«Имеет ли смысл упрашивать меня в надежде, что я проигнорирую твою просьбу? Лучше бы ты поставил точку в этом своёмнашем с тобоюромане и начал новыйа вдруг начнётся? Первая точка придёт легко и весело, сама собою, как любовь с первого взгляда. Разве что название опасаюсь, как бы оно не повторилось».
Проблема в том, что первый взгляд никогда не оказывается последним
Достать книгу из шкафа сегодня снова и уже не было сил: руки устали держать ручку и тетрадь, промакать непросыхающие чернила, и тем болееперелистывать страницы.
Я сделал усилие и вчитался.
Приютившее нас название на месте И последняя фраза вроде бы тоже
Вот только квартиракак была, так и осталась, без двери.
Мольберт
Вопросительные знаки фонарных столбов перестали сутулиться и выпрямились в восклицание пустой утренней дороги, ведущей на север, к моему озеру. Почти бесшумно пролетел над озером самолёт, вот куда уже успевший долететь с тех пор. Мне казалось, что это я давным-давно запустил его, когда он был всего лишь самолётиком Ленивый дождь полз, не в силах в такую рань пойти как следует, и постепенно уснул где-то в горах, спрятавшись за соснами, похожими на задутые под утро свечки.
Новая картина, кажется, постепенно вырисовывалась, но, как всегда, я не был в ней уверен и устал от этой гнетущей неуверенности. Взяв этюдник, я спустился к моему озеру, напоминающему каплю дождя, растёкшуюся по ладони. Перелётный гусь гоготнул надо мной и перевёл настороженный взгляд собственника на равнодушную ко всему бренному перелётную подругу. Гусь был хорош собой и мог бы отдалённо походить на лебедя, однако выглядел чересчур горделивым, и этим радикально от лебедя отличался. Не следует считать своё происхождение, подумал я, в том числе гусиность, большим достоинством, чтобы его, в конце концов, не посчитали недостатком.
Усевшись перед этюдником на любимую скамейку, я вздохнул поглубже и принялся рисовать. Островок, вода, простуженно хлюпающая у берега, вызывающая тёплое сочувствие радикулитная ива, проплывающие селезни с блестящими, подобно вымытым бутылкам, головами, невыспавшиеся утки, ёлки, сошедшие с миллиона новогодних открыток. И облака, как кусочки сахара в остывшем чае, не растворяющиеся в утреннем озере.
Чем дольше я писал мою картину, тем больше опасался, что она выйдет не такой, как я задумал, что ей будет недоставать одного-единственного штрихаили мазкапоследнего, решающего, ставящего точку. Чтобы зрители увидели моё озеро так, как хотел я, и не сказали бы то, что всегда говорят: мол, так не бывает и на моей картине всёнеправда.
Ваш мальчик любит метафоры, оценивающе произнёс кто-то за спиной.
Девочка, машинально ответил я и обернулся.
Удивительно, что раньше я их не замечал. Двое художников, один несколько старше другого, сидели за мольбертами, их картины перешёптывались, как шепчут, шелестят, шуршат октябрьские листья. Картины были непохожи, словно две капли воды, и это делало их похожимисловно те же две дождевые капли. Я легко понял этот язык, хотя, на первый взгляд, он не был моим. Правда, иногда знания языка недостаточно, чтобы понять: ведь если знаешь язык, ожидаешь услышать знакомые слова и фразы, а это, увыили к счастью? не всегда происходит. Я отложил кисть, но тот, что младше, сказал:
Раз уж вы пришли на это озеро, кисть откладывать нельзя.
Он снова посмотрел на мою картину и проговорил одобрительно, обращаясь к своему коллеге:
Получается непохоже
Я не успел обидеться, как старший добавилнеторопливо и убедительно:
Согласен, нужно отдать автору должное. К счастью, он не старается отличаться или походить.
Младший приветливо кивнул мне, ставя точку, хотя я надеялся, чтолучшезапятую:
Стараться быть непохожим или похожимэто фактически одно и то же, дружище. Продолжайте избегать и того, и другого.
Я обрадовался новому знакомству, взял отложенную было кисть и сказал первое, что пришло в голову, чтобы поддержать разговор:
А я вас тут раньше почему-то не видел
Старший тоже улыбнулся и кивнул:
Потребовались взаимные усилия.
Мы рассмеялись. Солнце тем временем вышло в люди и невыпеченным круглым кусочком теста повисло над островком. Утренний свет был цвета не совсем созревшего апельсина. Хозяин островка, бобёр, выбрался на сушу и поправил усы.
Вы правильно определили возраст героини, похвалил я моих новых друзей. Впрочем, жаль: я хотел разгадать эту загадку для зрителя позднее. Желательнов самом конце картиныкогда найду завершающий штрих.
Вы уже почти нашли его, ответил младший. Озеро на вашей картине видит девочка или мальчик: оно выглядит как капля, растёкшаяся на ладони.
Если бы смотрел я, оно бы растеклось слезой по щеке, негрустно, но и не очень весело, заметил старший.
Младший задумчиво затянулся сигаретой, не замечая пепла, падающего с неё точь-в-точь как пожухлые листья с клёнов, растущих по склонам гор.
Меньше всего, подумал я вслух, советуясь с ними, на детали обращают внимание те, кто так же невнимателен к целому. В результате их детали не складываются в целое, а целое превращается в незначительную деталь, каким бы важным ни был замысел.
Замысел сам по себе не может служить оправданием результата, с отстранённой иронией заметил старший из художников. Главноеузнать и рассказать правду, какой бы фантастической она ни выглядела, и избежать фантастики, какой бы правдивой она ни казалась.
Иногда, пожаловался я, фантастика выглядит такой простой, что понять её более чем непросто
И добавил, подумав:
Хотя сложность в том, что зрители зачастую предпочитают фантастически непонятной им правде фантастику, выглядящую соблазнительно правдиво
Мой самолётик всё летел над озером, мы смотрели на него и думали каждый о своём, но, в сущности, об одном и том же: о том, что сейчас кто-то наверняка смотрит на нас из иллюминатора и мечтает спуститься сюда и пожить хотя бы недельку на бобровом острове, но самолёт не останавливается и улетает.
Почему же, проговорил я, обращаясь к младшему из художников и всматриваясь в его полотно, у вас на картине наш остров не в озере, а в море?
Он снова затянулся и сказал печально:
Когда летишь на юг, все озёра сливаются в океан
По своей привычке обязательно возразить, особенно тем, с кем согласен, я хотел было выпалить, что на морском острове приличныйа наш был явно приличенбобёр не прожил бы и недели, но вспомнил о более важном и поделился с ними:
Я в детстве больше всего на свете любил ездить на юг
Вот видите, подтвердил старший, мы все с юга: и этот гусь, и мы с вами, и самолёт, летящий домой, и свет цвета созревшего апельсина
Бобёр закончил утренний туалет, прищурился, бросил на нас оценивающий взгляд и, не найдя ничего заслуживающего внимания, плюхнулся в воду по неотложным делам. Ошарашенная утка взмыла куда глаза глядят, возмущённо крякая на бобра и разочарованнона не защитившего её бутылочного селезня.
Впрочем, продолжил я, глядя на картину старшего из художников, возможно, их нелюбовь к правде объективно объяснима? Вот, к примеру, но только к примеру, эта ваша картина. Ей тоже, по-моему, недостаёт последнего штриха: здесь сообщают какую-то тайну, но вы не знаете, какую именно, и хотите, чтобы эту загадку разгадали зрители. Я попытаюсь найти еёдля вас, чтобы вы нанесли последний штрих. Вот только если бы вы сказали, что разгадку найти можно и что онаединственная, искать было бы легче.
Художники переглянулись.
Вы говорите как автор, подбодрил меня старший.
Нет-нет! возразил я. Я говорю как зрителькак ваш зритель! Разве вы пишете эту картину не для меня?
Младший снова затянулся. Старший из художников ответил задумчиво:
Я пишу картины для себя
Младший добавил:
Это необходимое условие того, чтобы написать картину, которая по-настоящему заинтересует не только автора и будет правдивой. Впрочем, недостаточное
Старший продолжал:
Вы хотите, чтобы я сказал, есть ли разгадка? Но ведь картина на то и картина, чтобы молчать. В этом её предназначение.