Я вам покажу католиков! кричал Евсей. Ишь чего выдумали, антихристы, с остервенением работая колом по польским спинам, приговаривал Карпушка.
Наконец, всех поляков уложили. Те, постанывая, валялись в грязи. Вокруг собралась большая толпа людей. У многих в руках уже были колья и даже вилы. Разгорячённая толпа всё росла и росла. Григорий Елизаров, вытирая со лба кровь, перемешанную с потом, крикнул:
Идём громить антихристов, шляхтичей и их приспешников. Идём на Кремль и узнаем, кто там сидит: самозванец или настоящий царь!
Толпа одобрительно зашумела, и все направились к Кремлю.
3
Григорий Отрепьев лежал в брачной постели с Мариной Мнишек. Он спал с женщиной, о которой мечтал вот уже почти год. А теперь к её ногам он бросил целое царство, но радости от достигнутого не было, на душе постоянно лежал тяжёлый камень. Не было покоя и удовлетворения, где-то рядом жила тревога. Он, Гришка, монах-расстрига, ныне царь всея Руси Дмитрий. Казалось, что бы ещё человеку надо? О чём ещё можно мечтать? Но от мысли, что царь он не настоящий, а обманным путём добившийся престола, что любой простой москвич может крикнуть ему вслед «самозванец», в сердце у Григория жил страх, который крепко держал его.
Отрепьев широко раскрыл глаза, вглядываясь в темноту опочивальни, в которой когда-то спал Борис Годуновубийца сына Ивана Грозного. Григорию казалось, что из всех углов комнаты на него смотрит царевич Дмитрий, виделось хмурое лицо Ивана Грозного, вплотную приблизившееся к нему.
Григорий в страхе прижался к горячему телу жены, обнял её, положив руку на грудь, другой закрыл глаза и прошептал: «Свят! Свят!» Марина открыла глаза и, пристально вглядевшись в лицо своего мужа, шепотом спросила:
Что не спишь?
Григорий долго молчал, затем ответил тоже шёпотом:
Страшно мне!
Почему же тебе страшно? с удивлением спросила Марина и властно добавила: Ты же царь! У тебя слуги, войско русское и польское, да и бояре тебя поддерживают.
Это ты правду говоришь, жёнушка, ещё крепче обнимая ее, ответил царь, но чувствует моё сердце, что где-то на Москве зреет смута!
Какая ещё смута? с удивлением спросила женщина.
Народ недоволен, особенно поляками. Загуляли шляхтичи после нашей свадьбы. И нет им уёму. Обижают простых людей, бесчинствуют в церквях и на площадях, а это очень опасно с московитами. Вчера, когда мы ехали по городу в карете к князю Курлятову, я видел подозрительные толпы народа. Не дай бог, если народ московский подымется против нас. Надобно бы сказать шляхтичам, чтобы прекратили бесчинства. Утром надо поговорить с польскими послами, Олесницким и Гожевским. Пусть предупредят всех шляхтичей.
Марина резко откинула лебяжье одеяло, потянулась до хруста в костях, лукаво поглядев на мужа, сказала:
Что-то я тебя, Дмитрий, не пойму. Зачем тебе шляхту притеснять, что ты так испугался бунта? Ты же истинный царь, и тебе никакая опасность не угрожает. Пошумят московиты, побьют бояр, дворян да воевод, а тебе-то что, народ не тронет царя.
В том-то и дело! Царя они не тронули бы, а меня может постигнуть страшная участь.
Это почему же? с удивлением спросила Марина и с неприязнью посмотрела на Григория.
Отрепьев долго не отвечал, видимо, в нем шла внутренняя борьба, он для себя ещё не решил, что ответить жене. Но душевные муки самозванца требовали излияния, ему было просто необходимо перед кем-то высказаться, он искал сочувствия, может, даже участия, которое ему очень хотелось получить, прежде всего, от Марины. Наконец, решившись, Отрепьев приподнялся на локте, мучительно выдавил из себя:
Я давно хотел сказать, Марина и надолго замолчал, уставившись в одну точку.
Ну! Говори! почувствовав что-то неладное, заторопила жена.
Я ведь не царь Дмитрий.
Как это не царь? почти выкрикнула Марина, дико уставившись на своего мужа. А кто же ты таков? опять воскликнула женщина.
Я Григорий Отрепьев, монах-расстрига, выпалил Григорий.
Тысамозванец! прошептала Марина, округлив глаза, затем поднялась с постели, подошла вплотную к лежащему мужу, крикнула ему в лицо:
Обманщик! Ты обманул меня! Ты обманул моего отца, нашего короля и шляхтичей!
Григорий сел, свесив босые ноги с кровати, захихикал.
Марина ещё больше поразилась поведению мужа, в нерешительности застыла в полусогнутой позе, дико вращая своими большими карими глазами.
Ты думаешь, они не знают? Всё они знают! почти крикнул в лицо жене Отрепьев. Да им всё равно: будь на русском престоле хоть сам дьявол, лишь бы их волю выполнял. Одна ты только думаешь, что вышла замуж за настоящего царя и теперь царица. Вот тебе! и Отрепьев, показав фигу жене, крикнул: Царицей она захотела стать!
Из груди Марины вырвался истерический крик:
Обманщик! Самозванец! И она медленно опустилась на край кровати, зарыдала, причитая: Обманул! Обманул! Самозванец!
Григорий некоторое время безучастно смотрел на Марину, не говоря ни слова в свою защиту. Но постепенно истерика жены захватила и Отрепьева. Он передёрнулся всем телом, обхватил голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону, медленно сполз с кровати, обхватив руками ноги жены, зарыдал:
Прости меня, Маринушка, что не сказал тебе сразу, боялся, что не пойдёшь за меня замуж. Но ведь ты же всё равно царица, все богатства России у твоих ног. Тебе прислуживают знатные бояре, дворяне, князья и шляхтичи. Что ещё тебе надо, что ты ещё хочешь?
Мнишек рукавом вытерла слёзы, прислушалась к словам самозванца, тяжело вздохнула, оттолкнула от себя Григория. Тот умоляюще посмотрел в глаза Марины, прошептал:
Это я всё делал ради тебя. Я положил к твоим ногам царство!
Положить-то ты положил, да царство не настоящее, с презрением ответила Мнишек.
Григорий попытался снова обнять ноги своей жены, но та его отстранила, прислушалась. С улицы был слышен гул толпы, по окнам ходили сполохи пожара. Женщина почувствовала недоброе, второпях накинула на себя одежду, молча удалилась в одну из дверей спальни.
После ухода Марины вдруг ударили в набат на колокольне Ивана Великого. Колокольный звон тревожно плыл над Москвой, призывая людей к Кремлю. В окнах опочивальни ещё сильнее засветилось зарево пожара, сполохи огня освещали всё кругом багровым цветом.
Отрепьев подбежал к окну, лицо его побелело, перекосилось от страха; самозванец прошептал:
Началось! набожно перекрестился, бормоча: Спаси и сохрани меня, Господи!
Григорий метался по спальне, ища одежду.
Во дворе Кремля уже слышался рёв толпы, раздавались крики:
Долой самозванца, польского царя! Давайте сюда царя-обманщика!
Слышались глухие удары чем-то тяжёлым в ворота кремлёвского двора.
Марина! Марина! стал звать Григорий жену. Но ответа не было.
Вдруг раскрылась дверь и в спальню почти вбежали Михаил Молчанов и Григорий Шаховской. Они были переодеты в простую стрелецкую одежду, наперебой кричали:
Беда, царь! Беда! Народ московский восстал! Твоей выдачи, батюшка, требуют!
Отрепьев опять заметался по покоям, не зная, что предпринять, затем крикнул:
Где охрана Кремля? Где стрельцы?
Они с восставшими, ответил Молчанов, только шляхтичи ещё сдерживают взбунтовавшуюся толпу и не пускают в твои покои, но их очень мало.
Бежать надо! Поспешай, царь Дмитрий! усмехнувшись, заторопил Шаховской и, бросив на кровать одежду простого стрельца, сказал: Одевайся, государь, быстрее!
Самозванец долго не мог натянуть маловатый кафтан, руки у него тряслись, лицо позеленело от страха.
Шаховской, поглядев на него, подумал: «Крепко самозванец перетрусил, вот-вот чувств лишится».
А где же Марина? спросил хриплым голосом Отрепьев.
Царица Марина уже выехала со двора Кремля с иезуитом Каспаром Савицким и польскими послами, слукавил Григорий Шаховской.
Поспешай, государь, к выходу через кухню, на задний двор, а мы там поглядим, не остался ли ещё кто в покоях, заторопил Молчанов.
Илья! крикнул Шаховской.
Из темноты выступил молодой стрелец.
Проводи государя, попросил Шаховской и заспешил за Молчановым по дворцовому коридору.
Отрепьев, озираясь, шёл в темноте за стрельцом, порой слыша лишь лёгкие шаги служивого да его дыхание.