Я никогда не подозревал, что у моей матери такой дикий темперамент. Ее характер, оказывается, совершенно как мой. Я был потрясен и испуган. Я не дыша смотрел, как мама возит старую бабушку по креслу, а потом они обе покатились на пол, не замечая все еще стонавшего Джона Эймоса, который, казалось, уже не встанет. Мама снова придавила своим телом бабушку, снимая с ее пальцев дорогие украшения. Бабушка слабо старалась защитить свои сокровища.
Прошу тебя, Кэтрин, не делай этого, умоляла она.
Ты! рычала мама. Как я желала видеть тебя поверженной, умоляющей. Тогда, к своему несчастью, я тебя пожалела, но теперь мой день отмщения! Смотри, что я сделаю с твоими побрякушками! Она собрала все кольца в кулак и швырнула в пылающий огонь камина. Вот, гляди! Кончено! Это нужно было сделать в ту ночь, когда умер Барт.
С торжествующим видом она подхватила Синди и побежала в холл одевать ее. Она схватила свое пальто А Джон Эймос наконец поднялся, бормоча что-то о дьявольском отродье, которое надо уничтожить.
Чертова шлюха, надо ее прикончить, пока она не наплодит еще этого дьявольского отродья!
Я явственно слышал это. Может быть, мама не слышала?
Я выбрался из своего убежища, так и не замеченный бабушкой, которая сидела на полу и плакала.
Мама уже была одета и обута, но подошла к двери, чтобы взглянуть на бабушку.
Что ты сказал, Джон Эймос? Я слышала, ты назвал меня чертовой шлюхой и дьявольским отродьем? Скажи это мне в лицо! Не осмелишься? Ну что же ты? Я больше не та испуганная девочка! Теперь мои ноги и руки сильны, а твоинемощны. Теперь ты так просто со мною не справишься.
Он направился в ее сторону, держа в руке кочергу, которую, должно быть, взял из камина. Мама расхохоталась: он показался ей несерьезным противником. Она стремительно пригнулась и вновь ударила его сзади здоровой ногой с такой силой, что он рухнул ничком, выкрикнув в отчаянии ругательство.
Я тоже вскрикнул. Все шло совсем не так, как планировали Бог устами Джона Эймоса и я. Я не ожидал, что сам Джон поднимет на маму руку.
Тут мама увидела меня, и ее глаза испуганно расширились, а лицо побледнело. Она прошептала:
Барт
Джон Эймос сказал мне, что я должен делать, прошептал я.
Услышав это, она резко обернулась к бабушке:
Полюбуйся, что ты наделала. Ты настроила моего собственного ребенка против меня. Ты способна даже на убийство. Ты отравила Кори; ты отравила существование Кэрри настолько, что она наложила на себя руки; ты убила Барта Уинслоу, когда послала его в огонь спасать старуху, которую не стоило и оставлять в живых; а теперь ты отравляешь сознание моего сына. Ты избежала правосудия, инсценировав сумасшествие. Но ты не была невменяемой, когда подожгла Фоксворт-холл. Это был, наверное, твой единственный в жизни умный шаг. Но теперь пришел мой черед.
С этими словами она подбежала к камину, схватила совок для золы, отбросила в сторону экран и начала выбрасывать горячие красные угли на красивый восточный ковер.
Как только ковер задымился, мама закричала мне:
Барт, надевай пальто, мы уходим! Мы уедем так далеко, что она никогда не сможет найти нас, никогда!
Я закричал от страха, закричала и бабушка. Мама была сосредоточена на том, чтобы застегнуть пальтишко Синди, и не заметила, как поднявшийся на ноги Джон Эймос снова взял в руки кочергу. Я хотел предупредить маму, но крик замер у меня на губах и язык будто примерз, а кочерга уже опустилась на ее голову. Мама упала на ковер, как тряпичная кукла.
Дурак! закричала бабушка. Ты, наверное, убил ее!
Все происходило слишком быстро для меня. И происходило что-то дурное, несправедливое. Этот человек не смел убивать маму. Я хотел сказать ему это, но испугался, увидев, как он с искаженным лицом, рыча, подбирается к бабушке.
Кэти, Кэти умоляла она, встав на колени и приподняв голову дочери, не умирай. Я люблю тебя. Я всегда любила Никогда не хотела смерти никого из вас Я ни
Тяжелый удар поверг ее прямо на мамино неподвижное тело.
Меня обуял гнев. Синди страшно закричала.
Джон Эймос! заорал я. Это не Божий суд!
Он повернулся ко мне, довольно улыбаясь:
Это Божий суд, Барт. Прошлой ночью Бог говорил со мной и сказал мне, что делать. Разве ты не слышал, что твоя мать обещала уехать далеко-далеко? Она ведь не собиралась брать с собой непослушного мальчишку вроде тебя, правда? Разве ты не понял? Она же сама сказала, что нужно поместить тебя в клинику. Она бы уехала, и ты бы никогда больше ее не увидел. Тебя бы оставили навсегда, как и твоего великого прадеда. Тебя бы заперли в сумасшедшем доме, как твою бабушку. Так обычно расправляются с теми, кто желает справедливости. И только я, один лишь я забочусь о тебе, хочу помочь тебе избежать заключения худшего, чем в тюрьме.
Тюрьма, отравление, яд
Барт, ты слышишь? Ты понял, что я сказал? Ты понимаешь, что я спасу их обеихдля тебя?
Я уставился на него: я уже ничего не понимал. Я не знал, чему и кому верить. Я глядел на тела двух женщин на полу. Бабушка упала крест-накрест на мамино худенькое тело И вдруг меня как осенило: я люблю их обеих! Я люблю их больше, чем когда-нибудь думал. Я не хочу оставаться в живых, если потеряю одну, а тем более обеих. Неужели они такие дьявольские создания, как говорит о них Джон Эймос? Неужели Бог наказал бы меня, если бы я спас их от Его кары?
Но передо мной был Джон Эймос, тот самый единственный честный человек, который рассказал мне, кто был мой настоящий отец, кто моя бабушка, кем был мудрейший и хитрейший Малькольм!
Я поглядел в его маленькие узкие глаза, ожидая указаний. Я верил, что им движет Божий промысел, иначе для чего бы он так долго жил на свете?
Он улыбнулся и потрепал меня по подбородку. Я вздрогнул: мне не нравилось, когда ко мне прикасались.
Слушай меня внимательно, Барт. Отнеси Синди домой. И заставь ее молчать. Пообещай, что отрежешь ее маленький розовый язычок, если она проболтается о том, что видела здесь. Сделаешь это?
Я молча кивнул. Значит, так надо.
Ты не хотел убить маму и бабушку?
Конечно нет, Барт. С ними все будет в порядке. Я просто запру их в надежном месте. Ты сможешь видеться с ними. Но ни слова человеку, который называет себя твоим отцом. Ни слова. Вспомни: он тоже хочет упрятать тебя в клинику. Он думает, что ты сумасшедший. Разве не для этого тебя возят на процедуры?
Я сглотнул от волнения; я не знал, что делать.
А теперь иди и заставь Синди молчать, запрись в своей комнате и никому ничего не говори сделай вид, что ты тупой, ничего не понимаешь И помни: сестренку надо так запугать, чтобы она и не пискнула
Она не сестренка мне, прошептал я.
Какая разница? раздраженно прорычал он. Делай, как я сказал. Следуй Божьей воле: Бог не хочет, чтобы в нем сомневались. Надо, чтобы твой брат и отец ничего не знали о том, куда исчезла мама. Притворись, что ничего не понимаешь. Тебе удастся.
Что он имел в виду под этим «удастся»? Насмехается он надо мной, что ли?
Я сдвинул брови и, как мог, напустил на себя строгость, подражая Малькольму:
Послушай, Джон Эймос. День, когда тебе удастся выкинуть со мною шутку, наступит, когда рак на горе свистнет. Не думай, что я и вправду тупой. Я отыграюсь я всегда побеждаю, мертвый или живой.
На самом деле я был в полной растерянности. Никогда еще при своих мозгах я так не ощущал полное отсутствие мыслей. Я все глядел украдкой на двух женщин, распростертых на полу. Я любил их. Значит, Бог так решил. Он дает мне двух матерей, которые навсегда будут только моими и я не буду больше одинок.
* * *
Держи рот на замке, не говори папе и Джори ни слова о том, куда мы ходили и что видели, или я отрежу твой язычок, сказал я Синди, когда мы оказались дома. Хочешь, чтобы я отрезал тебе язык?
Ее личико было грязным от дождя и размазанных слез. Она прерывисто всхлипывала и терла опухшие глаза, а потом, ноя, как младенец, позволила мне уложить себя в постель. Переодевая ее в пижаму, я нарочно закрыл глаза, чтобы ее девчоночье тело не вызвало во мне стыда и ненависти.
Где мама?
Мне надо было высказать ей все. Это она начала разрушительную работу, этот вихрь, который смел нас всех. Папа говорил со мной несколько раз, но напряжение не было снято. Отчего надо было ей появиться у нас и все это начать? Однажды досада и злость так переполнили меня, что после репетиций я ворвался в кабинет мадам.