Наконец, к пристани причалил первым атаманов струг, а за ним еще несколько лодок. Разин степенно сошел на берег, поклонился в пояс народу, молвив:
Здравствуйте, астраханские люди!
Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, радетель наш и защитник! кричал в ответ народ.
В окружении ближних казаков пошел Разин сквозь расступившуюся толпу, разбрасывая горстями золотые и серебряные монеты.
Люди тянули руки к атаману, старались коснуться рукой его одежды, плакали в умилении, кричали:
Слава Степану Тимофеевичу! Слава нашему защитнику и благодетелю!
Анна Герлингер старалась тоже протиснуться сквозь толпу, разглядеть атамана поближе. Приложив большие усилия, женщина все-таки пробралась к Разину, а когда толпа расступилась, пропуская его и есаулов к городу, Анна оказалась в первых рядах, и сразу же ее глаза встретились с глазами Степана Разина. Взгляд атамана был пронзителен, в нем играли искорки, но он не пугал ее, а притягивал. У женщины от этого взгляда как будто что-то дрогнуло в душе. Анне вдруг захотелось быть рядом с этим сильным человеком и еще глубже заглянуть в его темные, необыкновенные глаза.
Разин на секунду задержал взгляд на Анне, немного задел женщину, проходя через узкий проход расступившейся толпы. Анна Герлингер стала разглядывать сопровождающих Степана есаулов и среди них увидела Ивана Красулина. От удивления женщина даже приоткрыла рот, прошептала: «Так вот куда пропал мой миленок! А люди говорили черт знает что!». Вспомнив свою давнюю любовь с этим могутным стрельцом, Анна затрепетала, и сердце гулко и учащенно забилось в груди. Женщина с дрожью в голосе крикнула: «Иван!».
Красулин, идя рядом с ее братом Данилой, оживленно о чем-то говорил, не обращая внимания на крик Анны. По-видимому, не расслышал он зова своей давней зазнобы.
Анна опять крикнула: «Иван! Иван Красулин!».
Казак встрепенулся, заслышав давно забытый голос, огляделся по сторонам. Наконец, встретившись взглядом с кричащей женщиной, Красулин узнал Анну, подошел к ней, ласково обнял, прошептал ей жарко на ухо: «Жди меня вечером! Приду погостить!» и улыбнувшись, заспешил за атаманом.
Горячей волной пробежала по телу Анны истома от будущей встречи с молодым есаулом Разина. Вспомнив, что сегодня же вечером к ней должен прийти Прозоровский, Анна Герлингер поспешила в город, чтобы послать свою работницу по дому к воеводе и передать, что она занемогла и просит князя к ней не приходить. Идя домой, думала, что сделать такое, чтобы Красулину было у нее хорошо: «Перво-наперво, нужно баньку жарко истопить; приготовить разных закусок, солонины побольше, любит Иван особенно грибы и рыбку; достать надобно из погребов холодных медов, винца заморского».
Степан Тимофеевич шел по Астрахани не торопясь, часто останавливался, разговаривал с простым народом, одаривал нищих и убогих, а богатых, словно не замечал, хоть и лезли они на глаза атаману, пытались заговорить, оказать любезность. Остановился Степан для беседы с простыми горожанами:
Как поживаете, честной народ? Хороша ли жизнь у вас под воеводами?
Хитровато прищурившись, на то ответил ему рыжий мужик:
Наказал бог народ да послал воевод! Тяжело, атаман, нам живется под ними. Забижают они нас, простых людишек. Без меры поборы берут, а если не выплатишь, палками по пяткам нещадно бьют!
Не вольны мы сами себе! включился в разговор еще один мастеровой, по виду кузнец.
Пора бы, братцы, за топоры браться, возбужденно молвил еще один горожанин.
Это вы добре мыслите, ребята! похвалил астраханцев Степан. Только за такое великое дело надобно браться с умом!
Правильно говоришь, Степан Тимофеевич, поддержал Разина рыжеволосый мужик. Вон какая сила у воеводы Прозоровского. Стрелецкие полки аж с самой Москвы, говорят, пришли!
А вы готовьтесь, перетягивайте на свою сторону людишек поболее. А когда придет пора, ударит час, выступите все, как один: большою силою! Знайте, ребята, мы еще придем к вам и затеем такое дело закончил беседу атаман и подмигнул мастеровым.
Когда ждать-то? спросил один из астраханцев.
Скоро, ответил на то атаман и пошел дальше по городу в сопровождении казаков.
О пребывании Разина в городе Прозоровскому постоянно сообщали истцы. Знал князь-воевода, что говорил Разин со многими людьми в городе, и даже знал, о чем говорил атаман, но ничего поделать против казаков не мог. Царская грамота о прощении их грехов связывала ему руки. Иногда, правда, была у воеводы мыслишка окружить казаков на острове да побить всех до единого, но разумом понимал опасность этой затеи: а как не побьет казаков, да астраханский простой народ, да шатающиеся стрельцы Разина поддержат? Тогда что?.. Нет, Разина трогать не надо. Опасно это! Надобно хитростью выманить у него поболее привезенных из похода богатств, прибрать его пушки, вернуть пленных, тогда пусть идет к себе на Дон.
Князь воевода поджидал сегодня Разина. Приоделся. Велел накрыть стол в приказной палате, поставить побольше водки да медов. Мечтал все дела решить одним махом.
Но атаман так и не явился к воеводе, обошел весь город, одарил простой народ деньгами, дорогими тканями, узорочьем, а ему, воеводе, и подарка не принес, не поклонился в пояс. Ходил в волнении и злобе по приказной палате Прозоровский, разговаривая сам с собой: «Ах, ты, атаманишка паршивый, не захотел ко мне, к воеводе, на поклон прийти! Ну, погоди! Ну, погоди! все больше распалял сам себя воевода. Прикажу своим людям чинить тебе в делах всякую волокиту, тогда посмотрим, как ты запляшешь, как приползешь ко мне на пузе, паршивец этакий!».
Скрипнула дубовая дверь, в палату проскользнул дьяк Игнатий. Раздраженный воевода побагровел лицом, крикнул:
Чего тебе надо?!
Я, я, я, заякал перепуганный дьяк и замолчал.
Вон! Сволочь! взревел князь и, схватив со стола серебряный поднос, запустил им в дьяка. Поднос ударился в дверь, со звоном упал, а дьяка Игнатия как ветром сдуло. На шум прибежал князь Львов.
Чего шумишь, Иван Семенович? Дьяка Игнатия до полусмерти напугал. Я уж думал, ты тут Разина громишь, сказал князь, улыбаясь, и догадавшись, в чем причина гнева Прозоровского, успокоил:
Придет еще к тебе казацкий атаман. Не минует он нашей приказной палаты. Куражится Разин.
Всыпать бы этому атаману! с раздражением сказал Прозоровский. Да нельзя: царь не велит.
Не горячись, Иван Семенович, успокойся. Лучше вели усилить охрану города. И стрельцам надобно запретить с казаками разговоры вести. Хоть это и трудно, но надо заставить сотников зело следить за стрельцами.
Прозоровский тяжело вздохнул, сказал:
Черт их, этих стрельцов, охранит от вора. Так и норовят к казакам уйти, так и заглядывают в рот атаману. За каждым не уследишь. Помолчал, потом попросил Львова: Кликни-ка мне Игнатия.
Вскоре дьяк стоял перед воеводой и низко, до самого пола, кланялся.
Узнал ли, Игнатий, про Данилу? У Разина ли он?
Все узнал, батюшка. Сказывают истцы, что сегодня видели его в городе: вместе с казаками ходил и одет в казацкое платье.
Прозоровский с радостью воскликнул:
Услышал господь мои молитвы! Будет теперь у Разина наш человек, затем спросил у дьяка: Что там казаки делают?
Гуляют, в баньку ходят, но людишек не трогают, ведут себя смирно, по дешевке спускают свой товар, не скупятся на угощенье и подарки. Атаман ихний уплыл на остров, но народу сказывал, что скоро опять приплывет.
5
Весть о том, что Разин в Астрахани, быстро облетела Черкасск, и что встретили астраханские воеводы атамана не как вора и государева изменника, а как радетеля за государево делос почетом, и что царь простил все прежние грехи атамана, выдав на то ему грамоту. Неизвестно, какими путями долетали в войско Донское вести о делах Степана Разина, но голытьба доподлинно знала обо всем. Подняла голову казацкая беднота, гордо поглядывала на домовитых казаков, а иногда стращала: «Придет Степан Тимофеевичпосчитается с вами». Присмирела казацкая верхушка, даже заискивать стала перед голутвенными.
Афанасий Козлов, вернувшись в Черкасск, нового о Разине почти не мог уже ничего сказать, так как в городке знали уже все, даже в мельчайших подробностяхи даже больше того, что было. Фантазия русского человека многогранна и удивительна.