Я знаю, Францию ты не любишь. Предпочитаешь промерзший скандинавский пейзаж. Серость, блеклая зелень. Думаю, что ты астрально обездолен. Болотные цвета цвета типичных Водолеев. Как каждый, кто родился под знаком Весов и находится под покровительством Венеры, я чувствую это. А еще я чувствую, что все люди, в сущности, гомики. Ты влюбился в меня потому, что ты, стопроцентный мужчина, ищешь мужика с сиськами. Ты не представляешь себе, что ты можешь любить кого-то другого, а не себя, такого многогранного, непредсказуемого. Что ты мог бы полюбить существо с претензиями к пустякам, которые тебе по барабану, и ты их «посылаешь по адресу», то есть мне в вагину, пока я не начну кричать от наслаждения и не забуду о всякой чепухе вроде немытой посуды или грязной ванны. Я тоже влюблена в женщину. В твои попытки приходить вовремя, принести бутерброды, цветы, заняться ребенком. И нежно выручать меня. Обожаю это слово. Тогда я вижу твою руку и люблю целовать ее из чувства благодарности. Я влюблена в каждую косточку ладони, а их двадцать шесть сообщает нам анатомический атлас; двадцать шесть а ведь это и число непроизносимого священного имени Бога на иврите. Это Ты, заменяющий мне Бога на земле, создал меня своими руками, из любви. Благодаря Тебе я женщина, и знаю, что у меня соблазнительные бедра, чувственная грудь. Ты смотришь на меня на свое произведение и не хочешь, чтобы я стала другой. Ты вздрагиваешь при слове «силикон»? Нет, нет, не бойся, я не стану делать себе никакой операции. Вся в подтяжках, Шерон Стоун сказала, что своей внешностью она обязана только себе. Понятно: заработала и заплатила хирургам. Сочувствую тем, кто лег под нож. Суфражистки сожгли бюстгальтеры, но должна же грудь хоть на чем-то держаться:) Можешь быть спокоен и в отношении моих волос я их не покрашу. Они сохранят свой естественный цвет седой, как тебе нравится. В них потухло золото, они побледнели, будто из них ушла жизнь. Ушла играющая красками сексуальная жизнь. Мертвые волосы цвета кости растут прямо из черепа. Что еще, любимый, я могу сделать для тебя? Смело взойти на костер самообслуживания? Запылать собственными калориями, сжигая их в шипящем жире, свисающем складками на моем животе?
Я не стала писать тебе по электронной почте. А то мое послание будет слишком легко удалить, случайно стереть или потерять среди других файлов. Я посылаю тебе от руки написанное письмо. В каждом дрожании букв сейсмограмма моих чувств. Вынешь из конверта листок, заляпанный волнением и неумением (прости, это след от туши). Бумага будет тихо шелестеть, как расстилаемая простыня. Она будет ломаться на сгибах и выпрямляться под твоей терпеливой и сильной рукой. Белая, отсвечивающая белизной кожи, которую мы различаем в темноте, когда предаемся любви. Ты можешь читать это письмо любовным брайлем: закрыть глаза и провести пальцем по тем же сгибам, которых касалась я. Страницы я пересыплю лавандой из фиолетового мешочка, какие кладут в белье. Обожаю лаванду. Но одного запаха мне недостаточно. Я целыми пучками кладу ее в баночки с медом. Размачиваю и ем лавандовый мед с хрустящими на зубах цветками. Для тебя лаванда слишком французская. Ты предпочитаешь пейзажи окрестностей Казимежа. Нивы, будто намазанные медом золотистые ломти свежеиспеченного хлеба. Белые домики в мучнистой известковой пыли. Пахнущие хлебом. Ты нашел лучший балкон в Казимеже. Слева от него виден костел, справа гора Ветров. А если высунуться с балкона, то можно рассмотреть немножко Вислы и семейное счастье Яна Волка на другой стороне рыночной площади, на задворках его галереи. Под нашим балконом орут кошки, а в магазине колониальных товаров дремлют головы Будды. Мы приезжаем сюда, как это делает половина Польши, чтобы соприкоснуться с немногими из дошедших до наших дней прекрасными строениями, пропитаться эпохой Возрождения, национальной архитектурой счастья, временем, когда житницы были полны, а королевство было обширным и жизнь казалась веселым стихом, рифмой к улыбке. Поэтому мы купили наш буфет, помнишь? Белый, с ренессансными аттиками, он занимал чуть ли не всю комнату. Каждый день мы открывали эту скрипучую кладовую всякого добра: печенья и фруктов, фарфоровых тарелок, металлических кубков с синяками отбитой эмали.
Ты, наверное, удивлен, зачем я пишу это письмо. Я ведь не опись домашней утвари составляю. И не отчет о совместно прожитом десятилетии, нашем ренессансе зрелости. С течением времени в нас образовалась прослойка счастья, что-то вроде запасов защитного жирка на голодное время. Я пишу так, чтобы ты понял. Я не по-китайски пишу, не на слишком изощренном языке женщин. Китаянки, чью жизнь можно сравнить разве что с пыткой, придумали нишу тайный язык и азбуку женщин, которые никогда не дозревали до своего тела. Они превратились в призраки шелковичных личинок, заключенных в кокон формы. Они могли общаться друг с другом только посредством писем, которые посылали в соседний дом, в соседнюю деревню, куда они, полукалеки с деформированными бинтами ступнями, не могли дойти сами. Иногда мне кажется, что я говорю с тобой на непереводимом языке нишу. Ты ранишь меня и не понимаешь, что все мои проявления это защитная реакция. Я не совершенна, но я не укорочу свой язык, не выбью из башки глупых мыслей, даже если ты станешь обыскивать меня на предмет их наличия перед каждым выходом из дома. Или на наличие слез, когда я убегаю в мир поплакаться. В итоге, если я не хочу или не могу послушаться тебя, ты беспомощно машешь рукой или пожимаешь плечами жест-воспоминание о тех временах, когда мы умели летать.
А сейчас мы ходим по земле, мы уже взрослые. Мы больше не играем в жизнь, и секс у нас уже не вызывает азарта. Потереть клитор (как заклеенный номер на билете моментальной лотереи) и выиграть оргазм. Или сорвать джекпот: «люблю тебя» и сразу свадьба. Некоторые события можно предвидеть, у них есть корни, заметные здесь и сейчас. Понятное дело, нам хотелось бы знать заранее, что будет, раз уж мы такие разумные. С завистью смотрю на породистых собак. Надо получить три медали на национальных выставках, две на международных и справку от зоопсихолога, чтобы иметь право размножаться. Вот если бы такой же экзамен устроить людям, перед тем, как они решатся завести ребенка:) Наши пороки и добродетели переплелись в нашей дочке. У нее душа генерала и впечатлительность поэта. И если это не сразу различишь в детской суматохе настроений, то в соматике это заметно. Твой цвет глаз и мой взгляд. Мои пальцы и твои ногти. В ней мы перемешались друг с другом, потому что любили друг друга.
Теперь ты понимаешь, почему ты получишь это письмо в конверте с маркой и надписью «Заказное»? Это не простое любовное послание. Это документ. В нем я описала, как мы встретились, что нас сближает, что разделяет. Чем для меня является любовь и чем не является. Я писала, что мужчины влюбляются в мужеподобных женщин, а женщины ищут в своих мужчинах женственность. Эта ошибка природы носит название романтической любви. Так что ничего удивительного в том, что о ней снимают комедии, в основе сюжета которых забавные коллизии, игра иллюзий, которую раскрывают герои и потом влюбляются друг в друга серьезно, без иллюзий. Мы уже тринадцать лет вместе, очередная годовщина без свадьбы. Я хотела составить брачный договор. Не для того, чтобы подстраховаться и в случае чего вырвать у тебя полсердца и полребенка. Нет, это был бы любовный договор, что-то вроде полувосхваления-полупоношения, как в нашей жизни. Душевные излияния и перепалки. И любовь, о которой кто-то не может говорить, а я не могу молчать. Брачный договор подписывают две стороны. Я отправила тебе свою часть. Разве того, что было между нами, недостаточно для того, чтобы нам оставаться вместе? Может, ты захочешь подписать и ответить?
Инга ИвасювЗарубежные теории литературоведения
Инга Ивасюв преподаватель Щецинского университета, литературовед, литературный критик, главный редактор щецинского журнала «Погранича». Ее перу принадлежат сборники рассказов «Город-я-город», «Вкусы и прикосновения», сборники стихов «Любовь», «39/41», исследования и эссе «Повесть и молчание. О прозе Леопольда Тырманда», «Возвращение собственности. Современная читательница», «Гендер для продолжающих. Щецинские лекции».