Капкан! воскликнул Аль Капоне, и его круглая рожица сияла всей хитростью целого индейского племени, испокон веков выходившего на охоту с капканами.
Мужчина зашипел от боли и даже присвистнул, осторожно пошевелил ногой. Он явно старался оторвать ее от пола, но капкан держал крепко.
Теперь вся корчма как бы исподволь наблюдала за ними. В центре скрестившихся взглядов были мужчина с поднятыми руками и Аль Капоне. Сидевшие в глубине зала даже приподнялись, чтобы лучше видеть. Искаженное болью лицо пленника вызвало на физиономии Аль Капоне выражение некоторого сочувствия. Он наклонился, потрогал капкан и снизу вверх поглядел на свою жертву.
Больно? спросил он.
Еще как! отозвался пленник. Лодыжкавдребезги. Отпустил бы ты меня.
Дань платить будешь?
Буду. С малиновым сиропом.
Идет, все так же на корточках сказал Аль Капоне. Можешь теперь опустить руки.
Движениями бывалого охотника он высвободил ногу, зажатую капканом. Мужчина, прихрамывая, подошел к стойке. Мальчик остался на месте, держа капкан в руках.
Забрать его? спросил он. Или поставить опять?
Что ж, поставь, сказал мужчина. По крайней мере еще кто-нибудь узнает, почем фунт лиха.
Они даже не успели сесть за столик, как в дверях показался человек в плаще-накидке.
Теперь гляди! шепнул Аль Капоне.
Мужчина глядел, но глядела и вся корчма. Человек в накидке заметил устремленные на него взгляды, неловко остановился, провел рукой по узкому, как у гончей, небритому лицу. Не будь он в этой корчме завсегдатаем, не заглядывай сюда иногда и по нескольку раз на день, он, верно, решил бы, что обязан всеобщим вниманием к своей особе старомодному плащу. Словно нуждаясь в поддержке, он посмотрел на привалившегося к стойке официанта, с виду очень похожего на него самого, с таким же узким, небритым лицом; официант весело, ободряюще ему улыбнулся, но вошедший уловил что-то плутоватое, заговорщическое в его улыбке. Все же он направился к стойке, но едва сделал два шага, корчма взревела:
Попался!
Человек в накидке застыл на месте, окончательно смешавшись. И тут с крохотного трепещущего островка тишины раздался звонкий голос:
Ты в капкане! Аль Капоне торжественно указывал на его правую ногу.
В капкане? Каком капкане?
Простите, но это знаете, как у них, у детишек, смущенно проговорил мужчина, сидевший за столом Аль Капоне.
И тут по узкому лицу вошедшего побежали-побежали миллионы морщинок, славных, гармонично изогнутых дужек. Нельзя было не понять: человек улыбался.
Ой-ой! воскликнул он. А ты не освободишь меня?
Аль Капоне с готовностью вскочил, высвободил попавшую в капкан ногу и спросил, на этот раз человека в накидке:
Поставить опять?
Ясное дело, сказал тот, непременно поставь.
Долго никто не появлялся, один только официант ходил взад-вперед, разнося то, что заказывали посетители, однако всякий раз старательно обходил опасное место, делая большой крюк. Наконец рок все же настиг и его: убирая столик, он нечаянно сделал шаг назад и каблуком угодил на черную плитку. Опять взревела корчма. На лице человека в накидке морщинок стало еще больше, если только это возможно, и он, по праву того, кто уже прошел боевое крещение, сказал мальчугану:
Не выпускай его, пока не поставит мне рюмку палинки!
Мальчик вскинул глаза от стакана с малиновым сиропом и посмотрел на отца.
Что смотришь, капкан-то твой!
Эй, кто не желает платить, бегите! весело крикнул кто-то. Официант в капкане.
Ох, отпусти ты меня поскорее, взмолился официант с почти искренним ужасом, сбегут ведь и не заплатят!
А ты дань заплатишь? Вон тому дяде? сурово спросил Аль Капоне.
Заплачу, а как же, торопливо ответил официант, и тогда Аль Капоне отпустил его.
Официант, старательно прихрамывая на правую ногу, подковылял к стойке и сказал буфетчику:
Маленькую рюмку палинки вон для того дяди!
Морщинистый человек в накидке взял рюмку, приподнял ее и, глядя на мальчика, сказал:
Твое здоровье, мальчик с пальчик!
Между тем на пороге появилась следующая жертва: вошел осанистый мужчина, сразу было видно, что подъехал он на машине, это было видно и не только по тому, что на пальце у него раскачивался ключ от зажигания. Все следили за ним, затаив дыхание, когда же он небрежно перешагнул черную клетку, разочарованно загудели.
Потом влетел хулиганистого вида парень с волосами до плеч. Этот попался. Он замер, оглушенный общим ревом, даже немного струхнул. Впрочем, тут же и догадался, что попал в капкан, почти так же легко, как тот, в накидке. После него в капкан угодили угольщик, солдат, толстяк с медной цепочкой от часов на животе и еще парень в ушанке. С солдатом Аль Капоне пришлось повозиться, даже оказать ему первую помощькажется, бедняге раздробило щиколотку. Инъекция помогла сразу, к стойке солдат подошел уже молодцеватой походкой. Затем появился лысый господин с двойным подбородком, он был первый, кто ступил в капкан левой ногой. Когда все хором радостно завопили, он тоже остановился, как и другие. Но, услышав: «Вы в капкане!»толстяк лишь скривил рот и, буркнув: «Вот дурачье!»прошествовал дальше.
На лице официанта было написано искреннее отвращение, когда он, подойдя к его столику и не глядя, меланхолическим тоном осведомился: «Что угодно?» Господин с двойным подбородком явно испортил всем настроение, да он и сам почувствовал себя очень неловко, когда увидел, как другие, ничего не подозревая, входили и становились жертвами западни: теперь-то он сожалел, что не позволил поймать себя в капкан.
Мужчина и мальчик поднялись из-за стола. Уже в дверях Аль Капоне обернулся и посмотрел на капкан.
Оставим его здесь? спросил он отца.
А что, он у тебя золотой?
Ага, таинственно шепнул малыш. И еще серебряный.
Тогда забирай.
Аль Капоне вернулся, поднял капкан. Подойдя к отцу, переложил капкан в левую руку.
И они пошли, держась за руки. Аль Капоне шагал, чуть заметно сгибаясь влево.
Поглядите, сказал кто-то, мальчонка-то идет, будто и впрямь несет в руке невесть что.
Ясное дело, несет, грустно сказал человек в накидке. Разве не видите? У него же в руке капкан!
Если ты мудр, как змея
«Щелк-щелк-щелк» Служитель щелкнул выключателями. Неоновые трубки, чуть помедлив, замигали, зашипели и обрушили на белые стены холодный, бесчувственный свет.
Скульптура бросилась мне в глаза еще до того, как лампы загорелись полностью. Она мелькнула в первом же неистовом снопе лучей, и даже возвращавшийся на секунду-другую сумрак не мог скрыть ее от меня.
Ненавижу неоновый свет. В нем, холодном и белом, скульптуры выглядят грудой бездушного хлама, все человеческое и теплое слезает с них, как омертвелая кожа.
Зал был высокий. Высокий, белый, со сводчатым потолком. Вызвать в памяти голос матери я никак не могу.
Сумрак незаметно проскользнул в комнату. Буквы поплыли перед глазами. На дворе еще не стемнело, и я какое-то время вглядывался в светлый квадрат окна, затемв белые, голубые и красные пятна на обоях. Знакомые предметы вдруг отодвинулись, стали неясными. В темноте невозможно было уютно расслабиться, откинувшись в кресле. Все вокруг настораживало, все казалось настолько чужим, что хотелось кричать.
И тут вошла мама, воздушная, легкаяпочти тень. Подошла едва слышно к столу, сняла с керосиновой лампы стекло, подышала в него, со скрипом протерла тряпкой, потом чиркнула спичкой. Пламя вытянулось, ожило под стеклом и нехотя перекинулось на фитиль.
Керосин-то водой разбавляют, сказала она, но по комнате уже разливался мерцающий свет. За окном сразу стало темно, и оно виделось теперь черным квадратом.
Все я помню: исцарапанную и потемневшую от времени подпорную балку, четыре стены-хранительницы, кирпичную выбеленную печь, даже мебель.
Только голос матери вызвать в памяти не могу.
«Керосин-то водой разбавляют»
Скульптуры стояли в ряд у стены. Девушка, расчесывающая волосы, мартеновец, два Петефи, модели фонтанов, обнаженные мальчики и девочки Материнство. Младенцы одутловатые, неживые; матери пристально вглядываются в пространство перед собственным носом, в выражении лицанарочитая, напускная идейность. Корпусом каждая устремилась вперед и так взмахнула рукой, будто вот-вот улетит в бесконечность. Да куда им! Насмотрелся я на таких.