Он будет рад отделаться от меня, подумал я. Но тут же вздохнул глубоко, как бывает, когда подумаешь о чем-то огорчительном. Как-то не по себе от мысливзять и забыть. Противно как-то, очень похоже на то, что струсил и жидко обделался. Жиденько-жиденько обделался кашицей такой неприятной, которая липкая и теплая из трусов потекла.
Представил себе, как я озираюсь, не увидел ли кто кашицу, текущую по моей ноге. И надо же, действительно повернул голову и даже рукой провел по ноге. Не, сухо. Будто заснул на секунду, а теперь проснулся и очень обрадовался, что не обкакался.
Неужели придется с ним драться? Ой, я дурак, ох и дурак же я!
Вечером в мою двухкомнатную квартирку постучали. Сначала позвонили, но звонок у меня почти что издох от старости и вместо былых трелей издает какой-то слабый и жалобный скрип, поэтому я его никогда не слышу, а тот, кто звонит, не может понять, что за попискивание раздается, когда он на кнопку нажимает. Поэтому начинает стучать в дермантиновую дверь.
У меня, единственного на площадке, дверь осталась в том же самом виде, какой была в далекие времена всеобщего равенства и братства, то есть деревянно-дермантиновая с узором из проволоки и шляпок гвоздей в виде лучей, разлетающихся от «ромашки» в центре.
На этот раз я слышал писк звонка, потому что не включал еще ни радио, ни телевизор. Но пока ходил к зеркалу глянуть на свой посиневший глаз, в дверь уже начали стучать.
Открываю, дядька стоит, которого я видел раньше всего пару раз. Знаю, что он у нашего подъезда ненадолго паркует свой джип «BMV» и через полчаса уезжает.
Здравствуйте! сказал дядька и посмотрел не на меня, а на левую половину моего лица.
Здравствуйте.
Я хотел бы поговорить с вами.
Заходите.
Он зашел ко мне в коридор и прикрыл входную дверь.
Я ваш сосед из 71 квартиры, с четвертого этажа. Мне сказали, что у вас инцидент днем произошел.
Какой инцидент? я догадался, о чем он говорит, но меня удивило слово инцидент, которое не сразу связалось в мозгу с дневной стычкой.
Мне сказали, что вы пытались утихомирить молодежь, и они вас сильно избили. Кто участвовал, запомнили?
Запомнил, конечно, но по именам никого не знаю. Новые какие-то.
Смотрю на дядьку и соображаю, что ему надо? Судя по интонации его голоса, он явно не посочувствовать мне пришел. А не отец ли это той девчушки с голыми ногами?
Что они тут вытворяли, пили? спросил мужчина и глянул в зеркало на стене моего коридора, а затем быстро поправил галстук на своей рубашке.
По-моему, нет, не пили, я банок и бутылок не видел.
Кололись, что ли? дядька произнес вопрос громко и грубовато, но было видно, что он с нетерпением ждет ответа и боится, что я назову именно эту причину стычки.
У меня неожиданно вспыхнуло желание соврать, что, мол, не знаю, кто именно кололся, но после них я будто бы подобрал два шприца. И соврал бы, ведь борцом с наркоманами выглядеть куда приятней, чем обыкновенным подвыпившим придурком. Не соврал, потому что дядька, скорее всего, отец, и его такое известие расстроило бы страшнейшим образом.
Нет, не кололись. Смеялись, хохотали, гоготали как сумасшедшиешумели сильно на площадке. Больше ничего не делали. Выотец кого-то из них?
Виолеттамоя дочь.
Девочек было двое, Виолетта какая из них?
Она светлая, волосы у нее длинные и светлые, мужчина показал рукой длину ее волос, но не спине, как обычно показывают, а на своем животе. Правой рукой он провел по линии ремня на брюках. Я мельком взглянул на пряжку его ремня, потому что мне показался странным ее желтоватый блеск.
Золотая? спросил я и кивнул в направлении изящной вещицы, блестящей в его брюках.
Дочь? не понял вопроса папаша, думающий о чем-то своем.
Пряжка, сказал я и улыбнулся, потому что мужчина выглядел забавно в состоянии не то сильного смущения, не то глубокой задумчивости.
Какая пряжка?
В штанах у вас.
Вы извините, но я хотел бы поговорить серьезно.
Ну, так проходите, что мы стоим в коридоре, как чужие. О чем серьезном можно говорить в коридоре?
Я пошлепал на кухню и в этом время слышал, что гость вздохнул и засопел, снимая туфли.
Когда он появился на кухне, я уже сидел на деревянной лавке у стола, на котором стояла початая бутылка водки, а рядом лежали кусочки хлеба. Соленые огурцы он видеть не мог, потому что трехлитровая банка с ними стояла под столом. Гость посмотрел на мою скудную «продовольственную корзину» и спросил:
Вы один живете?
Один.
Мужик глянул в сторону кухонной плиты, потом в открытую дверь комнаты, где у меня стояла кровать. Плита была без кастрюлек и сковородок, но вычищена и протерта, а кровать заправлена аккуратнейшим образом: у меня всегда был порядок, как в солдатской казарме перед проверкой.
Садитесь, предложил я, налить?
Нет, не надо, не сейчас, за рулем, мне скоро ехать.
Это ваш «бумер» сейчас у подъезда припаркован?
Мой.
А я думаю, кто это такой важный к нам наведываться стал, а это вы, оказывается, важный. Как вас зовут?
Сергей Иванович.
Купили, что ли, квартиру на четвертом этаже?
Да, зимой. Мы решили в этот город переехать, будем дом строить, а пока вот взяли трехкомнатную, отремонтировали. Жена с дочерью уже полгода тут, дочь здесь школу заканчивает, поступать будет, а у меня переехать все никак не получается, дела не отпускают. Я когда в командировке, тогда заезжаю посмотреть, как они обживаются.
До сегодняшнего дня я вашей дочери ни разу не видел и супругу вашу тоже не знаю.
Мы снимали другую квартиру, пока ремонт шел.
А, так это у вас бригада полгода стены ломала? Потом два грузовика мешков с мусором вывезли. Вы что там, даже пол сменили?
Если делать, то сразу все, чтобы уже лет двадцать не переделывать.
Вы, поди-ка, генерал какой-нибудь газовый на севере?
Генерал, но не газовый.
Военный?
Нет, руковожу таможней в Ханты-Мансийском округе.
Ого! я вспомнил о своем опухшем лбе и подбитом глазе, и мне стало немного не по себе. И футболка на мне была надета не самая новая, и домашние брючки, прямо скажем, с дыркой на колене, и лапы без носок в старых шлепанцах.
Надо выпить, сказал я и полез рукой под стол в банку с огурцами. Налил полстакана, выдохнул и залил водку в горло, после чего зажмурился и откусил большой кусок огурца. Гость наблюдал за моими действиями, не отвернув для приличия голову. Кажется, он даже был доволен моей реакцией на его последние слова.
Вы обращались в больницу? спросил он, заметив, что я морщусь, жуя огурец.
Нет, конечно, ответил я, челюсть целая, нос на месте, глаз видит. Опухоль и все, больше ничего.
А в милицию?
В милицию, тем более.
Соседи вызывали милицию.
Да? Никого не было. А какие соседи, ваши?
Из квартиры напротив, которые над вами живут.
Я их не знаю, я тут уже никого не знаю, все новые. Теперь не принято знакомиться. Купят, переедут, ходят каждый день и ни с кем не здороваются.
У меня к вам есть просьба, таможенный генерал присел на табуретку с другой стороны стола, мужская просьба.
Давайте, я отодвинул бутылку, чтобы она не мешала смотреть на него.
Сначала хочу попросить за дочь. У Виолетты не сложились отношения с одноклассниками, вернее с одноклассницами. Они ее часто оскорбляли, угрожали ей. Мы перевели ее в другую школу. Эти парни, которые тут днем были, они из ее нового класса. Я их тоже не знаю, но я уже звонил директору, завтра она мне их приведет.
Куда? я слушал внимательно, но тут что-то не вытерпел и перебил его.
В кабинет директора, я с ней договорился. Мы обсудим, что произошло, и, я думаю, ребята попросят у вас прощения.
Один из них не попросит, сказал я ему уверенно.
Почему не попросит? мужчина посмотрел на меня очень внимательно, он, наверное, заподозрил, что я про этого парня знаю гораздо больше, чем говорю.
Он из разряда молчунов, а у молчунов характер твердый, их не заставишь лепетать: простите, виноват, исправлюсь.
Ну, тогда второй будет просить, а этот пусть стоит со своим характером рядом и молчит. Не это главное, хочу обратиться к вам с просьбой, не сообщать милиции об инциденте, генерал замолчал, но тут же добавил, если они придут и начнут выспрашивать.