Вышли на берег ручья. Сдавленный песчаными крутыми берегами, он бойко летел по переборам. Местами появлялись омутки, в которых вода завитком вертелась на одном месте. В одном омуте сильно взметнулась какая-то большая рыба.
Щука, должно быть, заметил я, обратив внимание Алексея на всплеск рыбы.
Кто ее знает: может быть, щука, а не то и лох.
Ну какой там лох: зачем ему забираться так высоко в мелкую речонку?
Что вы, помилуйте, да вы не знаете, что это за рыба: в такие ли места она забираетсяповерить трудно; чуть проток маленький, только бы вода сочилась, да изредка котловинки были, скачком, вприпрыжку, а уж заберется в самый верх и лежит себе, как боров.
И большие?
Большущие, фунтов по пятнадцати, по двадцати. Рыбаки по маленьким потокам забивают заязки и ставят верши. Когда начнутся осенью паводки, лох двинется вниз и попадает. А то по котловинкам и острогою бьют: вода в речонках чистая, видно до последнего камушка, большую рыбу осмотреть легко, сейчас ее и на острогу Много лоховины так налавливаюти самой лучшей, жировой. На вольных водах она выгуливается, а в тесноте-то до того тучнеет, что как облитая салом. Из кишок жиру много натапливают.
Совсем стемнело, когда мы пришли к пажку. Павел Дмит риевич возился с ухою. Выглядев в речке на переборе много харьюзов, он ухитрился учинить великолепное уженье их на сваренный яичный белок, насаживая его маленькими кусочками на крючок.
И хорошо брались? полюбопытствовал я.
Удивительно! Только успевай закидывать. Одно беда: худо держится на крючке белок, часто насадку срывали.
Сколько же выудил?
Да штук около тридцати накидал. Кроме ухи будет еще на жаркое.
На другой день, часов в семь утра, достигли мы чрезвычайно живописного места на Щугоре, известного под именем Ульдор-Кырта (железные ворота). Довольно широкая река вдруг сжимается с обеих сторон каменными стенами, представляющими вид настоящих ворот. Стены эти тянутся сажен на пятьдесят, поднимаясь от 100 до 150 футов. Они состоят из белого, превосходно выветрившегося известняка. Течение в проходе ворот необыкновенно быстрое: громко ревела здесь река, наполняя окрестность глухим однообразным шумом. По обеим сторонам лодки вода стремилась неудержимо, неся мимо нас клочья пены. Мы гребли с Алексеем изо всех сил. Лодка подавалась медленно, по куриному шагу. В самых узких местах вода яро кружилась и, разбиваясь и пенясь, массой кидалась по течению и, злобно шипя, клокотала в подмоинах отвесных стен. Когда мы, наконец, выбились из ворот и, выехав на более покойное место, взглянули на Ульдор-Кырта, то поражены были следующею картиною: начиная с самого узкого места каждый пласт известняка в воротах отходил в сторону далее предшествующего ему, отчего ворота кажутся устроенными как бы из натуральных кулис. Самые пласты обнажены, гладки И ослепительно белы, но в тех местах, где они прилегают один к другому, в узких промежутках между ними по расселинам и трещинам, сбегают в них зеленые полоски дерна и кудреватого кустарника, украшая белые стены натуральными гирляндами. Через узкий просвет ворот, как сквозь каменные рамы, видна по ту сторону широкая гладкая равнина реки; по ней, как белые лебеди, плыли в разных местах комья вздувшейся пены. В отдалении темный лес замыкал ландшафт. В плесе перед воротами, где мы находились теперь, река раскинулась в великолепнейший, широкий, гладкий, как зеркало, бассейн, обрамленный громадным хвойным лесом.
Целый день мы плыли между берегов, состоящих то из отвесных каменных стен, то из плоской лесистой равнины. Изредка попадались нам небольшие стада нырков, подпускали близко, но мы не стреляли их: и без того был велик запас дичи. За кормою лодки пускали местами блесну: раза два садилась на нее щука, да как-то срывалась: плохо закрючивало. Раз над головою перелетел громадной величины глухарь и скрылся в зубчатых вершинах леса.
Вот глушь-то, Павел Дмитриевич, живой души нет, а какие места: не налюбуешься; с каждым поворотом реки все новые видыодин другого лучше.
И ни одного жилья: вот это грустно. Не люблю я безлюдных местностей, с признаком досады и скуки отвечал Мне мой спутник.
Зато, по словам Алексея, других жителей здесь пропасть; духов разныхзлых и добрых, в водах и лесах и в расселинах скал. Много, чай, рассказов об них ведется между местными жителями.
Небогата этим фантазия здешних зырян, хоть поле, Казалось бы, для всякой чертовщины тут и широкое. Прожил я несколько времени в Олонецкой губернии, тоже в лесной стороне, между промышленниками: там куда больше басен про разные чудесные приключения; и из них есть весьма интересные легенды, хоть баллады пиши.
Не припомнишь ли?
Как не припомнить; вот, например, следующая. Пошёл один охотник осенью в лес за белками. Долго он ходил по лесным трущобам и уремам, но не только ничего не убил, но даже никакого зверя, ни дичи не видал. День выдался дождливый, охотника промочило насквозь. Задумал он вернуться домой и идет мимо небольшой полянки в самом глухом лесу. Смотрит, а на самой середине полянки стоит лисица, хорошая-расхорошая, и что-то роет лапой. Остановился мужик, осторожно приловчился винтовкой к деревцу и выстрелил: лисица перекувыркнуласьи дух вон. Подбежал охотник к зверю, взял его, притащил под ель, разложил пажок и начал сдирать шкуру. Выстрел был чудесный: пуля пробила грудь и в крестце вышла вон. «Славно угодил!»подумал мужик и повесил шкуру на сучок над огнем, чтобы попровяла, и сам после этого начал закусывать. Поднялся ветер, сперва легонький, а потом скоро перешел в такую бурю, что сосны заскрипели. Шкура так и раскачивается, так и рвется с сучка; рвалась, рвалась, соскочила и упала на лисье тельце. Вдруг тельце ожило, шкура вмиг очутилась на нем, и лисица цела и невредима потихохоньку через полянку ушла в лес. Сделалось это так скоро, что охотник только успел ахнуть от страха и дива. Лисица ушла, а мужик стоит и дивится да хлопает о полы зипуна. «Не дивись! слышит он из лесу голос. То ли еще бывает? Спроси-ка, что было с Иваном Голым в деревне Зубарихе, на Шоле реке». Голос замолк; мелкий осенний дождь усилился, и охотник возвратился домой без всякой добычи.
Наступила весна. Мужик этот отправился в отхожий промыселстроить суда на реку Шолу, по найму от хозяина. Живет он целую весну. Раз и вспомнил он про ту деревню, о которой ему сказано было в лесу. Стал спрашиватьне знает ли кто и не слыхал ли о деревне Зубарихе. Рабочие, его товарищи из тех мест, и говорят, что есть такая деревня, в глухих лесах стоит, и дорогу к ней рассказали. Подошло два сряду праздничных дня, мужик пошел в Зубариху. Деревня эта стояла в самом заглушье, среди темного леса и была только из нескольких дворов. Нашел он в Зубарихе Ивана Голого: это был уже пожилой мужик, живший с сыном и невесткою. Разговорились. Охотник наш и спросил, какое на веку, с ним диво в лесу случилось, и рассказал ему, в чем дело.
«Да, было, отвечал Голой, доподлинно диво, только не со мной, а с покойным моим отцом. Назад тому лет тридцать, говорит, пошел отец осенью на охоту за белками. Я остался доманедосужно было. Ходил он по лесу день, и счастья такого никогда ему не выдавалось: убил до пяти десятков белок, да пар семь рябков, да еще сколько, не знаю, тетерь, так что целая ноша к вечеру накопилась, едва вмочь носить; к тому же еще за плечами был с харчами кошель. Дошел он к вечеру до лесной избушки и расположился в ней переночевать. Освежевал, развесил шкурки, потом сварил ужин и начал закусывать.
А на улице такая темь сделалась той порой, что хоть глаз выколи. Поднялся ветер, пошел дождь, лес зашумел, затрещал ну, страсть, одним словом. Эка погода! думает отец. Может, иной крещеный в лесу плутает в это время? Только подумал он это, слышитк избушке кто-то бежит и охает. Дверь отворилась, и в нее, смотрит, лезет высокий рыжий мужик в армяке и острой меховой шапке. Хлеб да соль, сказал пришелец. Хлеба кушать, ответил отец. Это хорошо, говорит, есть-то я давно хочу. Он сел на обрубок перед столом и начал убирать варево за обе щеки. Скоро он съел все, что было приготовлено отцом, но не насытился. Ну, потчуй же, говорит, коли пригласил. Отец вытащил из кошеля каравай и положил на стол. Коврига в минуту исчезла, и тут отец заметил, что у мужика был такой большой рот, что целые ломти уходили в него, не задевая за губы. Ну, давай, что еще у тебя там есть!говорит мужик. Отец вытащил все, что было с собою запасу; тот и это все съел. Ну, давай, говорит, еще!Да больше нет ничего, сказал отец. Вот буде хочешьешь белок! Он и белок съел. Ну давай еще!Да вот, говорит отец, если душа вынесет, так собаку ешь. Мужик схватил собаку и легонько проглотил и ее. Отец стоит ни жив ни мертв. Ну, думает, съест теперь и меня. Начал про себя читать отходную. Давай, говорит, что у тебя есть еще?Больше, говорит, ничего нет. Ну, коли ничего нет, так я тебя самого съем, только вот схожу недалеко.