Но Эрнест начинал чувствовать тоску и апатию, что частенько случалось с ним после приема изрядной доли алкоголя и адреналиновой вспышки. Он знал, что если не встряхнет нервную систему прямо сейчас, то к утру будет как выжатый лимон, не способный связать два слова, и в то же время агрессивно ненавидящий всё человечество и это замечательное состояние точно не облегчит его положения и не поспособствует установлению контакта с комиссаром.
Верней взял предложенную биди. Конечно же, внутри был не простой табак-самосад, а марихуана, с примесью какой-то пряной травки, маскирующей характерный маслянистый аромат.
Что? Хорошая? спросил Джемаль и сверкнул белоснежной улыбкой, когда художник с видом знатока кивнул головой:
Отличная он откинулся спиной на стену и прикрыл глаза, наслаждаясь курением, как медитацией, и тут марокканец прошептал ему на ухо:
Ты красивый голос его охрип от возбуждения. Эрнест неохотно разомкнул веки, собираясь объяснить, что благодарен за травку, но в дальнейшем не заинтересован, спасибо, нет. Рука Джемаля тем временем потянулась к застежке на брюках, расстегнула верхние пуговицы, вытащила наружу край рубашки и пробралась под нее, легла на живот. Член художника отреагировал предсказуемо и начал стремительно твердеть алкоголь никогда не влиял в худшую сторону на сексуальные желания и возможности Вернея, и, судя по намекам отца, это была счастливая фамильная особенность.
В полумраке глаза марокканца блестели, как драгоценные камни, смуглая кожа была горячей и нежной, а от вьющихся смоляных волос пахло дикими травами и дымком костра бедуинского костра
«Черт возьми, а почему бы и нет?» сказал себе Эрнест. Если уж нарушать режим, так с размахом и, может, это нежданное приключение в тюремной камере отвлечет от горестных мыслей, нападавших ночами, вытряхнет Эррин из его снов.
Джемаль еще что-то шептал, мешая французские слова с арабскими кажется, это были восхваления но художник не вслушивался, уплывая все глубже в терпкий и сладострастный морок, и лишь рассеянно кивнул:
Да, да, давай когда молодой человек соскользнул на пол, встал на колени и уже намного смелее стал расстегивать на Эрнесте штаны.
Минет в исполнении Джемаля был восхитителен лучше всякого десерта или шоу с танцовщицами; марокканец не отрабатывал повинность, а в самом деле старался доставить партнеру как можно больше удовольствия и умело растягивал процесс. Эрнест кусал губы и судорожно цеплялся за края койки; он не желал быть громким и привлекать внимание охраны, зная, что если их засекут, то в лучшем случае обзовут последними словами и приласкают ударами по почкам, а в худшем запрут поодиночке в вонючий карцер но Джемаль, занимаясь его телом, сам настолько угорел от страсти, что позабыл о всякой осторожности. Не дав Эрнесту и секунды придти в себя после оргазма, он привалился к нему и с громкими стонами стиснул в объятиях; так что настал черед художника одной рукой зажимать умелый и несдержанный Джемалев рот, а другой платить долг признательности к счастью, горячий красавец кончил очень быстро. Кончил и сомлел на плече у Вернея, как утомившийся на уроках школьник.
Эрнест медленно, глубоко выдохнул, осторожно прислонился к стене и подумал, что если прямо сейчас в камеру заглянет охранник, то они все трое явят собой законченную гомоэротическую миниатюру, сцену из «Песни любви». За окном тоже цвела весна, и терпкий сигаретный дым, смешанный с мускусным запахом семени, был на месте, не хватало только гирлянды из живых цветов
С этой будоражащей мыслью он и уснул.
***
Сон на тюремной койке в объятиях Джемаля неожиданно оказался крепким и сладким таким крепким, что Эрнест едва не проспал утренний обход. Интуиция все же сработала, и глаза художника открылись за несколько минут до появления проверяющего.
Эй Алибаба Проснись, дружок, время покинуть пещеру Сезам Мне очень жаль, но ты должен меня отпустить. Верней тряс марокканца за плечо и пытался увещевать, взывая к рациональной части сознания, если таковая имелась у этого рискового парнишки, но Джемаль, все еще одурманенный травкой и расслабленный от нежного тепла (как-никак они целую ночь согревали друг друга, как те самые бедуины у костра), лишь протестующе стонал и не желал поднять голову с груди любовника. Это недовольство можно было понять. Эрнеста и самого изрядно штормило после вчерашнего, затылок был налит свинцовой тяжестью, и в идеале он бы предпочел выпить бутылку минеральной воды и чашку крепкого кофе, а потом завалиться досыпать и чтобы его не беспокоили часов двенадцать Увы, текущая реальность ни в малейшей степени не соотносилась с желаниями. Убедившись, что уговоры бесполезны, Эрнест от слов перешел к действиям и сумел-таки освободиться из скульптурно-безупречных, но цепких рук марокканца. Он по-быстрому отлил, плеснул в лицо водой из ржавого умывальника и отсел на соседнюю койку как раз вовремя, чтобы вошедший охранник не застал в камере ничего предосудительного или подозрительного
Давайте, месье, на выход, неприветливо буркнул служитель закона. -И побыстрее, велено вас сперва в душевую сводить, в порядок привести и чтобы переоделись.
Не успел удивленный Эрнест уточнить, с чего вдруг о нем проявляют такую предупредительную заботу неужели боятся задеть нежные чувства комиссара, явив ему нарушителя плохо проспавшимся и в несвежем белье?.. как охранник сунул ему в руки объемистый пакет с чистой одеждой и туалетными принадлежностями и поторопил:
На выход, месье! Вас ждут!
Кто меня ждет? ответ был очевиден скорее всего, Розочка, ну не английская же королева привезла ему любимые джинсы и рубаху! но полицейский посмотрел на него как-то странно и хмыкнул:
А то вы не знаете
Эрнест пожал плечами, бросил прощальный взгляд на Джемаля, слегка жалея, что не обменялся с ним телефонами все-таки секс с горячим сыном Северной Африки вышел таким классным, что при случае можно было и повторить вышел из камеры и под бдительным оком полицейского направился к душевой.
***
Через четверть часа, изрядно посвежевший, одетый как полагается и даже тщательно причесанный, художник снова предстал перед своим стражем и заявил, что теперь к встрече не только с родными и близкими но и со Всевышним, если его вдруг собираются расстрелять.
Идите-ка вперед, месье шутник пробурчал флик. Таких, как вы, теперь не расстреливают, а жаль. Я бы вас всех, педиков, к стенке поставил!
Да уж знаю таких любителей ставить нашего брата к стенке, усмехнулся Эрнест, хотя у него кулаки зачесались надавать этому мужлану в форме по сизой одутловатой физиономии. Ноги на ширину плеч, руки на стену а сами везде пощупать, пока можно!
В ответ он получил тычок в спину несильный, но болезненный и невнятное бурчание на тему «ох, попадешься ты мне еще раз» На этом приятная беседа закончилась, поскольку они достигли конечной точки маршрута: «приемной», или канцелярии, где следовало завершить все формальности, связанные с освобождением из-под стражи По крайней мере, Эрнест на это очень рассчитывал.
Войдя в нужное помещение, он не сразу понял, что происходит: на относительно небольшом пространстве столпилось по меньшей мере человек пятнадцать-двадцать, оживленных и возбужденных. Все галдели, размахивали руками с зажатыми в них записными книжками, почтовыми карточками и листами писчей бумаги, и куда-то тянулись, чуть ли не залезая друг другу на голову. На художника с провожатым никто даже не посмотрел Эрнест немного нервно огляделся, пытаясь найти Розочку или кого-то еще знакомого, решившего внести за него залог, и пошутил:
Что это? Вся смена решила меня проводить, да еще автограф попросить на прощание? Не знал, что драка в «Лидо» сделает меня звездой полицейской префектуры
Не вас, месье, мстительно хмыкнул провожатый. Вы тут совершенно ни при чем. А вот ваш друг он и впрямь звезда, тут не поспоришь!
Друг?.. пробормотал Верней и с силой ущипнул себя за руку, поскольку на пару секунд ему показалось, что он видит самого Жана Марэ прижатого к дальней стене кабинета неистовствующими поклонниками и кротко надписывающего открытки и фотографии.