Пока я размышляю, что ответить, неожиданно вспоминаю историю с герметиком и конвертиком и рассказываю ему.
Как и ожидалось, он смеется.
Потом я на одном дыхании выпаливаю все, что сказал доктор Сандерс. А может, и ошибаюсь. Может, вообще не дышу.
Он прекращает смеяться.
И кроме потрясенного молчания дом наполняется смрадом сгоревшей плоти. Я забыла про стейки.
Глава 5
Я просыпаюсь без двух минут три. Ощущение такое, словно рот набит ватой, а за ухом долбит острая боль.
Вода. Мне нужна вода.
Я вылезаю из постели и вслепую пробираюсь на кухню в темноте. Нащупываю ручку холодильника. Когда открываю дверцу, яркий свет на мгновение меня ослепляет.
Я жмурюсь, и пульсация в голове становится еще острее.
Дурацкая водка.
Я выпила еще два стакана, пока Джек трижды заставлял меня повторить все, сказанное доктором Сандерсом. Джек никогда не сталкивался с пазлом, который не может сложить, так что я понимаю: он пытается получить все члены уравнения, чтобы вычислить значение «икс».
Ну конечно, ты пойдешь на операцию, сказал он скорее себе, чем мне. И химию. Что он там сказал насчет клинических методов? Какие именно?
Когда в ответ я что-то стала объяснять заплетавшимся языком, Джек сел на диван и открыл мне объятия. Я забралась в них, положила голову ему на грудь и закрыла глаза. От него пахло енотом.
Я залпом опрокидываю целый стакан воды и наливаю еще. Ставлю кувшин на верхнюю полку и отпускаю дверцу.
Она медленно закрывается с тихим «ХЛЮП».
Хотя в кухне гуляет сквозняк, а на мне только длинная футболка и трусики, все равно невыносимо жарко. Пол манит меня, как бассейн в солнечный летний день, и я позволяю своему телу погрузиться в лужу. Вытягиваюсь и прижимаюсь щекой к холодной плитке.
Сомон. Так называл этот цвет риелтор.
Аутентично испанскому дизайну. Не Сальтильо, но очень хорошая имитация.
Когда мы вечером вернулись в его квартиру, Джек рассмеялся.
Кухня розовая. Мы покупаем дом с розовой кухней.
Лунный свет сочится в окна над раковиной. Я смотрю на черную канавку под шкафами, где скапливаются грязь, старые овсяные хлопья и шерсть Бенни, пока я раз в неделю не изгоняю все веником.
Замечаю оранжевую «Фрут Лупс». Должно быть, уронил Джек за завтраком. Я могла бы еще поверить, что у меня опухоль размером с маленький шарик. Но апельсин? Невероятно. И я говорю это не просто так. Думаю, что слово «невероятно» употребляется слишком часто. Люди говорят «это невероятно», имея в виду самые обычные вещи. Мама считает невероятным, когда видит в реальном времени кого-то с другого конца света, а наш ведущий еще и говорит с ним.
Совсем как в «Джетсонах»,послала она мне мейл, когда обнаружила систему видеочата на четыре года позже, чем вся страна. Но скайпвсего лишь следующий логический шаг в технологическом прогрессе. Ничего необыкновенного и непредвиденного.
Я с опухолью размером с цитрус и метастазами по всему телу? Это и есть самое точное определение невероятного.
Неестественного.
Абсурдного.
Нереального.
Как невероятна история из мыльной оперы о младенцах, которых перепутали в больнице.
Мой мозг замирает, обдумывая это.
Иногда младенцев путают в больницах. Собственно говоря, доктора постоянно ошибаются. Несколько месяцев назад я читала историю в «Афинс бэннер геральд» о том, как житель Атланты подал в суд на «Фултон Мемориел» за то, что ему ампутировали здоровую ногу. Из-за бактериальной инфекции ему предстояла ампутация правой ноги. Но медсестры случайно подготовили к операцию левую. Вошедший в операционную хирург не подумал еще раз проверить карту пациента, а сразу приступил к операции.
Я сажусь.
Если случается нечто подобное и в таких масштабах, значит, анализы могут перепутать. Верно? Верно? Верно?
Должно быть, так и вышло. Доктор Сандерс показал мне не тот скан ПЭТ. И МРТ. А одна из его пациенток сегодня спокойно заснет, думая, что у нее всего лишь небольшая опухоль в груди, от которой можно отделаться небольшой операцией.
Что-то отпускает у меня в груди, и я глубоко, облегченно вздыхаю. Стоит, пожалуй, разбудить Джека и сказать ему.
Я делаю усилие, чтобы встать, но бремя открытия тянет меня вниз. Руки начинают дрожать, а пульсация в голове возобновляется с новой силой.
Пот пробивается через поры. Меня обуревает жалость к бедной женщине, которая спокойно спит, не подозревая об ошибке, которая может изменить всю ее жизнь.
Я позвоню доктору Сандерсу утром. Он будет путаться в словах:
Не представляю, как это случилось, Дейзи.
Но его извинения закончатся на счастливой ноте, вместо грустного «Мне так жаль!».
А потом он тоже замолчит, поняв, что это означает для пациентки, которую я никогда не встречала, но с которой связана навеки ужасным поворотом судьбы. И мы оба подумаем об одном и том же: хотя новости замечательные для меня, где-то в этот момент находится женщина, оказавшаяся на самом дерьмовом конце закона Ньютона.
На каждое действие имеется равное противодействие.
Я буду жить.
Это означает, что она умрет.
Джек очень крепко спит. Я часто подшучиваю, что если наш дом, как в «Волшебнике страны Оз», поднимет и унесет торнадо, он будет храпеть и ухом не поведет. Но сегодня, стоило притронуться к его руке, как он открывает глаза.
Дейзи, шепчет он.
Его кожа еще теплая со сна, и я не снимаю руку с его плеча.
Что, если это ошибка?
Едва слова слетают с языка, я понимаю, как ребячески-отчаянно они звучат. И убежденность, которую я чувствовала на полу кухни, покидает меня так же быстро, как воздухлегкие боксера, получившего удар в солнечное сплетение.
Джек с трудом садится и, прислонившись спиной к белой панели изголовья, которое я нашла на гаражной распродаже вскоре после нашего переезда, тянется ко мне.
Иди сюда, приказывает он. Я зарываюсь носом в его подмышку второй раз за ночь. И затем я просто рассказываю Джеку все, объясняю свою теорию.
Ампутированная нога.
Перепутанные младенцы.
Другая, мирно спящая женщина.
Когда я замолкаю, Джек прижимает меня к себе.
Может быть, шепчет он в мои волосы, но не потому, что считает это правдой. Он шепчет это потому А что еще ему сказать?
Я отчетливо понимаю, хоть и не верю в это, не верю по-настоящему, отчаянно хочу, чтобы поверил Джек. Хочу, чтобы он подпрыгнул, захлопал в ладоши и подтвердилда! Конечно! Все это ужасная ошибка! Не та, над которой мы будем смеяться через десять лет. Боже, нет, конечно. Но та, о которой мы думаем, как об ужасном дерьме, случившимся с нами. Вроде того, как если бы наши машины сломались одновременно или подвал опять затопило.
Но он смотрит на меня и говорит:
Могло быть хуже. Помнишь то время, когда мы думали, что ты умираешь?
Я скрываю разочарование и выдавливаю смешок.
Попытаться стоило.
И потом, хотя мы с Джеком не особенно любили обниматься, я не освобождаюсь от его объятий, даже когда моя рука начинает затекать. Даже когда пленка пота образуется между моей шеей и его голым плечом. Даже когда солнце заглядывает сквозь щели в наших жалюзи.
Я просыпаюсь в нашей постели одна. На электронных часах десять тридцать семь. Большими красными цифрами. Пьяная от сна и сбитая с толку, ведь я обычно просыпаюсь в семь, немедленно зову Джека.
И удивляюсь, когда он отвечает.
Что ты здесь делаешь? кричу я садясь и сбрасывая ноги с кровати. Ты опоздал!
Он появляется в дверях спальни.
Я никуда сегодня не иду.
ЧТО? А как насчет клиники? Как насчет Рокси?
Дейзи, выдавливает он, и боль в его глазах напоминает о докторе Сандерсе, и все вновь обрушивается на меня со стремительностью товарного поезда.
О да.
И я вдруг жалею, что доктор Сандерс не дал мне брошюру, как дантист, когда у меня обнаружили гингивит. «У вас Множественный Рак. Вот, что следует делать».
И что нам теперь делать? спрашиваю я Джека. Не можешь же ты постоянно сидеть дома. А университет?
Дерьмо! Гендерные исследования!
У меня сегодня экзамен. А ты? Ты должен закончить. Не можешь пропустить практику в клинике.
Он подходит, садится рядом со мной и кладет руку на мое бедро. Рука кажется тяжелой.