Но не упал.
Я ненавидел Геллерта Бано.
Утром я сдал последний экзамен, а после обеда Магда стала моей женой. Когда мы прогуливались с ней по проспекту Ракоци, я увидел Эржи. Она шла по другой стороне, мимо капеллы Рокуша.
Подожди минутку, сказал я Магде и, лавируя между машинами, перебежал дорогу.
Какой-то частник со скрипом затормозил.
Идиот! высунув голову из окна, заорал он мне вслед. От испуга он побледнел и вцепился в руль.
Эржи тоже была бледна. Она заметно похудела и стала почти прозрачной, глаза же казались еще больше, чем прежде.
Он чуть не сбил тебя. Надо быть осторожнее.
От звука ее голоса меня бросило в дрожь. Комок подкатил к горлу. «Надо быть осторожнее» Она хочет унизить меня! Пришлось защищаться.
Я только хочу сказать, что тебе нельзя рожать ребенка.
Пришлось собрать все силы, чтобы держаться спокойно. И мне это удалось.
Она стояла как заколдованная, потом, прижав руки к груди, вскинула голову. Сейчас заплачет, подумал я.
Мимо нас равнодушно сновали прохожие. Было пять вечера, самый час пик.
Так будет лучше и для тебя, хрипло добавил я.
Не бойся, сказала она, тебя это не коснется.
Я долго смотрел ей вслед, хотя уже через несколько шагов толпа поглотила ее. Она растворилась в массе размеренно колыхавшихся плеч и рук, и я напрасно ждал, что ее фигурка вдруг вынырнет где-нибудь. Мне хотелось еще раз взглянуть на нее. Но Эржи была очень маленькая.
Награду мне вручали в одиннадцать утра в Парламенте. Пришел и тесть, они с Магдой сидели друг подле друга в третьем ряду, нам же, как награжденным, отвели места в первом.
Где-то далеко-далеко прозвучала моя фамилия. Я встал и увидел себя идущим в черном костюме к столу президиума. За всем, что происходило, я наблюдал как бы со стороны, подглядывая из-за колонны. Награждается некий скульптор по имени Андраш Кишгерёц. Вот он слегка кланяется публике. Рука его чуть заметно дрожит, принимая красную кожаную коробочку и конверт. В конвертепятьдесят тысяч форинтов. Он поворачивается лицом к залу. Его приветствуют, ему аплодируют.
Кровь бросилась мне в голову. Поначалу я еще видел тестя и Магду, но потом и их лица влились в сплошную черную массу со множеством светлых пятнышек.
А матушка не приехала.
«Желаю, чтобы письмо мое нашло тебя в добром здравии. Спешу сообщить тебе, что не сумею в среду быть в Пеште, потому как опять захворала. Доктор наш говорит, что опасного ничего нет. Сердечно благодарю тебя за деньги, но в другой раз не присылай так много, а то я из-за них плохо сплю, все боюсь, что ограбят. Такой одинокой женщине, как твоя мама, деньги вообще ни к чему. Но я все же рада, что ты их прислал, так я хотя бы смогу купить для тебя какой-нибудь подарок по случаю твоего награждения. Приезжай погостить, сыночек, да подольше не уезжай из родного дома. Тетушка Чете рассказывала, что у тебя уже и машина есть, а значит, тебе это обойдется совсем недорого»
Я валился с ног от усталости.
Поеду домой.
Что ты! Министр сказал, что хочет поговорить с тобой. Значит, нельзя уходить! Ты ведь стольким ему обязан.
Слова тестя звучали как приказ. Да это и был приказ. Мой тесть человек влиятельный, и во многом благодаря ему я работаю теперь в министерстве. Пришлось дожидаться министра.
Я пошарил на шкафу. Куда-то сюда я забросил эскиз, он должен быть где-то здесь. Из другой комнаты доносились голоса гостей. Звонил министр и, извинившись, сказал, что приехать не сможет. Я взял лист в полформата и нарисовал на него шарж, получилось неплохо. Наконец я нашел, что искал.
Сидя на полу, я вглядывался в рисунок. «Формализм», сказал о нем когда-то Инкеи. В эскизе ощущалась энергия. «Потом вернешься и, если еще сохранится желание, закончишь» Рисунок уже был мне чужим. Словно и не я его набросал. Я попытался представить себе скульптуру. Не получалось. Хотя эскиз к нейвот он, передо мной. Все было точно так же, как годы назад, когда я не мог восстановить в памяти фотоснимок танцовщицы.
Сейчас ты встанешь, пошлешь все к черту и примешься за скульптуру. Мысль шевельнулась в мозгу бессильно; я ощутил, как между ней и действием разверзлась непреодолимая пропасть. Пропасть, по эту сторону которой, вместе со мной, Магда и тесть. И полная гостей соседняя комната, где Инкеи как раз поднимает бокал в мою честь, тоже по эту сторону.
Дом стоял на краю деревни, сверкая огромными окнами. «Все еще куб», сказал сумасшедший граф.
Что ты тут делаешь?
Магда неожиданно возникла за моей спиной. Она тоже взглянула на эскиз.
Не дождавшись ответа, она испытующе уставилась мне в глаза, и черты лица ее стали жесткими. Она подняла с пола эскиз, забросила обратно на шкаф. Затем протянула руку к куче бумаг и безошибочно извлекла оттуда карикатуру.
Идем, сказала она, тебя уже ждут.
Я осторожно проскользнул в переднюю, но все же меня заметили.
Вот ты где! Путь мне преградил один из коллег по министерству. Куда это ты одеваешься?
Его слегка покачивало: видно, хватил лишнего за мое здоровье.
Не ответив, я отстранил его и вышел. Между третьим и вторым этажом перил не былообломились.
Я шел наугад. Помню какие-то деревья, мчащиеся трамваи, Дунай Долго, быть может не один час, просидел я на ступеньках набережной, уставившись в воду. Просто смотрел, ни о чем не думая. Вода была серая, у самого берега в маленьких водоворотах кружились щепки, солома, клочки бумаги
Что будешь пить?
Все равно, сказала Марго.
С тех пор, как я видел ее в последний раз, она совершенно не изменилась.
Что нос повесил? Видела твое фото в газете, тебе вручали какую-то бляху. Но главноеиметь бабки, правда?
У тебя красивые ноги.
Она засмеяласьдолго и язвительно, бросая между тем на меня косые взгляды.
Ну, пойдем, сказала она наконец.
Мы шли через парки, потом мимо длинной вереницы особняков. Она прижималась ко мне. С горы весь город казался морем огней.
Будь мудр, как змея.
Не философствуй, мальчик.
Марго жила на горе Геллерт, и из ее окна тоже был виден город.
Когда я оделся, она еще спала. Я долго вглядывался в ее лицо. Во сне она морщила лоб.
Внезапно она проснулась и тотчас села, улыбаясь мне.
Ты во сне морщишь лоб, сказал я.
Приходи еще. Она схватила меня за руку. И не горюй. Мне иногда тоже кажется, что надо бы все начать сызнова. И, пожалуй, я бы смоглас тобой или с кем-то другим. Побудь еще немного
Я выдернул руку и ушел.
Автомобиль с жадностью пожирал километры. Я наслаждался скоростью. К полудню показались знакомые деревушки, а вскоре начались и исхоженные некогда вдоль и поперек перелески. Сразу за поворотом возникла родная деревня. Я надавил на тормоз.
На месте дома сумасшедшего графа стояло продолговатое здание с красной крышей. Конюшня.
Я развернулся. Колеса машины оставили в пыли четыре полукруглых следа. Некий автомобиль, доехав до этого места, остановился и повернул обратнобыть может, водитель что-нибудь потерял по дороге.
Пожалуй, мне все-таки следовало заехать к маме.
Мы столпились перед скульптурой Геллерта Бано. Хуго Мелцер нервно прохаживался туда-сюда, нагибался и осматривал ее снизу, ощупывал.
Хотелось прикрикнуть на него.
Вижо не сводил с меня настороженного взгляда.
Видишь?
Скульптура Геллерта Бано.
Это была моя скульптура. Совершенно другая и все же моя. Но япредседатель жюри.
Инкеи ввалился с заказом на монумент. Для нас обоих.
Нет.
Инкеи изумленно уставился на меня. Магда поджала губы.
Нет, повторил я.
Я заперся в мастерской и достал старые эскизы. Они были чужими. Я лихорадочно принялся за работу, но из-под пальцев выходили одни лишь формыдуша в них отсутствовала. Глина на столе насмехалась надо мной. Я заплакал. На другой день я начал все снова. Скульптуры не было, я потерял ее.
Страшно захотелось к Марго.
Но я не пошел.
Мерзавец, сказал Инкеи.
Совершенно чужой, он сидел у моей постели.
«Действительно мерзавец», подумал я.
Бодвари сбежал за границу.
Бокрош покачал головой:
Что это?