В два дня мы проехали по Ылыдзе пятнадцать зырянских чемкосов, или сто русских верст с походцем, и достигли наконец устья таинственного Морт-юра, имеющего при впадении до пятнадцати сажен ширины. В продолжение этих двух дней ничего особенного с нами не случилось, только множились и плодились рассказы о похождениях безголового человека, по мере приближения к месту его воображаемого появления, и часто слышались в носу или корме лодки, смотря по месту, где собиралась компания, известные восклицания: «Ну вот, ладно, хорошо!»непременно сопровождающие каждый зырянский рассказ, да скептические замечания невозмутимого Пэдера, оканчивавшего всякое мудреное повествование словом: пэръяланнадуваешь, обманываешь. Напрасно мой красноречивый лоцманИван Казаков приводил множество примеров и доказательств, напрасно говорил, что «ачись синтэм старик вичкодорыс адзилыссам слепой старик из погоста видел». Непременным следствием рассказа из уст неверующего и неумолимого Пэдера было то же: «Пэръялан, вок, пэръяланнадуваешь, брат, надуваешь». Уж как он его ни уговаривал, сколько ни называл Пэдера и «сё шайт Удоръыссто рублей с Удоры», и «зарни мортзолотой человек», Пэдер не поддавался, а мы все ехали, да ехали вверх по Ылыдзе.
В устье Морт-юра сделали привал, зажарили на сковороде и съели несколько шанег, лепешек из пшеничной муки на коровьем масле (любимое кушанье зырян) и, отдохнувши хорошенько, отправились по Морт-юру против извилистого довольно быстрого течения.
В конце первых суток плавания по этой речке нас застала темная, непроглядная ночь. Ни одной звездочки на облачном небе, а на воде мрак и тьма такие, что с кормы не видно было мачты, стоявшей на конце берестяной палубы. Плыли молча; рассказы прекратились, даже Пэдер перестал мурлыкать свою любимую «Ивушку», как вдруг на левом берегу посреди непроницаемого мрака сверкнул огонек. Жилья не было на сотни верст кругом, зырянам-промышленникам было еще рано заходить в глубь лесов, и у всех на языке шевелилось слово «Морт-юр», а лоцман Иван Казаков многозначительно толкнул Пэдера и благоразумно надвинул лузан (наплечник из домашнего сукна с внутренними сумамиспереди и сзадидля склада дичи) себе на голову Весла перестали действовать, руки гребцов невольно опустились, и лодка остановилась
«Мый оны кэрнычто теперь делать? спрашивали шепотом друг у друга испуганные зыряне. Омель делэ якшасьны Морт-юр кодплохо иметь дело с Морт-юром». Пэдер, схватив свою длинную винтовку-моржовку, выскочил на берег и исчез по направлению к огню. Посреди мрака и тишины не было слышно ни малейшего шелеста шагов удалого удорца; он полз, как умеют ползать только зыряне-промышленники, подбираясь к дорогой добыче. Вся компания притаила дыхание и с нетерпением ожидала, что будет. Через четверть часа самого напряженного ожидания, посреди торжественной тишины, оставшиеся на лодке услышали глухой оклик, обыкновенный между зырянами: «Код крещеныйкто крещеный?» Сперва глухо, протяжно, потом с угрожающим выражением, и на минуту все смолкло Затем разделился огонь На две светлые точки, которые быстро стали приближаться к лодке. Лоцман Иван не вытерпел и оттолкнул лодку от берега, осенив себя крёстным знамением. Вскоре показались на берегу три темные фигуры: Две большие с головнями в руках и третья поменьше. В одной компании узнала своего Пэдера, другая принадлежала неизвестному охотнику, а третьясобаке.
«Кодкто?»спросил дрожащим голосом наш лоцман. И на этот спрос спокойный голос Пэдера отвечал: «Нинэм, таэ Пилип Саваяг-ысничего, это Филипп из савиноборской деревни».
Действительно, это был промышленник Филипп, заплутавшийся на лесовье, потерявший матку и наудачу шедший к Печоре.
Убедились ли после этого твои спутники, что Морт-юра существует только в воображении?
Нисколько: случай остался сам по себе, а вера в Морт-юр сама по себе, тем более что и Филипп, присоединившийся к нашему экипажу, поддержал эту басню своими убеждениями. Но подобные россказни, продолжал Павел Дмитриевич, великолепно знавший зырянский край, как история о Яг-морте и Морт-юре, неудивительны между жителями пустынных и обширных лесов Припечорья, где такой широкий простор для фантазии. Но вот что изумительно, что между здешним населением упорно держатся предания о разбойниках и кладах. Основательно сомневаться, что в такой стране, как Печорский край, дикой и лесистой, малонаселенной и бедной по торговым и промышленным оборотам, существовали шайки разбойников, отнимавшие плоды тяжелых и дальних странствований бедного зырянина. Однако ж, по преданиям, разбойники были, а это наводит на мысль, что здесь существовала когда-то значительная торговля: шайки разбойников не заведутся даром в отдаленной глухой трущобе, им нечего тут делать. Вероятно, в старину, во времена участия великого Новгорода в ганзейской торговле, по рекам Сухоне и Вычегде шли через переволок между Мылвами на Печору и в Сибирь европейские товары и по этому же пути вывозились произведения Зауралья. Таким же образом двигалась торговля через реки Собь, Усупо Печоре, Ижме и Ухте через переволок на реке Вым по Вычегде и Сухоне к великому Новгороду. Есть еще старинное предание о древнем торговом пути от Каспийского моря к северному океану; он будто бы тянулся но Волге и Каме через Чердынь на реку Вычегду и оттуда к устью Двины и даже Печоры. Вероятность торговли в прежние времена в Печорском крае оправдывается еще тем, что находили здесь во многих местах болгарские серебряные монеты; иначе как бы они могли быть занесены на глубокий север.
Рассказывают, что главным притоном разбойников были реки Ылыдзь и Малая Печора, где они без боязни совершали свои кровавые дела. И до сих пор две или три крутоберегие речки, впадающие в Ылыдзь и Печору, называются разбойничьими. Зырянские сказания насчитывают довольно много разбойничьих имен; я скажу тебе только об некоторых.
Суханов грабил сначала отдаленные от Печоры страны и, говорят, доходил до Казани. Шайка его состояла из пятидесяти человек. Преследуемые правительством, они кинулись в северные леса, где и заблудились. Суханов для спасения своей шайки и себя дал обетв первую реку, которая попадется, всыпать золото и в первую церковь сделать вклад и потом жить смирно.
После такого обещания первая попавшаяся река была Ылыдзь, в которую разбойники высыпали мешок денег и положили под сосну клад. Затем пришли они в Печорский погост, где и жили сперва несколько дней мирно; но потом двое есаулов не выдержали и нанесли какое-то оскорбление жителям. Атаман, по рассказам одних, в негодовании на дурной поступок своих подчиненных убил есаулов, а шайка, возмутившись на это, убила своего атамана. По рассказам других, один из есаулов Суханова, лично недовольный им, подговорил шайку убить своего предводителя, выбрал удобное время и напал на Суханова с возмутившимися разбойниками, которые окружили его со всех сторон, но он перескочил через всю шайку и кинулся к воде. Атамана не допустили до воды, схватив огромным багром. Его долго и варварски мучили, наконец закопали живого в землю по шею и продержали так трое суток. Выкопанный и истерзанный, он попросил, чтобы его застрелили в щеку. Убитого разбойника похоронили близ Печорского погоста, в урочище Пэ-ла-му (Дедушкино поле); ныне оно снесено водою.
Другой разбойникТыл-Пур-Як был крестьянин Усть-Сысольского уезда, Деревянского общества; он имел небольшую шайку и грабил суда, плававшие по Малой Печоре и по Ылыдзи. В шайке его был есаулом какой-то Антон. Рассорившись с атаманом, он отрубил ему голову и, приняв начальство над шайкою, стал грабить по Печоре. В деревне Подчерской он завел себе притон, в который по временам приходил даже один. Боясь грозного разбойника, в особенности ножа его, с которым он никогда не расставался, крестьяне не смели взять Антона. Но однажды во время сна атамана приятель его похитил из-под подушки нож и передал его крестьянам, которые утопили Антона в четырех верстах от деревни Подчерской.
Эти-то и другие, более отдаленные разбойники, некогда грабившие по Печоре, зарывали в землю свои сокровища с разными заклинаниями, и потому преданий о кладах здесь очень много. Особенно много говорят даже в настоящее время о кладе на горе Лаз-чук, близ Троицкого погоста, под тремя березами, посаженными на кургане. На речке Дац, впадающей в Ылыдзь, говорят, есть клад, который будто бы стережет медведь, беспощадно растерзывающий всякого посягающего овладеть скрытым сокровищем. На речке Юк-со, впадающей тоже в Ылыдзь, под старым кедром зарыт целый сундук с золотом. На кедре сделаны зарубины: сверху одна большая, продольная, означающая атамана, с обоих боков, внизу две параллельныеего есаулов и потом еще сорок продольных, в два ряда, это число разбойников, составляющих шайку. Об этом кладе ходит в народе особенная запись.