Пиво не будетБудет сок или джин. Хорошо джин с тоником. Сейчас будет. <> смеется, глядя на меня. Я тоже смеюсь. Девушки что-то мне говорят, я наклоняюсь чтобы услышать, между делом говорю Ларисе, чтобы следила за сумкойкурю только я, сейчас приду
Снова выбравшись на улицу, я подумал, что пива достаточно. Тут снова курили. Я ощущал воспрятие духа, внутреннее душевное оживление и дышал полными легкими, поглядывая на окна своего общежития. Вспомнил про Лену, но как-то между делом, быстро. «Всетак все!» думал я. «Лучше наступлю себе на горло! Я тебе нужен больше, чем ты мне!» даже со злостью. Потом немного походил взад вперед, докуривая, и опять юркнул внутрь, чувствуя, как снова околела рубашка. И по пути мне показалось, что в углу зала, на скамье у стены, сидит <>, а на коленяхСвета.
За столиком оказалась только Лариса, глядя на меня, она улыбнулась, я сел рядом.
Где гаврики? спросил я.
Ушли танцевать, а меня оставили сторожить столик и сумки.
Я усмехнулся и помолчал, делая глоток.
Возникшая крохотная пауза ничуть меня не смутила. Выпитое и ее не умевшая спрятаться робость сейчас превратят меня во вселенского болтуна. Я знал, что разговор не иссякнет и заговорил.
Я бы не стал преподавателем. Ни за что.
Почему-у?
Я думаю, что это трудно. По крайней мере для меня Хотя на дне самоуправления Знаешь такие в школах проводят?
Она в ответ покачала головой, а уголки ее губ сделали по маленькому шажку друг от друга.
Ну там, когда ученики сами себе директора и учителя.
А..да! она закивала головой, словно вспомнив.
Ну в общем везде так, наверное, делают. Не суть. Так вот, когда я уроки вел, то в принципеэто интересно, но чтобы каждый день, одно и то жене.
Ну почему одно и то же? Ты кем был?
В смысле?
Какие вел уроки?
А! Математику и биологию. Страшно немного было в класс входить. У-у, я нахмурил лицо. Она совсем широко улыбнулась и совсем непроизвольно поцарапала себе правое запястье, изогнув передо мной ладошку, вовсе и не заметив своего жеста.
А у меня тоже на втором курсе будет практика. Тоже будем уже уроки вести, оживлялась она.
Так а когда я первую историю болезни писал! Это тоже ведь! Надо найти своего больного, которого преподаватель назовет, зайти в палату и расспросить его обо всем буквально. А вокруг больные сидят, смотрят на тебя, как на клоуна
Лариса засмеялась.
Потом привыкаешь, конечно. А раз было так, что разговаривал с человеком, а через час на его вскрытии присутствовал, я начинал привирать, глядя, как ее лицо стало удивленно-серьезным.
Как это?
Ну он немного бомж был, пил. Его привезли, он уже и есть не мог, его тошнило, у Ларисы невольно сдвинулись брови, но она слушала, неотрывно глядя в глаза мне, и непонятно, что с ним. Наверное отравление какое-нибудь, организм отказывал от водкиНу что поделать!?
Я помолчал.
Правда человек такое существо! Столько может вытерпеть! я потряс руками. Вообще медицина только помогает, сама она не может вылечить. Если организм справляется с болезнью, то значит живет, если нет, то никакие лекарства не помогут
Лариса качнула головой и отпила свой джин.
А ты хирургом будешь? Ты был на операциях?
Угу, успел качнуть головой я, видя, как к столику возвращаются мой сосед с каштанкой.
Натанцевались? спросила их Лариса.
Грохотнув стульями они сели.
За столиком у дальней стены засмеялась совсем незнакомая мне девушка, я случайно ухватил взглядом ее очаровательную ужимку. Бармен безучастно смотрел на совавшего ему деньги.
Пошли курить! прошептал я через какое-то время Ларисе, склонившись к ее уху, больше для того, чтобы вдохнуть ее запах.
Я не курю, ответила она улыбнувшись, глядя в упор, думая, наверное, что я не заметил этого определенного факта.
Ну просто со мной постоишьпошли давай, мне скучно одному! я привстал.
Ладно, пошли.
Мы сейчас будем, обратился я к остающимся, стерегите столик и сумки! Все, пошли
Я заметил, как Ларису качнуло.
Давай! немного развязно махнул рукой <>. Мне показалось, что ему надоела Катя, или он уже устал, или ему даже немного плохо, но мне не было в тот момент до таких мелочей дела.
После улицы мы сразу стали танцеватьдлилась медленная композиция, во время которой я заметил <>, который неприкаянной походкой пересек зал-танцпол.
«Значит действительно стало плохо», подумал я. Через некоторое время, не замечая нас, прошла Катя и по-моему, одевшись, вообще ушла.
Когда снова запрыгали ритмы, я увел Ларису обратно в бар, к нашему столику, где были <> и Света. Девушки о чем-то разговорились, мы же с <> перекидывались совсем тихо о своем. Скоро Лариса несколько виновато сказала, что ей пора, Света же изъявила желание еще остаться
Все, бывай, увидимся, хлопнул я по плечу <> и приветливо кивнул Свете. Она живо улыбнулась.
Ну хорошо, давай! Тебя сегодня ждать? спросил он и препротивненько заухмылялся.
Я только сделал гримасу и ничего не ответил. Я вспомнил, как они целовались, сидя в углу, это не шло из головы, и словно бы унижало меня.
Я оставил ее у гардероба, попросил подождать, пока сбегаю за курткой, и еще спустя самое большее пять минут, я шел ее провожать. Был почти час ночи. «Часы» закроют часа через два. Мы шли по весеннему морозу, который отрезвлял. Хрустела земля, и мы шли, продолжая разговаривать. Иногда все же повисали паузы, во время которых я даже начинал испытывать неловкость и вместе с темусталость.
Уже рядом с ее общежитием договорились снова как-нибудь встретиться. Я давно не был в кино. Но мысли мои о Ларисе вместе с тем имели и противоречивый какой-то оттенок. Я подумал, что это только от усталости, ведь она славная, спокойная, симпатичная Стоя у самых дверей, мы говорили простые, угловатые, но приятные вещи о вечере. Я что-то сказал о ней самой, что я рад знакомству и еще другое, но так и не решился ее поцеловать, хотя она ждала, по-моему, и наверняка не стала бы сопротивляться, отталкивать или возражать; но не решился и злился на свою робость, наконец она произнесла окончательное «пока» и пропала за дверью. Видно было, как она замерзла, как порозовело лицо Ощущая неловкий стыд и легкое ничтожество, я закурил. Хотя вовсе ничего такого не должно было обязательно произойти, и мыслей таких в моей голове тоже не должно быть, ибо мы видели друг друга впервые, но неловкость и досада на себя проходили с души неохотно, навязчиво. Так и шел.
Длившаяся справа бетонная стена забора наконец закончилась, переломилась и побежала прочь от меня, дальше очерчивая свой привычный высокий периметр военного гарнизона; я вышел на знакомый притихший теперь проспект. Безлюдный, он широкой лентой с цепочками высоченных ливших свет фонарей, все поднимаясь, шел вправо, плавно изгибаясь, как линия жизни, перекидывался на мост и совсем пропадал там, дальше; и его изгибу пыталась вторить изломленная углом серая длинная пятиэтажка. Некоторые окна и балконы еще не спали и светились темно-желтым домашним светом. Я зашагал от них прочь.
Перешел почти сразу на другую сторону, совершенно не имея в том необходимости, а скорее, как бабочка, влекомый бледным свечением ночного ларька стоявшего ниже на той стороне.
Подошвы ботинок промерзали, и от того все больше немели ноги, словно я наступил в новокаиновую лужу. Это даже причиняло тупую плохочувствуемую больнеповоротливо и протяжно оживающую в ступне. Невольно вспомнился хвост пословицы: «а ноги в тепле». Ею предписывалось держать голову в холоде, брюхо в голоде, а ногинепременно в тепле, непременно в теплых носках. Однако я почти сразу отвлекся от этого совершенно на другие мысли.
«Надо бросать!» подумалось мне, пока девушка-продавец неспешно и сонно вскрывала новый блок.
Небо было как-будто без звезд. По крайней мере, я их совершенно не помнюСтынущими, теряющими чувствительность руками я сорвал шелестевшую пленку, которую тут же специально потерял. В иной момент хочется обязательно думать, что любви никакой нет, нет продолжающегося хоть сколько-то долго счастья и вообще нет многого, а только грязные мысли, может даже, скотские; и подзатухающая оплесневающая душауставший изморыш. И делается не то чтобы тошно, а дела почти нет до беспросветностиэто от усталости.