Но он был связан с уголовным миром города, имел нескольких послушных агентов.
- Вы его адрес знаете?
- К сожалению, нет. Он почему-то скрывал от меня адреса свободных квартир.
- Вы Снегиря знаете? - спросил Безруков.
- Кто это? - не понял Зингер. - Я вообще не знаю кличек его агентов, даже тех, кого он приставил следить за моей домработницей. Не напрасно, между прочим. Я теперь понимаю, кому мы обязаны вашим налетом и моим арестом. Славная девочка-латышка. Меня это и подкупило, но Михельс ей не доверял.
На этом допрос Зингера был закончен, протокол его, с которым Югов собирался идти к генералу, был подписан, но сначала мы пригласили давно уже ожидавшую нашего вызова Лейду.
- Я буду рассказывать с самого начала. - Лейда торопилась, и от этого ее акцент стал заметнее. - Рынок сам по себе очень занятный и в другое время меня бы более заинтересовал, а здесь я торопилась скорее выполнить поручение. И тут же, конечно, потеряла Вадима: мне вообще не хотелось, чтобы меня провожали. Потолкалась в рядах, где дамское белье продавали, прошла к старым картинам и нашла наконец книжки. Спросила Смирдина: все смеются, умер, говорят, еще в прошлом столетии. Потом меня какой-то оборванец остановил и шепотом спросил, что мне у этого Смирдина нужно. Я показала ему ключ, и он тут же схватил меня за руку и повел куда-то за рынок. Там в одном невзрачном домишке я и нашла этого Смирдина, который, как мне потом сказали, был просто скупщиком старых краденых живописных полотен, которых у него было действительно много.
- Найти этот домишко поможешь? - перебил я ее.
- Конечно. А тебе зачем? Ты же государственных преступников ловишь?
- Я Стрельцову сегодня же сообщу. Продолжай.
- Продолжаю. Смирдин посмотрел на ключ и сказал, что это, кажется, тот же самый, какой он передал Снегирю для дубляжа, но лучше всего, конечно, проверить. Потом приказал босяку, который привел меня к нему, отвести меня на Большую Молчановку. Только спросил при этом:
"А она сама была у Снегиря?"
"Говорит, что была", - подтвердил босяк, а это я ему наврала, конечно, сказала так, как научил меня Вадим. Ну а на Большой Молчановке встретилась сразу с обоими, с Зингером и Сысоевым, который, оказывается, Михельс. Зингеру я сразу понравилась, по его глазам это поняла, а расспрашивать меня он поручил все-таки Михельсу. Тот посмотрел на меня внимательно и говорит:
"Лицо знакомое. Где-то я ее видел".
А я не смутилась, потому что к родственникам переехала на это время немножко пожить, и говорю:
"Наверное, близ костела. Я часто туда хожу. Я католичка".
Михельс же, записав мой адрес, тотчас перешел к форменному допросу.
"Адрес проверим. А теперь подробно о том, что вы делали в Риге до советской оккупации и во время ее?"
И я в точности рассказала о нашем маленьком кафе, где папа орудовал на кухне, мама сидела за кассой, а я подменяла по возвращении из школы нашу дневную официантку Эмму.
"Доходное кафе?" - спросил он.
"Очень", - подтвердила я и соврала, конечно, потому что мы чуть не прогорели, по уши в долгах у поставщиков сидели.
"А когда провозгласили Советскую власть, и кафе и доходы ваши, конечно, стали собственностью государства?" - ехидно спрашивает Михельс, на меня посматривая.
"Обидно было, конечно", - говорю я.
"Что-то большого огорчения я в ваших словах не чувствую, - сразу же подмечает Михельс и спрашивает уже строже: - И кто же надоумил вас бежать из Риги накануне освобождения ее от Советской власти?"
"Мои родные, которые звали меня в Москву: подальше, говорили, от войны будешь".
Тут оба они захохотали, и мне даже самой стало смешно, только я сдержалась. Пусть думают: сидит, мол, глупая девчонка, которая ни в жизни, ни в политике ничего не понимает. Неважная артистка из меня, но с ролью домработницы, думаю, справлюсь.