На меня накинули тонкое одеяло, но оно не спасало от сильно упавшей ночной температуры. Все тело сотрясали конвульсивные судороги.
Я заставляла себя собраться и не думать о физическом дискомфорте. Надо взять себя в руки и думать, соображать, если представится хоть малейшая возможностьбыть готовой немедленно действовать, бежать.
Как угодно, куда угодно.
Мысли метались голове как безумные. Больше всего меня убивала мысль, как отец сейчас переживает, ищет меня. Что он думает о моем похищении? Винит ли меня?
Огромное чувство вины душит, разрушает. Ослушалась, вышла из дома. Хотя меня просили сидеть и не высовываться.
Переживаю за Ксению, что могли сделать с ней? Может она здесь же, недалеко, в соседней камере? Только ей еще хуже, ведь она пострадала в аварии!
Внезапно мне приходит в голову мысль о маме. Что если много лет назад с ней произошло нечто похожее? Я никогда не могла добиться от отца разговора о том, что произошло с ней. Только сухие факты. Пропала во время командировки в Арабские Эмираты. Папа всегда уходил от этих разговоров, моих расспросов. Я оправдывала его, говорила себе, что это потому что ему очень больно вспоминать все это. Жалею, что не расспрашивала. Не послушала отца. Была наивной и беспечной.
Такси, авария, все было построено, в этом не осталось сомнений. И я попалась как примитивное животное в капкан. Мысленно я не уставала просить у отца прощения за свою глупость Как же больно думать о нём, как он сейчас переживает, ищет меня! Отец всегда был строг со мной и контролировал жестко. В последние годы меня раздражала такая пристальная опека, хотелось больше свободы.
В то же время, я знала, что отец это делал из любви и тревоги за мою безопасность. Он всегда интересовался моими друзьями и школьными делами. Старался быть в курсе моих тревог, и моих успехов. Никогда не был равнодушным. Если обещал позвонить, то звонок раздавался точно в оговорённое время. До появления в нашей семье марины и ее дочерей мы были очень близки. Начали отдаляться, как только папа женился, наверное, это было неизбежно. Я взрослела, была готова к самостоятельной жизни. Вот только я подвела отца. Очень сильно подвела.
Эти мысли не дают покоя, ужас и потрясение от сложившейся ситуации душат меня, пока не проваливаюсь в бездну беспамятства, но ненадолго. Чтобы снова вынырнуть на поверхность и всхлипнуть от отчаяния в темноте, связанная, несчастная, беззащитная.
Понимаю, что паника в этом деле мне не поможет, поэтому изо всех сил борюсь с нею.
Взращиваю в себе ярость на подонков, сотворивших со мной все это. Все чаще приходит на ум шейх, которых хотел купить меня. Выложивший напрямую свои желания перед моим отцом. Неслыханная дерзость.
Человек, уверенный в собственной безнаказанности.
Мог ли такой человек спланировать похищение? Да, безусловно.
Сейчас, привязанная к кровати, с многочисленными синяками на бледной коже, я чувствовала, как примитивная, неудержимая ярость растет внутри меня. Заставляя дать клятву. Что не позволю этимбезымянным, злобным «этим» строить планы на мой счет. Если убьют, так тому и быть. К смерти я готова, но не к покорности.
***
Спустя три ночи я уже готова молить о пощаде. Больше меня не связывают, нет. И одеяло мне принесли теплое, и одеждучерный балахон, но я рада ему. Даже еду носят горячую, мне все сложнее отказываться от нее. Старик стражник фыркает, бормочет, что скоро начнет кормить меня через силу. Значит, мне еще долго тут находиться? Этот вывод приводит в отчаяние.
Больше всего меня угнетает невозможность помыться. Не принимать душ ежедневнопытка. Все тело чешется, появляется запах. Хотя понимаю, что это скорее психологическое. Мне хотелось смыть с себя запахи этого места. Прикосновения мужчин, привязывающих меня.
Должно же что-то измениться! Должна открыться причина, по которой меня похитили!
Когда это закончится? Или я заперта здесь на годы? спрашиваю своего тюремщика, когда он в следующий раз приносит мне еду.
Ты должна стать покорной.
От его ответа на корявом английском внутри разливается раскаленный гнев, даже нечеловеческая усталость его не усмиряет.
Этого они не получат, не дождутся. Не собираюсь поддаваться слабости, не позволю им взять верх, превратить меня в послушную рабыню!
Расправляю плечи, смотрю прямо на монстра:
Я стану покорной, лишь когда отец заберет меня отсюда, а вы, твари, получите по заслугам!
Толкаю от себя поднос с едой, что он принес, суп разливается по бетонному полу камеры. В глазах тюремщика вспыхивает злоба. Он даже рефлекторно заносит руку над моей головой. Но замирает, видимо вспоминая что-то. Скорее всего инструкции, что дал хозяин. Кем бы он ни был, меня видимо запретили бить.
Рада ли я этому? Не знаю. Такое ощущение, что попав сюда, я разучилась ощущать подобное. В моем сердце лишь тьма и отчаяние.
Старик что-то бормочет на арабском себе под нос и уходит. А я без сил падаю на кровать, прислушиваясь к окружающим звукам, которые могут подсказать, что происходит в здании.
Увы, как обычно полная тишина.
Меня начинает сотрясать озноб. Горячий суп помог бы согреться, но я разлила его. От голода кружится голова. Ступни и лодыжки одеревенели от холода. Поджимаю их под себя, с головой закутываюсь в одеяло. Непереносимой тяжестью наваливается усталость.
Я проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь от того, что парю в воздухе. Испугавшись, начинаю вырываться. Меня несут куда-то, завернутую в одеяло. Суют в огромный джип. Как только дверь машины захлопывается, тут же принимаю сидячее положение, пытаюсь понять что происходит. Окна тонированы, за окном непроглядная тьма. Видна только дорога, кажется, мы несемся по пустыне. За рулем молодой араб с длинной бородой, на голове черная куфия, впрочем, и остальная одежда черная, то же самое у мужчины, который сидит рядом с водителем.
Что происходит, куда меня везут?
Они, похоже, не знают английского. Ответом мне служит молчание. На меня не обращают внимания.
Машина едет около часа. Меня начинает мучить жажда. Вижу бутылку с водой, сбоку от моего сиденья. Отвинчиваю крышку, нюхаю.
Мау, произносит тот что сидит на переднем пассажирском мужчина. И все, больше не слова. Надеюсь, по-арабски это вода. Делаю несколько глотков. Потом еще. Жажда отступает. Устав вглядываться в окно, закрываю глаза, которые жжет. Сознание постепенно отключается, меня поглощает забытье.
Просыпаюсь от звука тормозов. Машина резко останавливается, мужчины выскакивают наружу. Все тело ломит и пульсирует от боли, когда меня вытаскивают из машины и толкнув в спину приказывают идти. Все тело сотрясает дрожь, от холода зуб на зуб не попадает. Ночью температура в этих краях сильно падает, а на мнеобрывки платья. Старик сторож принес мне одеждучерный балахон, но я отказалась надевать его. Оставалась в своей одежде Пусть и чувствовала себя омерзительно пахнущей, грязной. Мое положение было невыносимо унизительно. Рваная одежда, почти неделя без горячей воды и средств гигиены.
Пытаюсь бороться с моими стражниками, но у меня ужасно кружится голова, твердая земля под ногами не избавляет от ощущения, что мир рушится. Сердце едва не выскакивает из груди, от дурного предчувствия. Вдруг я вижу белоснежный самолет. Меня охватывает отчаяние. Они могут увезти меня бог знает куда. Отец никогда не найдет меня
Куда? Куда вы везете меня? задыхаюсь, хочется кричать, но не получается. В голове вертятся еще тысячи вопросов, но от усталости и шока снова теряю сознание, на пару мгновений. Прихожу в сознание снова в воздухе. Меня несут вверх по трапу. Больше нет сил даже пошевелиться. Меня вталкивают в роскошный салон частного самолета. Не удержав равновесие падаю на колени. И когда поднимаю голову, вижу сидящего в большом белом кресле мужчину.
Никогда прежде я не встречала его. Это не шейх. Но я не знаю, что испытываю по этому поводу. Облегчение или еще больший страх
Почему вы так непочтительны? рявкает мужчина, и оба моих конвоира тут же склоняются в глубоком поклоне.
Прости, господин. Это вышло случайно.
Идите. Вы выполнили свою работу.
Остаюсь на коленях, просто потому что нет сил подняться. А мужчина продолжает наблюдать. Это он пожелал сделать меня пленницей? Судя по властному тону, он из богачей. Из тех кому достается что не пожелаешь.