Неужели ему неясно, что у нас с ним лучшая мама в мире? Мне хотелось выкрикнуть это, чтобы узнали все и чтобы Барт вновь стал таким, каким я его знал. Пусть бы себе, как и прежде, играл в войну, бормотал что-то, убивал воображаемых врагов Но куда исчезло его восхищение мамой, его любовь к ней?
Улучив момент, я поймал Барта у стены сада.
Что, черт возьми, случилось, Барт? Отчего ты так злишься на маму?
Я ее больше не люблю.
Он согнулся, расставил руки, как крылья, и превратился в аэроплан. Для Барта это было совершенно нормально, я не удивился.
Уйди с дороги! приказал он. Самолет вылетает в Австралию! Сезон охоты на кенгуру!
Барт Шеффилд, отчего ты всегда хочешь кого-то убивать?
Руки-крылья опустились, мотор заглох, и Барт смущенно посмотрел на меня. Он был таким красивым, когда солнце падало на его карие глаза, и таким маленьким, беззащитным.
Не буду я убивать настоящих кенгуру. Я просто хотел поймать вот такого маленького-малюсенького и посадить в карман, чтобы он вырос.
Вот дурак! Тупица.
Во-первых, у тебя нет в кармане соска, чтобы детеныш пил из него молоко. Я насильно усадил его на скамью. И потом, нам надо поговорить, как мужчина с мужчиной. Что тебя так тревожит, Барт, дружище?
В большом-пребольшом, красивом-прекрасивом доме высоко-высоко в горах, когда прошел день, наступила ночь и пошел снег, начался пожар! Языки пламени взлетали все выше и выше, красные и желтые, а снежные хлопья превратились в розовые А в том большом-пребольшом доме жила старая-престарая женщина, которая никогда не ходила, никогда не разговаривала, и вот мой папа, мой настоящий папа, который был юрист, побежал спасти ее Он не смог спасти ее, и он сгорел! Он сгорел, сгорел
Ненормальный. Сумасшедший. Как жалко его.
Барт, начал вкрадчиво увещевать я, ты же знаешь, что дядя Пол умер совсем не так.
Но к чему говорить ему это? Дядя Пол умер спустя несколько лет после рождения Барта. Спустя сколько? Я могу вспомнить дядю Пола, но не помню годы. Мог бы спросить у мамы, но не хочу снова тревожить ее этим. Я повел Барта к дому.
Барт, твой настоящий отец умер, когда он сидел на веранде и читал газету. Он не умер при пожаре. У него было больное сердце, и это вызвало тромбоз коронарных сосудов. Вспомни, папа нам все объяснил.
Его глаза потемнели, зрачки расширились, и он яростно завопил:
Я не о том отце говорю! Я говорю о моем настоящем папе! Он был юрист, он был сильным и большим, у него никогда не болело сердце!
Барт, кто тебе все это наплел?
Сгорел! заорал он, вырываясь и протягивая руки, словно пытаясь в дыму найти выход из огня. Это Джон Эймос мне рассказал! Весь мир был в огне! На Рождество загорелась праздничная елка! Люди бегали, кричали, наступали на упавших! И тогда этот огромный дом упал и поглотил собой всех, кто там остался! Мой папа умер, умер там!
Ну хватит. Пойду и все расскажу родителям.
Барт, послушай-ка. Если ты не перестанешь ходить к соседям и слушать всякие идиотские истории, я расскажу обо всем родителям, и они пойдут к этим людям разговаривать о тебе.
Он закрыл веки, словно ему надо было разглядеть что-то в своем собственном воображении. Он будто высматривал там еще более достоверные детали. Потом его темные глаза открылись. Взгляд был бешеным и диким.
Занимайся своим поганым делом, Джори Марке, или убирайся!
Он подобрал старую бейсбольную клюшку и внезапно запустил ею мне в голову. Он вышиб бы мне мозги, если бы я не пригнулся.
Если заикнешься обо мне и бабушке, я убью тебя, пока ты спишь.
Он сказал это громко и холодно, глядя мне прямо в глаза.
Я почувствовал, что у меня волосы встают дыбом от страха. Неужели я его боюсь? Нет. Ведь онмой младший брат. Я продолжал молча взирать на него. А он внезапно сбросил с себя всю браваду и схватился за сердце. Я улыбнулся: я-то знал его секрет. Он всегда таким образом избегал настоящего столкновения.
Ну хорошо, Барт. Тогда я сам возьмусь за это дело. Я сам пойду к соседям и спрошу у них, почему старые люди позволяют себе забивать мальчишке голову всяким мусором.
Личина старика мгновенно спала с него. Губы его беспомощно раскрылись. Он с мольбой посмотрел на меня, но я решительно повернулся и пошел, точно зная, что он ничего не предпримет. Бамс! Я упал плашмя от тяжести, вспрыгнувшей мне на спину. Это был Барт. Я хотел было поздравить его наконец-то с быстрой и точной реакцией, но он принялся молотить меня кулаками по лицу.
Ты больше не будешь красавчиком, прошипел он.
Я нанес ответный удар, не посмотрев прежде, что он, оказывается, колотит меня вслепую, с закрытыми глазами, и при этом всхлипывает, как ребенок. И я уже не смог ударить вторично.
Испугался, да? Он оттопырил верхнюю губу и зарычал, весьма довольный собой. Ну что, узнал, кто здесь хозяин? В глаз хочешь, да?
Тут уж я не выдержал и двинул его что было силы. Он упал, и я снова устыдился: ведь он становился сильным, только когда злился.
Тебя надо проучить хорошенько, Барт Шеффилд, и я этим, пожалуй, займусь. В следующий раз подумай дважды, прежде чем угрожать мне, или это ты останешься без глаза.
Ты никакой мне не брат, всхлипнул Барт. Весь пыл сошел с него. Ты мне брат только наполовину, а это все равно что не брат.
Он плакал навзрыд и подвывал. Грязными кулаками тер глаза, не находя выхода своим эмоциям.
Ты видишь: та старуха пичкает тебя дурацкими мыслями, а их у тебя и без того более чем достаточно. Она просто настраивает тебя против семьи, и я ей это выскажу.
Не смей! взвизгнул он, и ярость снова обуяла его. Или я не знаю что сделаю Я сделаю! Я клянусь, что я что-то натворю! Ты пожалеешь, если пойдешь туда!
Я усмехнулся:
Это ты заставишь меня пожалеть или кто-то другой?
Я знаю, что тебе там надо, сказал он угрюмо, снова становясь ребенком. Ты хочешь отнять у меня моего громадного пса. Но он не полюбит тебя ни за что! Ты хочешь, чтобы моя бабушка увидела тебя и полюбила больше, чем меня. Но у тебя не получится! Ты хочешь все у меня отнять, но я тебе не отдам, не отдам!
Мне стало его жаль. Но так оставить я это не мог.
Иди пожалуйся маме, она пожалеет! презрительно бросил я и ушел.
Он кричал у меня за спиной о том, что я еще пожалею, что он что-то натворит
Ты еще заплачешь сам, Джори! Ты заплачешь так, как не плакал никогда в жизни!
Солнце ярко сияло в этот день, деревья отбрасывали на дорогу тень, и вскоре я забыл о Барте, о его угрозах. Солнце начинало припекать мне голову. Позади послышался топот маленьких лапок. Я повернулся и увидел Клевера, который спешил ко мне, чтобы я подхватил его на руки. Поджидая его, я опустился на колени, и он бросился ко мне в объятия и начал облизывать мне лицо с той же преданностью и обожанием, как и в то время, когда мне было три года.
Три года Я вспомнил, как мы жили тогда с мамой в горах Блю-Ридж в Виргинии, в маленьком коттедже, примостившемся на склоне. Я помнил темноглазого человека, очень высокого, который подарил мне не только Клевера, но еще и кота, названного Калико, и попугая по имени Ваттеркап. Кот убежал и не вернулся. А Ваттеркап умер, когда мне было семь лет.
«Будешь моим сыном?» вспомнил я слова этого человека, которого звали звали Барт? Барт Уинслоу? Боже мой только сейчас я начал осознавать что-то, что до сих пор выпадало из моего сознания. Или мой брат Бартсын этого человека, а не дяди Пола? Отчего бы иначе мама назвала своего сына именем человека, который не был ей мужем?
Иди домой, Клевер, сказал я, и он, кажется, понял. Тебе уже одиннадцать лет, и не годится тебе гулять по солнцепеку. Иди домой, ляг в тенек и жди меня, хорошо?
Помахивая хвостом, он послушно удалился, оглядываясь на меня. Как только я повернусь, он снова последует за мной. Поэтому я терпеливо ждал, пока он не скроется из виду. Тогда я продолжил путь к огромному особняку, что был по соседству. Из головы у меня не выходило мое открытие и все события прошлого крутились, как в калейдоскопе. Я вспомнил балет на Рождество, рождественский вечер и человека, который подарил мне мой первый электрический поезд. Но я отчего-то оборвал цепь воспоминаний, желая сохранить образ матери священным, свою любовь к дяде Полу нерушимой, а уважение к Крисунепоколебленным. Нельзя позволять себе вспоминать лишнее.