Я прощаю вас! не помня себя, закричал я. Я прощаю вам все, что вы совершили! Мне жаль, что вы все время в черном и с вуалью на лице! Я обернулся к отцу и схватил его за руку: Папа, скажи быстрее, что ты прощаешь ее! Не заставляй ее так страдать! Ведь онатвоя мать. Я бы простил свою мать, что бы она ни сделала.
Он заговорил так, будто и не слышал меня:
Вы всегда добивались от нас всего, чего хотели. (Я никогда не слышал в его голосе таких жестоких нот.) Но я больше не мальчик. Теперь я знаю, как противостоять вашему лицемерию, потому что рядом со мною женщина, которая поддерживала меня во всех трудностях. Она научила меня не быть легковерным. Вы хотите заставить Барта подчиняться себе. Но оннаш. Мы его не отдадим. Я думал прежде, что Кэти была страшно неправа, когда, желая отомстить, украла у вас Барта Уинслоу. Но она поступила правильно. Зато теперь у нас два сына, а не один.
Кристофер, закричала в отчаянии миссис Уинслоу, ты ведь не захочешь, чтобы мир узнал позорную правду, ведь так?
Позорную правду и о вас также, холодно ответил он. Если вы опозорите нас, вы опозорите и себя. И помните: мы были всего лишь детьми. На чьей стороне, как вы думаете, будет суд и общественное мнение: на нашей или на вашей?
Остановитесь для вашего же блага! прокричала она, когда мы с отцом выходили из зала, причем отец уводил меня почти силой, а я все время оглядывался, мучимый жалостью к ней. Верни мне свою любовь, Кристофер! Дай мне искупить свою вину!
Папа резко обернулся, кровь бросилась ему в лицо.
Я не смогу простить вас! Вы до сих пор думаете лишь о себе! Мычужие люди, миссис Уинслоу. Я бы с радостью забыл вас.
«Ах, папа, подумал я, ты ведь будешь жалеть потом об этом. Пожалуйста, прости ее».
Кристофер, позвала она еще раз надломленным старческим голосом. Если вы с Кэти снова полюбите меня, я буду помогать вам. Я обеспечу ваше существование. Я могу много сделать.
Что, деньги? со скорбной усмешкой произнес он. Вы собираетесь откупиться от нас? У нас достаточно денег. У нас счастливая семья. Мы прошли через ад и выжили, сумели сохранить любовь, но мы никого не убивали, чтобы достичь всего того, что имеем.
Не убивали? А онаубивала?
Папа решительно направился к дверям и потянул меня за собой. По дороге я сказал ему:
Папа, мне кажется, что все это время там прятался Барт. Он подслушивал и подглядывал. Я уверен, что он был там.
Хорошо, сказал отец усталым голосом. Если ты так считаешь, иди и найди его.
Папа, почему ты не простишь ее? Я думаю, она искренне раскаивается в том, что сделала против тебя. И потом, онатвоя мать. Я улыбнулся и подергал его за руку, так мне хотелось, чтобы он пошел со мной обратно и сказал, что любит ее. Разве не здорово будет, если обе мои бабушки соберутся здесь на Рождество?
Он молча покачал головой, продолжая идти вперед, а я отстал, собираясь повернуть обратно. Внезапно он обернулся:
Джори! Обещай ничего не говорить об этом маме.
Я пообещал, но меня это мучило, мучило все, что я услышал. Я не знал, вся ли это правда об отношениях папы с его матерью или только часть большой тайны, о которой мне никогда не расскажут. Я хотел спросить папу, за что он так ненавидит ее, но отчего-то я понимал, что он мне не скажет. Интуиция подсказывала, что лучше мне не знать всей правды.
Если Барт и вправду там, приведи его домой и заставь лечь спать, Джори. Но бога ради, умоляю, не говори ничего маме об этой женщине. Я позабочусь обо всем сам. Она скоро уедет, и мы будем жить как раньше.
Я поверил, потому что хотел поверить, что все пойдет по-прежнему, что все будет хорошо. Но в глубине души я носил печальную память об этой женщине. Конечно, папа был мне более дорог, чем она, но я не смог удержаться от вопроса:
Папа, отчего ты так ненавидишь ее? Что она сделала? А если ты ее ненавидишь, то почему тогда ты раньше настаивал, чтобы мы навестили ее, а мама не хотела?
Папа смотрел куда-то вдаль, и его голос донесся до меня будто издалека:
Джори, к сожалению, ты скоро сам узнаешь правду. Дай мне время, чтобы найти нужные и точные слова для объяснения всего, что случилось. Но поверь: мы с мамой всегда хотели рассказать тебе правду. Мы ждали, когда вы с Бартом достаточно подрастете и сумеете понять, как можно одновременно и любить свою мать, и ненавидеть. Это грустно, но многие дети испытывают такие двойственные чувства к своим родителям.
Я обнял его, хотя это считалось «не по-мужски». Я любил его, но если это опять «не по-мужски», то тогда что остается мужчине?
Не волнуйся за Барта, папа. Я приведу его домой сейчас же.
Мне удалось проскользнуть в ворота как раз вовремя. Они клацнули за моей спиной. Наступила такая тишина, что казалось, на земле все вымерло.
Я быстро спрятался за деревом. Навстречу мне вышли рука об руку Джон Эймос Джексон и Барт. Старик провожал Барта.
Теперь тебе ясно, что делать?
Да, сэр, проговорил, будто в ступоре, Барт.
Тебе понятно, что произойдет, если ты не сделаешь так, как я сказал?
Да, сэр. Всем тогда придется плохо, и мне тоже.
Да, плохо, плохо так, что ты пожалееш-ш-шь.
Плохо так, что я пожалею, тупо повторил Барт.
Человек рожден во грехе.
Человек рожден во грехе.
И те, кто рожден во грехе
должны страдать.
А как они должны страдать?
По-разному, всю жизнь, а смертью их грехи искупятся.
Я застыл на месте, скрученный суеверным страхом. Что делает этот человек? Зачем ему Барт?
Они прошли мимо меня, и я увидел, как Барт растворился в темноте. Пошел домой. Джон Эймос Джексон прошаркал в дом, запер дверь. Вскоре все огни погасли.
Внезапно я вспомнил, что не слышу лая Эппла. Разве такая большая и взрослая собака, как Эппл, допустит, чтобы незнакомец ходил ночью по участку?
Я прокрался к сараю и позвал Эппла. Но никто не бросился ко мне, чтобы лизнуть в лицо, и никто не завилял радостно хвостом. Я снова позвал, чуть громче. На двери висела керосиновая лампа. Я зажег ее и вошел в стойло, где с некоторых пор был дом Эппла.
От того, что я увидел, прервалось дыхание. Нет, нет, нет!
Кто мог сделать это? Кто мог проткнуть вилами верную собаку, прекрасного лохматого друга?
Кровь, покрывавшая его густую шерсть, высохла и стала черной. Я выбежал и что есть духу пустился домой. Час спустя мы с папой вырыли могилу для огромного пса. Мы оба понимали, что у нас навсегда отнимут Барта, если эта история выйдет наружу.
Но Барт не мог сделать это, проговорил папа, когда мы вернулись домой. Нет, я не верю.
Но я готов был поверить во что угодно.
Рядом с нами живет старая женщина.
Она всегда одета в черное и носит черную вуаль.
Онадважды свекровь мамы и вдвойне ненавидима.
Все, что мне оставалось, теряться в бесконечных догадках, что такого она сделала моим маме и папе. Отец так и не нашел слов, чтобы это объяснить.
Поэтому я решил, что она и моя бабушка тоже, ведь я так любил Криса, он был мне настоящим отцом.
Но на самом деле она бабушка Барта, вот почему она так ласкала, так заманивала именно его, а не меня. Я же принадлежал мадам Марише, так же законно, как Бартей. Они любили друг друга по закону крови. Я даже позавидовал Барту: я был всего лишь приемный внук для этой таинственной женщины, которая так жестоко казнила себя за былые ошибки. Мне показалось, что я должен больше заботиться о воспитании Барта: защищать его, руководить им, не давать ему заблуждаться.
Мне захотелось сейчас же взглянуть на Барта. Он лежал в кровати, свернувшись калачиком, и сосал во сне большой палец. Он казался совсем ребенком. Я подумал, что всю свою маленькую жизнь он был как бы в моей тени. Ему всегда ставили в пример меня, достигшего таких успехов, о которых он в те же годы и помышлять не мог, он всегда запаздывал, не успевая за моим темпом, не имея таких же целей. Он даже позднее пошел, позднее заговорил в младенческом возрасте и не улыбался до года. Выходило, будто бы он с рождения знал, что ему предназначено быть «номером два» в нашей семье, и никогда «номером один». А с появлением бабушки он нашел человека, для которого онглавный смысл жизни. Я порадовался за Барта. Даже теперь, не видя ее лица под вуалью и ее фигуры под черным платьем, я знал, что когда-то она была очень красива. Гораздо красивее моей бабушки Мариши, которая вряд ли могла сравниться с ней даже в юности.