В 67-м и 68-м гг. он вновь ездил в Россию по делам Спасского (денежным). Был опять и в Берлине, и в Петербурге, видел немецких художников, петербургских Анненковых, мценских Борисовых и орловских купцов, купивших у него рощу (из этой рощи и начал он «откладывать на приданое Диди»). Прошло двадцать пять лег, как он познакомился с Виардо, и вот что он ей пишет из всей пестрой сутолки путешествия: «Пожалейте вашего бедного друга в особенности за то, что он расстался с вами. Никогда еще разлука не была так тяжела: я ночью плакал горькими слезами». «Ах, мое чувство к вам слишком велико, могуче. Я больше не могу, не в состоянии больше жить вдали от вас» «День, когда мне не светили ваши глаза, для меня потерянный день».
Опять то же, что было и в 64-м году: жизненные дела, счеты с дядей, школа, устроенная на его средства в Спасском, мужики, «запах дегтя от смазных сапогов двух попов из Спасского, которые пришли навестить меня» все это пустяки, скучно, ненужно. А вот в Петербурге: «Я с нежностью прохожу мимо дома, где вы останавливались, когда были в Питере. Сколько воспоминаний! Так давно это было четверть века, а я так живо все помню Это потому, что эти воспоминания связаны с другими, которые продолжаются и поныне почти без перерыва» Горькие годы забыты? Забыты страдания Куртавенеля, стенания в письмах к графине Ламберт? А осталось такое: «Незачем и говорить вам, как много я думал и думаю о Бадене. Буду счастлив, только когда вернусь туда».
Точно бы две половины, два мира. В одном Некрасовы и Губаревы, Катковы, Суханчиковы и Бамбаевы. Газеты, денежные дела, семейные, ссоры, политика, может быть даже «прогресс», может быть, родина. Здесь всегда можно ждать оскорблений, непонимания. Вечно надо что-то устраивать: добиваться от дяди побольше доходов, выдавать замуж дочь, выслушивать истерические нападки Достоевского (посетившего его в Бадене, безумно раздражившегося барственностью Тургенева и тем, что был должен ему, и западничеством «Дыма», и каретой Тургенева). Этот мир точит, мельчит, разжигает тщеславие.
В другом мире «только у ваших ног могу я дышать» Полина Виардо, Ирина, безмерность любви, горы, зелень, родник, птицы, звезды над Баденом. Любовь и природа это действительно его животворило.
Одной ногой здесь, а другой там, пред зрелищем последней тайны: Смерти, все упорнее заглядывавшей в глаза, и жил Тургенев в Бадене. Быть может, он не прочь был и закончить дни свои на берегах Ооса, в германской светло-зеленой стране, наподобие Гёте, Петрарки в Воклюзе, Бембо близ Падуи.
Но все вышло иначе. И мирное житие кончилось, и любовь еще раз обманула.
Катастрофа
«В человеческой жизни Бог волен, и если бы я внезапно окочурился, то ты должен знать, что оставленные у тебя на сохранение акции мною куплены для моей милой Клавдии Виардо и потому должны быть в случае какой-нибудь катастрофы доставлены г-же Полине Виардо, в город Баден-Баден». Так писал Тургенев приятелю своему Маслову, верному исполнителю поручений, в июне 1870 г.
Письмо это помечено Спасским. Тургенев часто ездил летом в Россию всегда теперь за одним: продавать какую-нибудь рощицу, «землицу» и т. п. Для широкой жизни в Бадене деньги необходимы. Невредны они и для семьи Виардо девушки подрастали, приходилось думать и о приданом. Вот деревенская жизнь Тургенева: «Я здесь работаю двояко: по части литературы переправляю и перепахиваю мою повесть и по части финансов продаю клочки земель и вообще стараюсь извлечь как можно больше «пенензы».
В Спасском в это время хорошо. Солнечные пятна в парке, благоухание покоса, пчелы, земляника. Горлинки курлыкают, шмели гудят. «А кругом двести десятин волнующейся ржи! Приходишь в какое-то неподвижное состояние, торжественное, бесконечное и тупое, в котором соединяется и жизнь, и животность, и Бог».
Повесть, которую он «перепахивал», была «Степной король Лир» вновь родная земля, воспоминания юности, поля, чернозем, тень Варвары Петровны на сей раз не грозная. Баден далеко. Виардо тоже. Нельзя сказать, чтобы все было мирно с Полиной некие тучи появились И писем из Спасского в Баден за этот приезд не видно. Все-таки и особого мрака в Тургеневе не заметно. Он мирно трудился и «торговал», может быть стрелял первых уток по болотцам и, вероятно, не весьма следил за газетами. А между тем на любимом его Западе нарастали события. Пока в Спасском шумели ржи, в Париже, Эмсе, Берлине совершались между Наполеоном ЦТ, герцогом де Граммоном, Бисмарком и тем самым королем Вильгельмом, который слушал на вилле Тургенева оперетки, дела тайные, первейшей важности. Об этих делах «мы» узнаем, лишь когда раздадутся выстрелы.
Окончив деревенские свои занятия, Тургенев, как обычно, выехал в Петербург. И пока обедал у Анненкова в Лесном, дружественно беседовал с многословным Полонским, французский министр иностранных дел нажимал на Пруссию с ультиматумами. Нельзя было пустить немудрящего немецкого принца на испанский престол (предлагавшийся ему как удобное «место» с хорошим окладом). Тургенев читал друзьям в Петербурге повесть, а самоуверенные французы упорствовали, Вильгельм не очень то желал войны. Бисмарк же и Мольтке именно ее желали (и не зря) хитрили, вызывали. И вызвали.
Революцию Тургенев некогда, в Париже, пережил. Для заполнения опыта настигала его теперь война.
Он попал в Берлин из Петербурга чуть ли не в мобилизацию, во всяком случае, в предвоенную суматоху, и, вероятно, не без труда добрался до Бадена сделал это все-таки вовремя, ибо скоро поезда вовсе прекратились (для частных лиц). Все заняла война.
Иначе и быть не могло. Немцы вели большую игру. Выступить против Франции это не то что воевать с австрийцами или датчанами. Франция считалась первой военной державой. Но немцы верили в свою молодость, силу, дисциплину и на том отыгрывались. Их мобилизация шла безупречно. Дороги работали как на маневрах. Армии сосредоточивались и развертывались быстрее, точнее французских наступательный порыв тоже на их стороне: война начиналась удачно, В Бадене Тургенев застал положение сложное. Луи, Полина Виардо французы, «враги». Правда, они Наполеону не сочувствуют, в некотором смысле «пораженцы» все же представители враждебного народа. Рядом с этим в последнее время стал завсегдатаем дома новый приятель Полины, баденекий доктор, немец. Он очень близко вошел в ее жизнь, так близко, что надо было быть стариком Виардо, чтобы терпеть это, да Тургеневым, тоже ко многому уже приученным. (Его сопротивление могло быть лишь пассивным вот и не писал он писем из Спасского.) Так что теперь оказались одновременно в Бадене Франция, Россия, Германия. Все были в волнении. Запутанность семейная, разноплеменность, натянутость между мужчинами, война все тревожило. Оседлость перестали ощущать. Баден недалеко от границы. Как война сложится, толком не знали. Но слава Франции была велика, и нашествия опасались. Очевидно, жили «на сундуках». «Мы на все готовы, писал Тургенев Милютиной 20 июля 1870 г., и в случае нужды уедем в Вильдбад в каретах, так как все сообщения по железным дорогам прерваны. Я говорю: мы, т. е. семейство Виардо и я; я с ними не расстанусь».
«На первых порах в успехах французского оружия сомневаться невозможно. Лишь бы пожар не охватил всю Европу!» Так что Тургенев и Виардо предполагали бежать из Бадена «в каретах» от французов, от «тюркосов», которые якобы перейдут Рейн.
Но война развилась явно не так, как думали мирные артисты. Немцы сразу захватили инициативу и повели наступательную кампанию. А французы оказались столь же неподготовленными, как мы в Крымскую войну. Войсками командовали неспособные генералы. Армия была плохо снабжена, плохо вооружена, плохо маневрировала. События пошли очень быстро. Неправильно сосредоточенная французская армия натыкалась отдельными корпусами на превосходные силы немцев и терпела поражения. (Мак-Магон под Фрейшвиллером, Фрос-сар под Форбахом.) Главнокомандующий Базэн стал отступать в районе Меца, на Верден. 18 августа разыгралось неизвестно даже, хотел этого или не хотел загадочный Базэн, большое сражение при Гравелотте под Мецом. Французы были попросту разбиты (обходным движением саксонцев). Теперь нечего было беспокоиться за Баден Тургеневу и Виардо. Французы отступали, в Бадене радостно звонили колокола, возвещая победу. Базэна заперли (с целой армией) в Меце, началась осада Страсбурга. А 2 сентября произошел величайший скандал войны сдача под Седаном, где французы попали прямо в ловушку. В плену оказался сам Наполеон.