Очень возможно, что мой второй сосед и вовсе сегодня не придет, а останется у своей девушки. Тем, наверное, лучше. И мне снилось тут же, как он входит в своем белом медицинском халате и говорит, что сегодня и завтра он будет ночевать не здесь, а там, у нее, потом, как, ехидно улыбаясь, он лезет пальцами в дымящую тарелку к <> и выуживает из нее горячий кусок картошки или пельмень и запихивает его в рот, посмеиваясь своей беспрепятственной выходке. <>, привыкший к таким его манерам, молча продолжает есть, потом что-то говорит прощальное, и тот уходит. Становится снова тихоТак что я даже могу слышать, как <> стучит зубами, пережевывая очередной кусок.
«Зачем он так делает? Так жуют сумасшедшиесо стуком зубов друг о друга!» думал я сквозь сонную пелену, ощущая голод. Еще затекала подо мной рука, и я ее почти уже не чувствовал, но потому не хотелось шевелиться ради нее.
И конечно моя душа широко распахнула глаза, а сердце остановилось, и я в миг вылетел из своего состояния, как джин из лампы, замерев над покрывалом, которое все продолжало скрывать почти с головой мое лежащее и все такое же неподвижное тело, когда на секунду опережая время, я услышал ее шаги. Я в мгновенье распознал их единственные из того коридорного шума, как поразившись от молнии. Все рухнуло в моей бедной голове, когда они стихли у двери, и раздался негромкий стук.
Да, негромко ответил <>, еще продолжая жевать, и под ним скрипнул стулон немного отклонился назад.
Мне стало действительно нехорошо, и если бы я стоял, то как минимум сел бы. «Только бы не стали меня будить», успел я подумать и окончательно покинул тело.
Всякое следующее их движение я ловил и жарко вдыхал, словно не был отгорожен от них этим сносно обклеенным шкафом, прятавшим мою кровать и меня. Словно и не лежал в духоте с остановившейся кровью, а стоял невидимый в паре шагов от них и видел все.
<> повернулся к ней под все тот же стульный скрип, силясь скорее проглотить, а Лена, войдя, мельком оглядела его и поздоровалась. И один ее голос чего стоил! Я разобрал все его нотки в отдельности и немного смог дышать, правда недолго, до того момента, пока Лена не спросила, дома ли я. <> повернулся в мою сторону, я холодея смотрел на его лицо, на его краткое колебание и потом услышал его голос:
Да (немного протяжное, длящееся), но он спит, при этих словах он чуть дернул головой, как от замедленного во времени тика, и посмотрел на нее снизу вверх вопрошающе, чуть шире распахнув глаза, и даже с каким-то вызовом.
И ближе товарища у меня в тот момент не было! Моя благодарность к нему, захлебываясь, не знала границ, за то что не пустил ее ко мне. Я ему этим страшно обязан! Неописуемо!
Я испытал новый опустошающий прилив, когда в тишине она, слегка прищурив глаза (близорукость), посмотрела на торчащий из-за шкафа край моей кровати. Незримо я начал сжиматься, не смея шевельнуть и пальцем. В действительности же не могу вспомнить: дышал ли в те пару минут
Передай ему, пожалуйста, когда он проснется, хорошо!? попросила она и блеснула белым конвертом (и как же я его сразу не заметил в ее руках!), который теперь протягивала <>. Я тоже прищурился, чтобы разглядеть его. Это мой!? Он запечатан или надорван? Измят или цел?! Или другойНе разобрать.
Мой сосед кивнул головой:
Хорошо.
По-моему, он говорил это с удивлением. Взяв письмо, он продолжал на нее смотреть, ожидая возможного продолжения или ухода. Язык его невозмутимо гулял по его рту, поглаживая зубы, натыкался на щеку. Лена поблагодарила <>, одновременно кивая в ответ, поднесла руку к лицус тем и вышла. Почти сразу я перестал слышать удалявшиеся и слегка шептавшиеся с полом ее шажки. Жить захотелось неимоверно! «Как все это понимать?» спрашивал я себя и отчего-то радостно принялся вспоминать, каким только что был ее голос, и то, как она потрогала себе левое ушко, когда выходила. Смертно захотелось курить.
В моменты подобного рода жизнь не кажется трагичной. Маятник в том положении, когда никакие вампиры не страшны.
Только потом я смог ослабить напряжение. Рука протяжно заныла, но шевельнуться больше по-прежнему не было возможностисловно малейшее движение вызовет каменный обвал. Пот проступил на мне, окружив липкой влагой, как бывало в дачной теплице, куда сотнями набиваются окрестные мухи и жучки, не разумеющие затем выбраться из светлой ловушки до самого обессиления и смерти.
<> прошелестел джинсами совсем рядом со мной, и ее конверт лег на двухэтажный шкафчик возле моей кровати. Так оно и успокоилось после краткого бряцанья какой-то безделки, задетой его рукой. Меня едва удержимо тянуло «проснуться» и, превозмогая неизвестно что и все на свете, я начал потягиваться с действительным осторожным наслаждением, допуская до себя воздух и свободу движенийчерез четверть, наверное, часа после того, как она ушла.
Актер в этом плане я оказался сносный, и непридирчивый зритель, думаю, мне поверил. Я сел на кровати еще несобранный ото сна и хмурый, словно бы поднявшийся от необходимости. Несколько раз пригладил волосы. <> лежал на своей кровати и слушал музыку. Затем окончательно встал и налил себе чаю, сделал несколько глотков и попросил у <> его варенье, которое и так воровал в его отсутствие. Хотелось поскорее его прочесть, но я не мог о нем знать и потому ждал, когда мне о нем сообщат, или когда я его случайно увижу.
Немного еще спустя <> негромко сказал, что приходила девушка и принесла мне что-то, там на полке. Я насколько мог удивленно уточнил что именно. На что не получил ничего вразумительного<> хотел спать и ему мало до чего теперь было дела. Я тоже замолчал, глотая непережеванные куски белого белого хлеба.
Конверт же был вовсе не конверт, а заклеенный со всех сторон бумажный кармашек, в котором лежал сложенный пополам листокя все сделал бы так же. И, будь ею, принес бы тоже лично, остерегаясь класть его в ячейку Н, чего, конечно, нельзя было бы делать при таком его, письма, виде!
Вначале, самым первейшим специально беглым взглядом я узрел, что написано совсем немного, несколько предложений; и почерк.
Честно сказать не знаю, что ответить. Давай погуляем, если хочешь.
Я помню, что она пропустила запятую.
Грома с неба не было. Я поглядел, напрягая глаза, в темноту, на невидимую кровать, откуда текла тишина от спящего уже человека. Неровные буквы, подрагивающие и некрупныеза ними мне виделись краешки души этого ответного создания.
В один из моментов меня осенило, что, возможно, для нее письмоэто даже оригинальность, а сама она, конечно же, не смотрит так мрачно на вещи, как смотрю на них я. Я беспрестанно перечитывал два этих предложения, которых было мало и много, и вспоминал, как приходила Лена, ее голос Звезды как будто были благосклонны. Ощущение от этого эфирного обстоятельства походило на все мои самые спокойные и добрые моменты жизни вместе взятые. Радость от них разом посетила меня, несмотря на то, что я продолжал остерегаться и все еще не осмеливался выходить из прохладной воды сомнений. Не будь подступавшей ночи и следующего дня, я бы обязательно вышел на улицу, чтобы побродить по замершим улицам старого города, наполняя их до самого верха рвавшимся из меня воодушевлением. Как же все-таки мой город красив и как тонко неповторим! как добр, недокучлив и приветлив! Разве какой-нибудь еще будет так внимателен ко мне!?
После того прошел день и затем еще один.
Утром у меня запершило в горле. А еще через день, после расплодившегося чиха, всякое обоняние исчезло. Появился насморкмерзкая опухоль, из-за которой я перестал чувствовать запах мыла и зубной пасты, которые специально подносил к самому носубезрезультатно, их аромата не существовало. Часто я и вовсе не мог дышать иначе как ртом. Из ноздрей постоянно текло, мне не хватало платков и салфеток. Поламывало в голове. Я знал, что так будет несколько дней, потом из горла пойдет противная слизь, носовые пазухи начнут освобождаться, и еще через какое-то время организм поправится вовсе.
Но тогда, ежеминутно утираясь платком, я сидел на корточках, прислонившись к желтой стене, и вскрывал пачку. Струйки снова потекли по моим бронхам. Блаженное чуть удушливое чувство. Дым скользил по воспаленным миндалинам, окутывал гортань, а частью своей поднимался по носоглотке выше, словно по-хозяйски обживался.