Большая люстра у меня над головой закачалась, потом жалобно загудели трубы. Я вздохнула: очевидно, папа набирает ванну, чтобы помочь мамочке успокоить нервы.
Я прикончила свой нехитрый обед, ополоснула тарелку, а затем вышла на веранду. Эллиотт уже был там. Он сидел на качелях, держа в руках два больших шоколадных пирожных, завернутых в прозрачную пленку, и две бутылки колы.
Он протянул мне и то, и другое.
Десерт?
Я присела на качели рядом с ним, впервые с момента его ухода чувствуя покой и счастье. Развернула пирожное и вгрызлась в него, застонав от удовольствия.
Твоя тетя испекла?
Эллиотт сощурил один глаз и улыбнулся.
Она врет тетушкам в своей группе взаимопомощи, будто это ее рецепт.
А это не так? В прошлом она уже пекла для нас такой десерт. Все соседи не переставая нахваливали шоколадные пирожные Ли.
Это рецепт моей мамы. Тетя Ли очень обо мне заботится, так что я ее не выдаю.
Я улыбнулась.
Не проболтаюсь ни одной живой душе.
Знаю, кивнул Эллиотт, перебирая по земле ногами, чтобы раскачать качели. Это мне в тебе и нравится.
Что именно?
Ты кому-нибудь рассказала, что мой дядя потерял работу?
Конечно нет.
Вот видишь. Он откинулся на спинку качелей и завел руки за голову. Ты умеешь хранить секреты.
Глава третьяЭллиотт
Я пришел в гости к Кэтрин на следующий день и на следующий после него. Мы виделись ежедневно на протяжении двух недель. Ходили за мороженым, гуляли в парке или просто бродили. Если ее родители и ругались, Кэтрин была вне дома и не видела этого. Я ничем не мог ей помочь, разве что составить компанию, но она искренне радовалась даже такой малости.
Все утро я подстригал газоны, пытаясь закончить все ранее оговоренные подработки до начала грозы, ведь с юго-запада на Дубовый ручей надвигались темные тучи. Наверное, Кэтрин сидела на качелях у себя на веранде, как делала каждый день, и ждала, когда я загляну к ним во двор.
Всякий раз, когда я забегал домой выпить воды, дядя Джон сидел перед телевизором и смотрел новости, слушал метеорологические прогнозы касательно атмосферного давления и направления ветра. С периодичностью в десять минут на протяжении последнего часа вдалеке громыхал гром, с каждым разом становясь все громче. Расправившись с последней лужайкой, я прибежал домой и принял душ, схватил фотоаппарат и пошел к дому Кэтрин. Я старался делать вид, что вовсе не тороплюсь.
На ней была тонкая блузка, красиво оттенявшая ее сияющую кожу. Она теребила обтрепанный край джинсовых шорт тонкими пальцами с обкусанными ногтями. Я с трудом дышал в теплом, влажном воздухе и обрадовался, когда вдруг повеяло прохладой. Небо окончательно потемнело, и заметно похолодало. Листья в кронах деревьев зашелестели под резкими порывами ветра, который мгновенно сдул волны жара, танцевавшие над асфальтом всего несколько минут назад.
Мистер Кэлхун выскочил из дома, поправляя галстук.
Принцесса, у меня пара собеседований. Увидимся вечером.
Он рысцой сбежал с крыльца, круто остановился, вернулся и чмокнул дочь в щеку. Затем он многозначительно посмотрел на меня, добежал до своего «Бьюика», сел в машину, задом выехал с участка и быстро укатил.
Качели слегка подпрыгнули, а цепи дрогнули, когда я сел рядом с Кэтрин. Я начал отталкиваться ногами от пола, и мы стали раскачиваться вперед-назад. Кэтрин сидела молча, ее длинные, изящные пальцы привлекли мое внимание. Мне хотелось снова дотронуться до ее руки, но еще хотелось, чтобы на этот раз она прикоснулась ко мне первой. Цепи умиротворяюще поскрипывали. Я запрокинул голову и стал смотреть на раскинувшуюся под потолком паутину, а еще заметил кучку мертвых мошек в висевшем на крыльце фонаре.
Фотоаппарат? спросила Кэтрин.
Я похлопал по висевшей у меня на плече сумке.
Конечно.
Ты сделал сотни фотографий травы, воды в Глубоком ручье, качелей, горки, деревьев и железнодорожных рельсов. Мы немного говорили о твоих родителях и довольно много о моих, а еще о Пресли, ее клонах, о футболе, о наших мечтах про университеты и о том, где мы хотим быть через пять лет. Каков наш сегодняшний план? спросила она.
Я широко улыбнулся.
Ты.
Я?
Собирается дождь. Я подумал, мы останемся в доме.
Здесь? спросила Кэтрин.
Я встал и протянул ей руку. Если ждать, пока это сделает она, я рискую остаться ни с чем.
Идем со мной.
Что? Хочешь сделать пару снимков? Вообще-то я не люблю, когда меня фотографируют.
Она не взяла меня за руку, так что я сжал кулак и сунул его в карман, надеясь, что не умру от смущения.
Сегодня никаких фотографий. Я хотел кое-что тебе показать.
Что именно?
Самую прекрасную вещь, которую я когда-либо запечатлял на камеру.
Кэтрин вышла за ворота вслед за мной, и мы пошли по улице к дому моих тети и дяди. Сегодня мы впервые пошли куда-то в приличном виде, не взмокнув от пота.
В доме тети Ли пахло свежей краской и дешевым освежителем воздуха. Свежие следы от пылесоса на ковре рассказывали короткую историю занятой домохозяйки, не обремененной детьми. Нарисованный на стене плющ и плед на диване царили в интерьере еще с 1991 года, но тетя Ли гордилась своим домом и тратила несколько часов в день на поддержание идеальной чистоты.
Кэтрин потянулась к висящей на стене картине, изображавшей индианку: женщину с длинными темными волосами, в которые было воткнуто перо. Она остановилась, когда ее пальцы почти коснулись холста.
Ты это хотел мне показать?
Картина красивая, но я привел тебя сюда не ради нее.
Она такая грациозная. И такая потерянная. Не просто красивая, а глядя на нее, хочется плакать.
Я улыбнулся, наблюдая, как Кэтрин благоговейно взирает на картину.
Это моя мать.
Твоя мать? Она просто потрясающая.
Тетя Ли ее нарисовала.
Ух ты, протянула Кэтрин, рассматривая висящие на стене картины, написанные одной и той же рукой. Пейзажи и людивсе казалось настоящим, словно ветер вот-вот шевельнет нарисованную траву или темные пряди волос, ниспадающие на бронзовые плечи. Это все ее работы?
Я кивнул.
В пустой комнате работал висевший высоко на стене плоский телевизор. Передавали новости.
Твоя тетя на работе? спросила Кэтрин.
Она оставляет телевизор включенным, когда уходит. Говорит, так потенциальные грабители подумают, что в доме кто-то есть.
Какие грабители? спросила Кэтрин.
Я пожал плечами.
Понятия не имею. Наверное, любые.
Мы прошли мимо телевизора по темному коридору и оказались перед коричневой дверью с медной ручкой. Я открыл дверь. Изнутри пахнуло едва уловимым душком плесени, и Кэтрин помрачнела.
Что там, внизу? спросила она, вглядываясь в темноту.
Моя комната.
Раздался дробный перестукчто-то стучало по крыше. Я обернулся, посмотрел в окно и увидел, что на траву падают и подскакивают градины размером с горошину. С каждым мгновением градины становились все крупнее, и вот на землю упал кусочек льда размером с половину долларовой банкноты, расколовшись на несколько частей. Все это длилось несколько секунд, а потом град прекратился, словно все это мне померещилось.
Кэтрин снова повернулась к темному дверному проему. Мне показалось, она страшно нервничает.
Ты спишь там, внизу?
По большей части. Хочешь посмотреть?
Она сглотнула.
Иди ты первым.
Я фыркнул.
Трусишка.
Громко топая, я спустился по лестнице и на ощупь нашел шнурок. Дернув за него, можно было включить единственную в подвале лампочку, висевшую под потолком.
Эллиотт? позвала оставшаяся в коридоре Кэтрин.
От звука ее голоса, вдруг ставшего очень высоким и нервным, у меня внутри что-то щелкнуло. Мне хотелось лишь одного: чтобы рядом со мной она чувствовала себя в безопасности.
Подожди секунду, сейчас я включу свет.
Выключатель щелкнул, и висевшая под потолком лампочка осветила подвал.
Кэтрин медленно спустилась по лестнице и оглядела большой зеленый ковер, лежавший на бетонном полу.
Он уродский, но это лучше, чем, встав с кровати поутру, наступать на холодный пол, пояснил я.
Кэтрин медленно поворачивалась на месте, рассматривая двухместный диванчик, телевизор, письменный стол, стоящий на нем компьютер и свернутый матрас, на котором я спал.