Нет.
Он так пристально рассматривает стол, будто слова, которые хочет сказать, написаны на листе бумаги, и нужно только его найти.
Я говорю что мы можем продлить жизнь
Продлить жизнь.
Я становлюсь попугаем.
Надолго?
Трудно сказать.
Сколько мне останется. Если ничего не буду делать?
Трудно сказать.
Но должна быть статистика.
Я не занимаюсь статистикой. И вы не статистик.
Доктор Сандерс.
Я мысленно пытаюсь заставить его взглянуть мне в глаза.
Скажитесколько?
Он тяжело вздыхает и снова кладет очки на стол.
Во всех учебниках считается, что у больных с четвертой стадией ракадвадцать процентов выживаемости.
Он останавливается, смотрит на меня и снова опускает глаза.
Ваш рак довольно сильно прогрессирует. Если бы мне пришлось давать оценку
Он опять смотрит на меня.
Я киваю.
Четыре месяца. Может, шесть.
Я наскоро вычисляю. Июнь. Или август.
Послушайте, онкологические больные могут жить годы. Это не редкость. И конечно, есть дополнительная терапия, диета, медитации
Я встаю, и он замолкает.
Мне нужно уйти из комнаты, но ноги неожиданно становятся полыми, как две соломинки, подпирающие картофелину, и вряд ли выдержат мой вес. Я сажусь.
Уставилась на буйные брови доктора Сандерса, пока последние два произнесенных им слова вертятся в голове. Диета. Медитация. Диета. Медитация. Диета. Медитация.
Я хочу сказать, что уже пробовала все это. Но почему-то голоса нет. Поэтому приходится говорить мысленно. Я вспоминаю все, что делала последние четыре года, чтобы предотвратить подобный момент. Йога. Ненавижу йогу. Жареные, вареные, тушеные и паровые овощи, все, которые только известны человеку. Ненавижу овощи.
Дыхательная гимнастика. Готовить смузи с капустой. Пить смузи с капустой. Есть чернику. Есть гранаты. Пить зеленый чай. Пить красное вино. Принимать рыбий жир. Принимать коэнзим Q10. Избегать сигаретного дыма, как чумы.
И вот чем все это обернулось.
Я снова встаю на свои соломенные ноги. Доктор Сандерс тоже встает. Протягивает мне руку.
Дейзи, позвольте мне позвонить кому-нибудь. Джеку. Вам нельзя сейчас оставаться одной.
Я качаю головой. Джек. Для него в моем мозгу сейчас недостаточно пространства, поэтому я отталкиваю его имя и пытаюсь сосредоточиться на полученной информации.
Апельсин.
Четыре месяца.
Так, так жаль.
Дейзи, снова пытается доктор Сандерс и уже тянется к телефону.
Не нужно, говорю я и смотрю на часы. Пять пятьдесят две. День почти закончен, но все же нужно так много сделать. Я мысленно вынуждаю себя собраться. Вскидываю подбородок и вешаю через плечо сумочку. Потом в который раз встречаю взгляд доктора Сандерса и говорю:
Нужно поехать, купить оконный герметик.
По пути на парковку я сдерживаю смешок и, когда сажусь в машину, громко фыркаю. Хотя я смотрю на руль, все же вижу только лицо доктора Сандерса: мохнатые брови, образующие полумесяцы над выпученными глазами, и рот в виде идеального «О». И его застывшие черты. Очевидно, он до глубины души был потрясен моим заявлением.
Он подумал, что речь идет о конвертике.
Слово повисло в воздухе, и когда я поняла причину его смущения, что-то промямлила о не закрывающихся окнах, которые очень красивы, но совершенно непрактичны, и быстро вышла из его офиса, захлопнув за собой дверь.
Мои плечи конвульсивно сжимаются. Я чувствую, как по щекам ползут ручейки слез. И это вызывает очередную волну смеха, потому что я плачу и в то же время не совсем плачу. Не так, как должны плакать люди, получив новости, которые получила я.
А вот то, чего я не знала до сегодняшнего дня. «Хоум Дипоу» предлагает огромный выбор уплотнителей. Я стою перед витриной, глядя на этикетки.
Универсальный.
Латекс акрил.
Чистые окна и двери.
Силиконовый для кухонь и ванн.
Белые окна и двери.
Суперсиликон.
Если я буду неотрывно смотреть на тюбики, может, один прыгнет прямо мне в руку. Или заявит о себе тихим, но настойчивым шепотом: «Дейзи, ято, что тебе нужно».
Когда становится ясно, что этого не будет, я начинаю раздражаться. Какова разница в составе каждого герметика, чтобы оправдывать появление совершенно нового продукта с этикеткой? Именно это я чувствую, когда выбираю зубную пасту. Почему здесь такой большой чертов выбор?
Чем могу помочь, мисс?
На меня глазеет мужчина в оранжевом фартуке. Вокруг глаз морщинки, усы, бородка, переходящая в бакенбарды. Как у моего папы. До того, как на перекрестке грузовик сбил его велосипед. От удара он влетел головой в тротуар, из-за чего слетел плохо пригнанный шлем, вместе с кожей лица и волосами. Мне было три года, когда он погиб. Иногда в моем мозгу всплывают смутные воспоминания о нем: мужчина утыкается носом в мою шею. Знакомое прокисшее дыхание. Жесткие усики щекочут мой подбородок.
Я смотрю в лицо человека и гадаю, будет ли его борода так же щекотать мою кожу. Шагаю к нему. И тут же останавливаю себя.
Мне нужен герметик.
Простите?
Я вижу его недоуменную физиономию. Может, он тоже расслышал, как «конвертик»?
И вдруг соображаю, что сказала не «герметик», а «зубная паста».
И похоже, добавила «папа».
Что-то вроде: «Мне нужна зубная паста, папа».
Смешок срывается с моих губ, и я зажимаю рот ладонью.
Вы в порядке, мэм?
Я обдумываю вопрос. Нет, я не в порядке. И чувствую потребность открыть ему причину. Объяснить свое странное поведение.
Я голодна.
Когда в восемь тридцать семь я останавливаю машину на подъездной дорожке, машины Джека еще нет. Мой телефон звонил семь развосемь? Десять? Я потеряла счет с тех пор, как ушла из офиса доктора Сандерса. Но позволяла мелодии играть до конца, кивая в ритм, как любой другой знакомой песне по радио.
Я ставлю машину на ручной тормоз, выхожу в ледяную, гулкую ночь и иду к багажнику, куда продавец помог мне сложить продукты в большем количестве, чем мы с Джеком способны съесть за месяц.
В кустах слева слышится шуршание.
Я подхожу ближе, пытаясь разглядеть силуэт белки или опоссума, но меня слепит свет на крыльце, и в полном мраке, куда он не достигает, не могу ничего разглядеть.
Потом кто-то очень объемный выступает из кустов, и я охаю.
Дейзи!
Черт побери, Сэмми!
Я прижимаю руку к сильно бьющемуся сердцу.
Ты насмерть меня перепугала.
Прости. Я думала, ты меня видела, когда подъехала.
Что ты делаешь здесь, в темноте? спрашиваю я, заметив, что ее дом погружен во мрак. Ни одного огонька.
Только что вернулась со смены, говорит она. И теперь, когда мои глаза немного привыкли к темноте, я вижу блестящий мотоцикл, пристегнутый к перилам крыльца. Должно быть, забыла включить свет. Утром спешила на смену, потому что мама позвонила и как стала болтать! Говорит, говорит, говорит, и отделаться невозможно. Наконец я сказала, что мне нужно на работу. Так она трещала еще десять минут или даже больше. К счастью, босса не было в офисе, когда я наконец добралась до участка.
Я рассматриваю ее мундирвыданные правительством синие широкие штаны, черные туфли, серая куртка на пуговицах с короткими рукавами и матерчатым прямоугольником на рукаве, на котором написано: «Полицейский департамент округа Кларк, Афины».
Талию стягивает ремень, и Сэмми выглядит как серый с синим снеговик: три шара нагромождены друг на друга, и получилась этакая снежная баба. Сэммикоп, то есть моторизованный коп. Не знаю, означает ли это «полноправный офицер полиции» или только младший, вроде каб-скаута, который еще не произведен в бойскауты?
У меня никогда не хватало смелости спросить. Большую часть времени она проводит, штрафуя пьяных студентов и задерживая, если они оказываются несовершеннолетними. Я однажды спросила, надевала ли она на кого-то наручники и как отвозит студентов в участок. Она ответила, что вызывает патрульную машину, но я живо представила, как она каким-то образом приковывает захмелевших юнцов наручниками к рулю мотоцикла и с радостью везет к месту заточения. И этот комический образ застрял в памяти.
У тебя собирается компания на этот уик-энд? спрашивает она, глядя на пластиковые пакеты, едва не вываливающиеся из моего открытого багажника.