Теперь наступила и его очередь поплакать. Он вспомнил о том, как Клара когда-то называла его ein Liebling Gottes. «Ах,то и дело твердила она тогда,ты такой особенный!» И это правда, внушал он себе сейчас, я Божий любимец. Он, Адольф, не чета Густаву и прочим. Должно быть, его избрала сама судьба. В отличие ото всех он не умер.
Я мысленно прикинул объем восстановительных работ, которые мне предстояло провести. Надо было вернуть Адольфа к самоощущению трехлетнего малыша, купающегося в лучах материнского обожания.
Сейчас он понимал, что мать может отречься от неготочь-в-точь так же, как она только что отреклась от Эдмунда. Так почему же он чувствовал себя таким виноватым? Пусть лучше мучается она, а не он. Она притворялась, будто обожает Эдмунда, а в церковь взяла да и не пошла! Как это ужасно. Какое, в сущности, бессердечие.
10
Стоило брату с сестрой отойти от могилы, как кое-кто из присутствующих на похоронах обратил внимание на то, что щеки у Анжелы буквально пылают, причем она сама, похоже, этого не замечает. Ничего удивительного: девочка сгорала от стыда. Ей приходилось то и дело объяснять окружающим отсутствие на похоронах родителей Эдмунда. «Для них это страшный день. Они оба слегли. Им просто не пошевелиться». Что-то в таком роде она и несла, сконфуженная, но вместе с тем и взволнованная из-за того, что нежданно-негаданно оказалась в центре всеобщего внимания.
Когда дети, оставшись вдвоем, шли из церкви по лесу, Адольф раздраженно заметил:
Интересно, почему это я совершенно уверен в том, что мама не придет и на мои похороны?
Анжела накинулась на него с упреками:
Клара самая лучшая изо всех, кого я знаю. И самая добрая. И такая хорошая! Как ты можешь говорить такие гадости? Она переживает за твоего папу. Он ведь просто обожал Эдмунда.
Последняя фраза пришлась Адольфу явно не по вкусу, и он смерил сестру злобным взглядом.
Да и чему тут удивляться? Эдмунд был во всех отношениях замечательным мальчиком. Чего не скажешь о тебе. Даже в такой день, в день похорон твоего братаОна просто не могла удержаться от того, чтобы произнести это.От тебя воняет!
О чем ты говоришь?возразил он на это.Я принял ванну. Ты знаешь. Сама заставила меня это сделать. Сказала: «Нельзя идти на похороны, если от тебя пахнет! Залезай в ванну!» А я ответил тебе, что нет времени кипятить воду. Но тебе было все равно.
Ему пришлось помыться холодной. Скорее не помыться, а просто ополоснуться. Возможно, от него и впрямь еще попахивает.
Нет,твердо произнес Адольф,я запрещаю тебе разговаривать со мной подобным образом. От меня не пахнет. Я принял ванну.
Принял или не принял, Адольф, а от тебя все равно воняет. Наверное, все дело в том, что ты не слишком хороший человек.
Это замечание повергло Адольфа в такую ярость, что он покинул притоптанную тропу и пошел напрямик по снегу. Анжела, тоже разъяренная, увязалась следом. И когда они отошли от тропы на достаточное расстояние, чтобы никто из возвращающихся домой прихожан не мог услышать их, она заорала на братазаорала с такой силой, что он бросился от нее наутек:
Ты плохой человек! Ты чудовище! Настоящий монстр! Один в лесу, Адольф испугался того, что и сам умрет. В снегу было так холодно. Ему вспомнился ужас в глазах у Эдмунда, когда он пересказывал младшему брату сказки братьев Гримм.
Потом Анжела нагнала его, и домой они вернулись молча. Алоис встретил их; лицо у него было красное и опухшее. «Отныне в тебе заключена вся моя жизнь!»сказал он Адольфу. Обнял сына и вновь горько расплакался. Как фальшиво звучат его слова, подумал Адольф. Отец по-прежнему убежден в том, что его единственной надеждой был Эдмунд. Он даже не старается делать вид, будто говорит искренне. И Адольф мысленно вновь сказал себе: я своего отца ненавижу.
11
Через несколько ночей после похорон я имплантировал Адольфу сновидение, в котором представший мальчику ангел объяснил ему, что жестокое обращение с Эдмундом было вполне оправданным. А почему? Потому что самого Адольфа в младенчестве лишь чудом спасли от смерти. Спасли, ибо имеют на него далеко идущие планы. И эти планы непременно сбудутся, если он станет беспрекословно выполнять каждый приказ, поступающий из высших инстанций. И в этом случае ему удастся избежать неизбежногосмерти, приходящей за каждым в урочный час. Он станет живым посланием Господа ко всему человечествуяростным, как пламя, и несокрушимым, как сталь.
Это был тщательно подготовленный имплантант, однако меня не покидали сомнения: не слишком ли для него рано? Практически я посулил Адольфу бессмертие. Разумеется, поверить в такое нетрудно. Куда сложнее бывает обычному человеку, мужчине или женщине, поверить в то, что он (она) когда-нибудь умрет. А уж на бессмертие души, смею вам напомнить, надеется едва ли не каждый. И в какой-то мере это даже верно. Я имею в виду тот факт, что многим людям суждено появиться на свет как минимум дважды. Разумеется, это происходит не по манию руки какого-нибудь лицедействующего священника и не благодаря купанию в святой водичке; нет, я имею в виду исключительно реинкарнацию. Маэстро поведал нам, что реинкарнация является одной из составляющих Болванова Промысла.
«Болван считает себя Божественным Художником. Разумеется, Он прежде всего неумеха, многие из Его творений это неопровержимо доказывают. А сколько у Него выходит таких уродцев и монстров, что даже Он сам не может найти им другого применения, кроме как вернуть их во всеобщую пищевую цепочку. Таков Его единственный способ не дать многоликим, безликим и сплошь и рядом страхолюдным "ошибкам Творения» истребить остальную жизнь на корню. Да, согласен, Его отличает упрямство. Он по-прежнему хочет улучшить то, что создал».
И, как Маэстро описывает это далее, Болвану хочется непременно исправить даже самые худшие образчики человеческой породы. Вот почему такое ничтожно малое количество людей (мужчин и женщин) способно поверить в то, что они и впрямь окончательно умрут. Почти все, так или иначе, верят в собственное бессмертие и заговорили бы об этом вслух, не бойся они показаться смешными. Строго говоря, волнует их нечто другое: не окажется ли следующее существование еще большим кошмаром, чем предыдущее? Особенно с оглядкой на то, как бездарно они предыдущимто есть как раз нынешнимраспоряжаются. Гнев Болванаони о нем все-таки не забывают. В новой жизни, считают они, человеку воздается за прежнюю. И, как знать, не ожидает ли их в очередной аватаре сущий ад? Хотя Маэстро не снабдил нас исчерпывающими ответами на все возникающие в данном контексте вопросы, я убежден в том, что на бессознательном уровне каждый человек верит в то, что будет жить вечно.
Вера человека в индивидуальное бессмертие порой создает нам изрядные трудности. Многие из наших клиентов (независимо от пола), особенно на склоне дней, приходят к выводу о том, что во имя относительно светлого будущего им необходимо покаяться в прегрешениях. И, беспрекословно послушные до поры до времени, вдруг начинают откалывать номера. Потому что эту внушенную Б-ом веру мы из них так до конца и не выколотили. При этом не имеет значения ни тяжесть, ни чудовищность, ни святотатственность совершенных грехов, кое-кому, пусть и весьма немногим, Он и впрямь дарует шанс исправиться, а остальные на это надеются.
В связи с этим я вполне допускаю и такую возможность: Маэстро удалось внедрить в ближайшее окружение Б-на кого-нибудь из своих тайных сторонников. Для меня это, конечно, остается загадкой, но Маэстро, судя по всему, знает заранее, кого конкретно из наших клиентов ожидает возрождение к новой жизни. Но для того чтобы рассуждать об этом с надлежащей уверенностью, мне следовало бы знать, как именно представляет себе Б-н дальнейшую судьбу своего Творения. Может быть, Его Промысел столь же безжалостен, как планы Маэстро? Может быть, безжалостность сама по себе есть неотъемлемый атрибут истинно высших начал?
12
Через пару месяцев после смерти Эдмунда Клара начала проникаться тягостными сомнениями. Не сквозило ли в том, как относился к Эдмунду Адольф, нечто большее, чем просто жестокость? И простится ли это ему когда-нибудь? И нужно ли такое прощать? Анжела напомнила ей о том, как нечаянно подслушала разговор двух братьев: Ади совершенно сознательно терроризировал Эдмунда самыми страшными сказками братьев Гримм.
Из окна супружеской спальни Клара смотрела на Адольфа. Сидя на кладбищенской стене, он расстреливал крыс из духового ружья. Каждый пневматический залп заставлял ее вздрагивать. Ружье казалось ей человеком, обладающим на редкость противным голосом. Ей чудилось, будто это духи умерших, негодуя, обращаются к ней из могилы. Определенное влияние мы можем оказывать и на человека, не являющегося нашим клиентом, а в данном случае мяе не хотелось, чтобы Клара нагнала на Адольфа еще большую тоску, поэтому я навеял ей сон, в котором было подсказано, что Ади на самом деле совсем не так зол, а просто-напросто невыносимо страдает. Подобная техника применима по отношению к любой матери, у которой осталась хоть капля любви к никудышному сыну. Так что со временем дело пошло на поправку. И вновь Клара почувствовала себя обязанной повлиять на отношение мужа к сыну. Она сказала Алоису, что Адольф не находит себе места и даже учится теперь куда хуже прежнего. И этому имеется одно-единственное объяснение: он горюет по Эдмунду.
Но и тебя он боится, и это его угнетает,осмелилась она сказать мужу.Ему ужасно не хочется стать для тебя разочарованием. Алоис, пора вновь начать относиться к сыну по-доброму.
Прочувствованные это были слова; Алоису, однако же, они всего-навсего лишний раз напомнили об Эдмунде. Адольф, увы, умершему братику не чета. И все же Алоис утвердительно кивнул.
Попытаюсь,ответил он.Но сердце у меня заперто на замок.
Клара же, однажды пожалев Адольфа, постепенно дала волю этому новому для нее чувству. Теперь ей хотелось наладить с ним хоть какую-нибудь близость. Но сердце этого мальчика тоже было заперто на замок. Правда, она обратила внимание на то, что Адольфа волнует наступление нового года1901-го. «Адольф,сказала она,новое столетие будет твоим. Я уверена в этом. Ты в нем прославишься».
Адольфу понравилось то, что мать вдруг заговорила с ним в таком тоне, однако он не знал, верить ей или нет. С какой стати это столетие может стать его столетием? Пока он не ощущал в себе ни малейших сил для достижения столь высоких целей. Поэтому он принялся приставать к матери с расспросами, то и дело повторяя: «Это правда так?» И в конце концов она поневоле проговорилась. «Я теперь обязана тебя любить»вот что она произнесла, и фраза эта запала ему глубоко в душу. Впервые в жизни он осознал, что материнская (да и вообще женская) любовь не есть нечто непременное и само собой разумеющееся. Женщина может полюбить тебя по-настоящему, а может и предложить эрзац, именуемый любовью по обязанности.
Тут, однако же, вмешался Маэстро. «Не поощряй,сказал Он мне,неподобающего интереса к женщинам. Пусть он их лучше побаивается».
13
Ранней весной в предвечерних сумерках, когда над землею расстилался туман, а от замшелых могильных камней тянуло прелью, Адольф сидел на сыром камне низкой кладбищенской стены, дожидаясь, когда покажутся крысы. Едва крысиные мордочки поворачивались к западу, глазки их начинали поблескивать на закате, даже если солнце садилось в облака, и превращались благодаря этому в превосходные мишени. И все-таки, даже подстрелив крысу, мальчик не осмеливался к ней приблизиться. Было уже слишком темно, а значит, боязно соскочить со стены на погост.
Ранним утром, однако же, прежде чем отправиться в школу, Адольф приходил сюда иесли кошки с собаками не успевали в ходе ночного разбоя полакомиться его трофеем, а значит, крысиный трупик оставался цел или хотя бы не слишком изуродованподносил мертвое тельце к носу и жадно принюхивался к запаху уже начавшегося разложения. Его это взбадривало. Он думал о том, что нечто похожее наверняка происходит сейчас и с телом Эдмунда.
Но даже с наступлением весны он так и не решился отправиться в лес. Сидел себе на приземистой стене сельского погоста.
Я, в свою очередь, не торопился избавить мальчика от чувства вины. Оно должно было иссякнуть само по себе. Это Наглые бередят душевные раны своих клиентов, потому что им нравится усугублять любые порывы, способные «вернуть человека на путь истинный», а мы такие чувства рубцуем или, вернее, окукливаем, чтобы не сказать мумифицируем. И здесь таится риск дальнейшего недоразвития души (а значит, искусственного сужения открывающихся перед нею возможностей), мне предстояло пребывать наготове, с тем чтобы в надлежащий миг воспрепятствовать превращению тоски, овладевшей мальчиком, в нечто экстремальное. Длительная депрессия сплошь и рядом оборачивается психическими отклонениями. Дошло до того, что, сидя на кладбищенской стене, Адольф иной раз задумывался над тем, что ему делать, если мертвая рука Эдмунда вдруг вылезет из могилы. Броситься бежать? Или попробовать поговорить с умершим братиком? Попросить у него прощения? Или выстрелить в руку из духового ружья?
Всю зиму, весну и лето 1900 года болезнь и смерть Эдмунда тяжелым грузом лежали на сердце у Адольфа.
И причина этого была проста. Адольф еще не утратил остатков совести. И если жалость к самому себеэто смазка, которой мы пользуемся, облегчая самым низким чувствам пенетрацию в человеческое сердце, то совесть стремится воспрепятствовать подобному проникновению. Совестьэто плетка, орудуя которой Наглые удерживают людей в богоугодной позе. Мы, в свою очередь, имея дело с наиболее продвинутыми представителями нашей кли-ентелы, стараемся избавить их от совести как таковой. И, добившись своего, снабжаем клиента симулякром чистой совести: отныне он готов (и может) оправдать большинство собственных эмоций, истребить или минимизировать которые пытаются Наглые: алчность, похоть, зависть Нет нужды перечислять все семь так называемых смертных грехов. Суть в том, что человек, наделенный симулякром совести, способным оправдать и возвеличить любые злодеяния, оказывается на практике куда могущественнее человека просто (всего лишь) бессовестного. С некоторых пор наш продвинутый клиент считает правомерными и справедливыми как раз те собственные поступки, которые и вызвали у него поначалу угрызения совести и привели к возникновению постыдных воспоминаний. Могу добавить, что максимального успеха мы добиваемся в тех случаях, когда исходная и аутентичная совесть оказывается особенно упрямой, а значит, напоминает о себе даже после того, как клиент вышел на уровень субъективной непогрешимости; в такой ситуации он воспринимает рудиментарные остатки совести как личного врага, как непосредственную угрозу собственному благополучию. Разумеется, у серийных убийц, гордящихся своими «свершениями», совесть отсутствует напрочь. Естественным результатом такого положения вещей является выгода, извлекаемая нами из боевых действий, когда воюющие стороны отбрасывают совесть совершенно сознательно. Это сильно упрощает нашу работу. А вот в сравнительно мирные времена от беса требуется изрядное мастерство; точнее, мастеровитые бесы вроде меня начинают пользоваться повышенным спросом. Убедить человека (мужчину или женщину) убить ближнегоэто, доложу я вам, далеко не фунт изюму. Предоставленный самому себе, человек осуждает убийство как наивысшее проявление себялюбия. Это отлично понимали еще первобытные дикари, никогда не убивавшие животных без того, чтобы попросить за это прощения.