По обеим сторонам улицы тянутся зловонные канавки, переполненные отбросами, грязью и разрытыми, гниющими трупами животных. Узенькая доска над канавой ведет в заделанное толстыми бамбуковыми столбами отверстие в стене. Сквозь щели бамбуковых решеток можно разглядеть маячащие в глубине темных клетушек женские фигуры в белом.
К вечеру, когда начинает темнеть, из отверстий клетушек удаляют столбы и, одна за другой, появляются на улице грязные, растрепанные китаянки с красными, заспанными глазами и изуродованными кровоподтеками и в бесчисленных ссадинах лицами. Они визгливо-громко переговариваются с разных концов, ругаются, хохочут и поют, наполняя весь обширный квартал гортанно-сиплыми бранными выкриками и гоготом истеричных, испитых голосов
В глубине клетушки виднеется узенькая лестничка со сгнившими, сломанными ступеньками без перил и тускло смердит маленький ночник перед осколком зеркала на стене, вокруг которого столпилась кучка китаянок с принадлежностями китайской косметики, делающих свой туалет к приему гостей Они все почти одинаково одеты в белых узеньких штанишках и коротеньких курточках и лишь красочные яркие украшения в волосах и металлические гребни и булавки в косах и над стрижеными челками на лбу придают им базарную пестроту, очень похожую на украшения лошадей на конской ярмарке в Малороссии Тут же в углу, за столом, сморщенные старые китаянки, совершенно лысые, с засаленными черными бантами над лбом, играют в кости. Во мгле резко звучит сухой стук костей под худыми, костляво-жилистыми пальцами старых ведьм и, заглушенно, как тайна, раздаются старческие, вздрагивающие голоса, неожиданно выплывающие из-под низких балок потолка
Среди белых женских силуэтов гуляют по улице в одиночку и группами голодные, полуголые безработные кули и портовые рабочие. Одетые в лохмотья, грязные, черные от копоти, в угольной, мучной и известковой пыли, они медленно плетутся вдоль стен, временами останавливаясь у раскрытых дверей, где оголенные китаянки красятся при коптящих ночниках. Завидя группу прилично одетых купцов, женщины впопыхах выбегают из клетушек на улицу, хватают их за руки, ласкают и обнимают их, бесстыдными жестами зазывают к себе, тут же вступают в драку со своими соперницами, образуя тесно сплетенный ком живых женских тел, пока со стороны не появится всевластный, одетый в хаки с красной чалмой на голове, полицейский-индус с толстой палкой в руке
На порогах, среди зазывающих женщин, выделяются хрупкие тоненькие фигурки девочек-подростков. Ярко и грубо накрашенные, с пестрыми ленточками в тугих косичках, они выглядят, как куколки в витринах на базаре женских тел. Некоторые из них беспомощно жмутся к взрослым женщинам или, испуганно раскрыв раскосые, черные блестящие глазки, теребят худыми, вздрагивающими пальчиками застежки на курточках, боязливо прячутся в тени каморок. Другие гордо стоят на порогах, старательно подражают проституткам, визгливо зазывающим прохожих, заложив ручонки глубоко в карманы штанишек с видом бравых новобранцев, благополучно перенесших первое боевое крещение
Местами улица настолько узкая, что прохожие задевают стены локтями. К ночи канавы переполняются, расплываются по всей улице и далеко вокруг распространяют удушливый запах гниющих отбросов и человеческих испражнений, смешанный с терпко-сладковатым запахом рисовой пудры, дешевых китайских духов и смолистых курений
Среди клеток проституток ютятся смрадные уличные трактиры и кухни. Здесь, под нависшими сводами черных, закоптелых потолков, в густом непроницаемом дыму, на нарах у столов, кули играют в карты и кости, жадно набрасываются на деликатесы родной кулинарии, быстро работая захватанными палочками над глиняными мисочками. Кое-где гремят китайские оркестры, уличные торговцы зычно выкликают свои товары, поют, переругиваются, свистят, перебивают друг друга, спьяну заводят ссоры по малейшему поводу, а то и совсем без всякого повода, вступают в драку с соседними группами, увлекают по пути столы, густо уставленные посудой, в адском гуле и грохоте цепляются друг за друга, буйствуют и рабски разбегаются в разные стороны, завидя вдали одинокого индуса-полицейского
С напускной важностью, медленным степенным шагом, блюститель порядка обходит свой квартал с белой палкой в руке Кули рассыпаются перед ним по многочисленным переулкам и темным проходам; лишь купцы и солидные приказчики в темных шелковых халатах и круглых атласных шапочках-ермолках, как ни в чем не бывало, серьезно-деловито осматривают женщин на порогах, холодно прицениваясь к живому товару. Индус, поравнявшись с ними, снисходительно скалит сверкающие, ослепительно-белые нал черной бородой зубы, добродушно шутит с проститутками, коверкая китайские и английские слова. Знакомые женщины оживленно приветствуют его, ласкаются к нему, обнимают его и дикой, сдержанной страстью блестят на черном лике жгучие глаза, судорожно вздрагивает в загорелой, волосатой руке толстая палкавыразительный символ власти над пестрой толпой квартала
Часто со стороны порта проходят небольшими группами иностранные матросы в широчайших синих штанах и форменных куртках с отложными голубыми воротниками и лихо сидящими шапками-блинами с золотыми надписями кораблей. В начале вечера они обычно мирно настроены и молодцевато шагают гуськом, вырываясь с хохотом из цепких объятий прилипающих к ним по пути женщин. Затем, побывав к концу вечера в нескольких барах и трактирах, они быстро пьянеют, становятся буйными, нападают на мирных кули и женщин, затевают кровавые побоища со встречными земляками, нередко заканчивающиеся многочисленными жертвами
Местами из черных углублений выходят, крадучись, китайцы с бледно-зелеными лицами и больными, потухшими взглядами, от которых несет едким, одуряющим запахом опия. Потайной вход ведет из каморки проститутки в небольшую узкую клетку с тремя рядами нар по сторонам. На нарах лежат в разных позах курильщики, устремив застывший взгляд в одну точку, где, меняясь ежесекундно, плывут перед ними яркие картины и образы, навеянные расстроенной, больной фантазией. В углу над входом слабо мерцает ночник и изредка вспыхивает в черной мгле живой огонек в тоненькой трубочке курильщика, осветив на одно мгновение беспрестанно движущиеся тени на стенах
В полутемных лавчонках старые мегеры, родственницы и хозяйки проституирующих женщин и подростков, всю ночь играют в кости, дожидаясь выручек своих рабынь. Временами, запыхавшись, бойко вбежит с улицы женщина и, грузно поднимаясь по узенькой, скрипучей лестнице, тащит за руку несмелого гостя, путающегося ногами за длинные полы халата. Старухи, между делом, искоса поглядывают на клиента, опытным глазом оценивают его, постукивая костяшками. На полу в куче тряпок спят дети. Изредка раздастся во мгле отрывистый, испуганный вскрик ребенка, взбудоражено поплывут по стенам удлиненные тени и снова наступит тишина и гулкий отчетливый стук костей сливается с таинственным шепотом старых ведьм и призывным взвизгиваньем женщин, доносящимся с улицы.
В конце квартала, в отдельном переулке, среди китайских клетушек вкраплены небольшие домики европеянок. По одной стороне переулка тянется огромное кирпичное здание электрической станции и земля дрожит под ногами от беспрерывного стука моторов. У ярко освещенных дверей стоят, как на параде, грубо намалеванные женщины-европеянки в пестрых коротеньких платьицах из прозрачной ткани на голое тело, позволяющих всем любоваться обнаженными ногами повыше колен и неприкрытым, густо набеленным туловищем по пояс. Наиболее смелые из них, завидев группу европейцев, раскрывают свои платьица и, совершенно голые, в ярком свете электричества, принимают свободные позы, чтобы привлечь прохожих Напудренные, подрумяненные, с темными подведенными глазами, в резком свете ярких огней они выглядят, словно кукольные маски на уличном маскараде, на базаре женских тел. И оттого еще загадочней и таинственней кажутся эти женщины с малеванными холодными лицами и лихорадочно поблескивающими глазами, поющие хриплыми голосами похабные песенки почти на всех языках и наречиях, и необыкновенно заманчивыми чудятся грубые, вульгарные жесты и призывы, обещающие нечто необычайно новое, неизведанное