- Ну беги, пока-пока.
Беги. Собирай. Сделай. Расскажи. Дай.
Как давно люди разговаривают со мной исключительно в повелительном наклонении? И как давно это стало нормой жизни?
Я не бегу назад. Не иду даже. Просто ноги переставляю.
Я будто в аквариум погрузилась глубоководный и теперь каждый шаг и вдох с трудом дается. Или я давно так?
- Искра, тебя зачем звали-то? - и не заметила, что вернулась в издательство. К своему столу. На автомате. И Катька тут как тут. Похожа, кстати, на сестру мою. Не внешне - манерами. Этого я тоже не замечала. - О чем вы там с редакторами так долго общались. О - она взгляд на лист бросает и округляет глаза. И рот. И от удивления, и от предвкушения, что вот, сейчас, ей что-то жареное подадут, - Ты что-то не то сделала? Они тебя увольняют, да? О-о... Ну ты правильно, что решила заявление по собственному написать, легче будет объяснить следующему работодателю...
И лист мой подхватывает, вдруг еще там что прочитает кроме единственного слова.
- Отдай. Это не твое.
- Чего?
Я выдергиваю лист из рук коллеги, хотя он мне и не нужен особо, таких сотню за час напишу. Но он - мой. А она она вдруг начинает все символизировать, что я в своей жизни уже ненавижу почти. И не хочу. Не хочу, чтобы Катька к моим вещам прикасалась. Ко мне лезла со своей псевдо-доброжелательностью. Я же уходить отсюда собралась - так какая теперь разница, в каких отношениях с ней останусь?
- Не твое, говорю.
На лист смотрю, а на слегка опешившию Катьку - нет. Демонстративно сминаю его. И в мусорку вышвыриваю. А потом букет вытаскиваю из воды и в несколько движений стряхиваю капли. Так что они попадают и на отшатнувшуюся коллегу, и на мой стул, стол.
Хорошо что не разделась - одеваться не придется.
- Я плохо себя чувствую. К врачу поеду. Справку принесу, - сообщаю непосредственной начальнице, которая по соседству сидит. Не слушаю даже, что она начинает говорить. Нет у меня сил еще и ее слушать. Или с заявлением сейчас об увольнении возиться. Силы остались только на то, чтобы вниз спуститься, на улицу. Снова. И позвонить Гельке, которая терапевтом работала.
- Помнишь ты говорила, что если мне справка понадобится, ты нарисуешь?
- Конечно, - радостно подтверждает подруга, - и ты, кстати, единственная, кто этой возможностью не воспользовался.
- Неудобно было
- Неудобно ей, - проворчала Ангелина, - Тут уж выбирать надо - или стыд с совестью, или все остальное. Искр а чего голос такой? Что-то случилось? Не просто так же ты справку просишь...
Помедлила. И вздохнула:
- Не просто.
- Тогда, как врач, я тебе прописываю вечер в нашем доме и пару-тройку рюмочек, - совершенно серьезно говорит подруга. - У меня как раз укороченный день. Хочешь вместе заберем мелкого из сада пораньше и ко мне?
- Очень хочу, - смаргиваю подступившие слезы. И чувствую, что в этом бесконечном московском мраке хоть какой-то появляется просвет.
***
Никогда не буду больше пить. С врачами - особенно. И верить, что у меня такая ядреная смесь есть на утро - похмелья не будет тоже не буду. И соглашаться. Например с "отличной идеей" - уложить ребенка и достать еще одну бутылочку. Ма-аленькую совсем, зато коллекционную. На юбилей свадьбы подарок, который не состоялся и не состоится уже.
И о позоре с бывшим рассказывать тоже не буду. Или позоре бывшего? Запуталась. Ну да, и осознавать среди ночи, что номер Виталика пусть не у меня, но у подруги сохранился тоже не стоило. Как и проводить параллель с Ангелининым бывшим мужем.
Теперь остается только мрачно сидеть за столом, давясь горячим сладким чаем. И воспоминаниями о том, что мы делали. И друг на друга поглядывать - кто тут бОльшая дура? Хорошо что Антошка этих переглядываний не видит. Его уже соседка увела, с которой детей в сад по очереди водят.
- А я считаю, что если ты можешь после расставания не следить за своим бывшим в соцсетях, если не звонишь ему больше никогда и не пишешь, то ты круче супергероев Марвел, - бахнула в итоге размышлений Геля по столу. Кулаком, - Но мы с тобой обычные русские бабы. Так что...
Так что мы отследили. И позвонили. И написали. Я покосилась на ее телефон, на котором было минимум двенадцать звонков Степе, Антошиному отцу. Вспомнила все выражения, которыми этого Степу припечатали ночью. Хотя он неплох в общем-то был, там просто своя история Перечитала несколько простыней в сообщениях Виталику, в которых острая на язык Ангелина вообще не стеснялась - и его напуганные, а потом и раздраженные ответы.
Застонала и глаза руками закрыла.
Стон отозвался тупой головной болью - ядреная смесь от похмелья все еще не действовала. Может и не подействует. А закрытые глаза хоть и ограждали меня от компрометирующих записей и стопки смятых листов, на которых мы тренировали мое заявление об увольнении - с подробным перечислением всех причин - и то, что я должна сказать Позднякову о его предложении - с подробными пояснениями тоже - но никак не могли стереть память.
Которая стала кристально-ясной, в отличие от всего остального.
- На работу-то пойдешь? - вздохнула подруга.
- Мне кажется я пьяная еще, - вздрогнула от ужаса и головой помотала отрицательно.
Ох, не надо было ничем мотать.
- Мне к часу. А тебе я и на сегодня выпишу больничный. Но дальше Искра, ты же не можешь прятаться у меня вечно.
А хочется.
Я понимала, что даже какой-нибудь воробышек выпавший из родительского гнезда был смелее, чем я. Но можно мне еще пять минуточек?
Мне дали даже больше времени. А потом выпнули таки из дома с наказом возвращаться только с новым мужиком и новой работой. И поэтапным планом, как этого добиться. На все том же мятом листочке. Написанным врачебным почерком, да. Геля она такая. Не забудет. Потом еще позвонит раз десять, чтобы убедиться, что я все выполняю.
Не знаю, что уж она во мне нашла, но вот я ее считала офигенной. Яркая, колкая, уверенная в себе, смешливая, мягкая где надо, и очень мудрая когда не названивает бывшему. В общем такая, какая и должна быть лучшая подруга. И какой хотела бы быть я. Мы встретились три года назад на какой-то студенческой вечеринке. Геля после полуторагодового декрета с трудом, но поступила в ординатуру, и решила по этому поводу наконец выйти в люди. А я пришла в надежде сойтись с парнем, который мне нравился. Только тот парень сошелся поближе с кулаками другого гостя, и новоявленному специалисту пришлось вспомнить навыки по травматологии. Так и познакомились - я таскала ей зеленку и воду, как бойцы таскают снаряды. Попутно разочаровываясь в визжащем пациенте, которому обрабатывали ссадины, и очаровываясь будущим врачом.
Помахала Ангелине, которая к метро побежала, и лист развернула. Хотя первый пункт я и так помнила - сменить имидж. Потому что по мнению моей подруги внутренние изменения, в которых я нуждалась, надо подстегнуть внешними.
Хихикнула, прочитав, как она это записала.
Купить блядскую одежду.
Помнится год назад, когда Геля развелась со Степой, она обрезала свои роскошные волосы и перестала носить платья, променяв их на куртку косуху, джинсы и грубые ботинки. Подстегнула так подстегнула Только внутренне не стала лесбиянкой и феминисткой, как грозилась. И меня радовало, что сейчас она снова чуть отрастила волосы и вспомнила, как ей юбки идут.
И ничего блядского я покупать не собиралась. Но кое-чего мне захотелось
***
Три крохотных вышитых розочки на совершенно прозрачной розовой ткани - ничего не прикрывающие цветочки, подчеркивающие сосок. Бархатные лямки чуть более яркого цвета. Такие же прозрачные трусики совершенно обычной формы. И от этого еще более провокационные.
Комплект для девочки которая очень старается быть хорошей. Но уже не получается.
И второй из переплетения множества черных резинок. Широких, не оставляющих следов. Но на тело будто плети легли и опутали. Их чтобы даже надеть пришлось воспользоваться помощью милой девушки-консультанта - настолько непонятно было, куда какая петля. А уж чтобы попросить для примерки - собрать всю мою похмельную дерзость.
Розовый меня очаровал. У меня никогда не было чего-то настолько невинного и порочного одновременно. Черный в черном я сама себя пугала. Точно плохая девочка.
В любом случае это белье, которое не снимают. Или рвут на тебе, или отодвигают в сторону, делая частью игры.