Олеся подарила мне место у окна в честь первого. Я внимательно смотрю на карту действия при посадке на воду, стараюсь запомнить. На душе скребут кошки из-за недавнего расставания с родителями, а тут еще и объявления на английском и на голландском. Для меня они друг от друга почти не отличаются, в ушах звенят единственные слова, которые разобрали: «Кип ер ситбелт фасен».
Самолет задерживается. Я пристегнулась. И снова отстегнулась а вдруг они сказали, что всем нужно покинуть самолет?
Пристегнулась снова мы начинаем движение.
Самолет, как ленивый кот, разворачивается, урчит, потихоньку набирает скорость. Кресло вибрирует, за окном серая обочина взлетной полосы, серые деревья вдалеке.
Отрыв. Я лечу. Теперь осталось дождаться королевского обеда, про который мне рассказывали брат и сестра. «В самолетах так кормят м-м-м, объедение», говорили они мне, я уже предвкушала это «м-м-м».
Вместо «м-м-м» выдали тонкий сэндвич с кислым сыром и огурцом, на упаковке было написано «Фуд Сервис Шереметьево», к сэндвичу взяли «эппл джус». Вот тебе и «м-м-м» первая встреча с голландской культурой.
* * *
Мы прилетели все внимание теперь в уши и в глаза. Мы не охотники, конечно, а жертвы. Нам бы высмотреть заранее хищников и добраться до пункта назначения целыми.
Все это время была толпа, мы шли в ней. Но паспортный контроль пройден, получен багаж, и теперь мы сами по себе. Нам нужен поезд до Энсхеде. Схипхол Схип-Хол огромный пазл для нас.
Мы подходим к информационной стойке вместе, Олеся задает вопросы, а я слушаю. Отходим и уточняем друг у друга, что из услышанного поняли.
Ничего.
В ушах шумит от страха, надо же собраться.
Звоним нашему куратору телефон у одного уха, а второе прижато почти вплотную с другой стороны телефона. Эта техника придумана, чтобы ничего не пропустить. В аэропорту шумно из-за биения сердца.
Я беспомощно округляю глаза и прошу повторить все то же самое Олесе. Куратор наверняка уже ждет приезда этих двух балбесин, которые ничего не понимают.
У меня здоровенный пластиковый чемодан цвета чайной розы. Он кажется неподъемным, а набит не сильно сам по себе чемодан оказался коварно тяжел. Минимальный опыт воздушных путешествий и стремление родителей приобрести дочке хороший чемодан выливается в большое неудобство.
Как его теперь затащить в поезд? Никто не помогает.
У Олеси чемодан такого же размера.
Поезд свистит.
Мы боимся не успеть и вместо того, чтобы сначала занести один чемодан вместе, а потом другой, мы отрываем себе руки, тянем чемоданы за собой и, вспотев, наконец-то оказываемся в поезде.
Следующая часть квеста не пропустить свою станцию через два часа, а пока можно расслабиться с двумя огромными чемоданами, зажимающими наши ноги, в поезде, полном враждебных незнакомцев.
Будильник извещает о том, что наша станция уже близка, мы пересекли почти всю страну. Энсхеде находится на границе с Германией.
Мы проделываем снова те же танцы с чемоданами.
И снова никто не помогает.
Привыкаем.
На выходе с платформы стоит высокий, худой и лысый мужчина с бейджем Джон. Это управляющий студенческой резиденции.
Он немногословен и разово улыбается нам.
Помогает толкать чемодан к фургону.
Олеся садится первой в фургон и последней на сиденье. Сиденье только одно. Я устраиваюсь на полу в кузове, передо мной два чемодана в случае их падения мне прямая дорога в травмпункт. Вместо того чтобы прижать их ногами, я аккуратно отвожу ноги в стороны боюсь запачкать свои новые белые сапожки и синюю легкую куртку, специально подобранные в России, чтобы выглядеть под стать европейкам. Никаких пушистых шуб это я уяснила еще после первой поездки в Германию в двенадцать лет.
Кто бы знал, что Голландия начнется с сидения на полу в фургоне.
Нелегально.
* * *
Управляющий показывает нам квартиру и уходит, оставляя нас на первом этаже с огромными, почти во всю стену, окнами. Три комнаты для студентов и одна общая со столом для приема пищи. У одной комнаты окно выходит на улицу, на ноги прохожих, так как с этой стороны комната, кажется, в полуподвале. У другой на поле за домом и яркую странную фигуру двух людей, как будто разминающих спину. Соседа дома нет, его комната смотрит на нас глазами Синей Бороды. Ведь как это жить в одной квартире с незнакомым мальчиком?
Холодно.
Неуютно.
Страшно.
Сыро.
Серо.
Тоскливо.
Кровать в моей комнате-полуподвале посередине. Зато на белом икеевском шкафу красные маки-стикеры тянутся к небу. На них я задерживаю свой взгляд. Маки, кстати, очень живучи.
В животе снова заурчало: самолетный сэндвич типа «м-м-м» и половинка темной шоколадки вот и весь наш обед и ужин. Оказывается, в этой Европе в воскресенье все вымирает никого на улицах и негде поесть.
Прошлись по нашей улице, в первый и последний раз пешком. Сразу посмотрели всю жизнь за стеклом, за большим стеклом без штор. Чтобы не расплакаться, легли спать.
Что мы наделали?
* * *
Олеся, чего они так на нас смотрят? говорю я, проглатывая комок полупережеванных мюсли. Олеся, они еще и что-то говорят нам. Но вроде бы что-то приятное, улыбаются.
Ксюша, не знаю, у них тут так принято, может. Олеся пьет свое молоко и старается не смотреть в окно.
Что за страна такая, без штор? Ну ладно шторы, но про тюль они тоже не слышали? Я улыбаюсь и киваю «вам того же» паре голландских пенсионеров, проходивших по улице и внезапно остановившихся понаблюдать за нашим завтраком.
Может, у меня йогурт на губах?
Мы сидим в просторной комнате, наполненной со всех сторон светом. Свет этот попадает совершенно беспрепятственно на нас, на синий ковролин с огромными пятнами алкогольного происхождения и на выкрашенные в когда-то белый цвет стены.
Стол стоит посередине комнаты, в углу расположился маленький телевизор, которому так и не удастся привлечь наше внимание в дальнейшем. У стены диван, отпугивающий от себя похлеще ковролина. Это «ливинг рум» нашего жилища на следующие шесть месяцев.
Идет наша первая неделя в стране без штор. И хотя мы уже обзавелись велосипедами, улочки с одинаково красивыми и ухоженными садиками, витражными окнами и отражающимся в них футбольными матчами нам кажутся чужими.
Конец января испытывает на прочность куртку родом из Дании, купленную вместе с мамой. Дания почему-то вызвала особенное уважение у нас с мамой, но я скучаю по своему русскому пуховику. А Олеся не скучает и смело им пользуется. Опять я слишком стеснялась чего-то.
Это один из первых завтраков, за которым нас обогрело солнышко, все остальные дни стоят непреклонны в своей хмурости и недружелюбности.
Мы делим квартиру с голландцем, у него наверняка самая хорошая комната, потому что моя комната с окном под потолком не может быть названа хорошей. Однако сам факт того, что эту уже и без того маленькую комнату не нужно делить с соседками, добавляет плюс сто очков комфорта.
Пакеты из магазинов то и дело перекашивают руль велосипеда, что уже привело один раз к картофельной аварии. Картошка изнутри прорвала пакет и просыпалась. Ей было мало захвата всей дороги вширь, она также попыталась подорвать или, скорее, сломить волю моей Олеси, прыгнув под шины. Пришлось останавливаться и, стыдливо озираясь, торопиться со сбором бунтовщицы. В наказание в этот же день мы сварили картофельный суп.
Наши дни состоят большей частью из разведывательной деятельности. В наших учебных листах значатся следующие дисциплины: разведка местности, геолокация путь в университет, поиск кабинетов, магазинов, рынка и возвращение на базу; расшифровка иностранной речи при общении с преподавателями, куратором, продавцами и с лицами нашего же типа и возраста (обычно расшифровка не обходится без сверки данных на военном совете); продуктовое снабжение и облагораживание нашей квартиры постепенно помимо еды появляются красные нежные полиэстеровые (самые дорогие из всего нами купленного) покрывала; если с отсутствием штор мы смирились, то в патриотичности покрывалам остались верны: куда это годится садиться в одежде на пододеяльник?