У нас никто не болен, сказал отец.
Вот и отлично, ответил доктор. Он просто зашел познакомиться.
Есть кофе, сказала наша мать, или он хочет бутерброд, или, может быть, чего покрепче?
Доктор Франссен предпочел что покрепче. Мать взяла у него куртку, отец дал рюмку и помахал нам. «Смотрите, вот наше будущее, сказал он торжественно, наш Луи, наша Жюльетта и наша Миа». Доктор Франссен улыбнулся нам. Мы улыбнулись в ответ.
Как занимательно, сказал доктор.
Мы посмотрели на него с удивлением. Занимательно, доктор Франссен?
Малышка, ответил он, ее волосы.
Его взгляд скользнул по Луи, по мне, по матери и по отцу. Я поняла, о чем он. У нас четверых каштановые волосы, а волосы Миа черные, как вороново крыло.
Отец спросил, что в этом плохого.
Плохого? Да это же прекрасно! ответил доктор Франссен. Должно быть, заложено где-то в генах, в генах, повторил он, понятно ли нам, что он имеет в виду?
Конечно, понятно, может, мы и простые люди, но уж точно не отсталые.
Музыканты-гении, сказал доктор Франссен, раз могут каждого заставить пуститься в пляс.
Мы вновь вытаращились на него.
«Жюль и Жюльетты», пояснил он. Лучший танцевальный оркестр в округе, так мне сказали.
Так и сказали? засмеялся отец. Налей-ка ему еще, обратился он к матери.
У Миа и правда были чудесные волосы. Волосы кинозвезды, так называла их мать, эти волосы нельзя отрезать. Она расчесывала их каждый день до тех пор, пока они не начинали сиять, как зеркало. «Можно в них глядеться», говорила она, обнимала меня и чмокала в макушку. И мы вместе гляделись в волосы Миа.
Почти близняшка, смеялась мать.
И не было ничего прекраснее этих слов. И хоть я не видела того, что видела она, я, само собой, кивала.
Сбиться с пути
Наш барабанщик считал, что матери тоже нужно найти местечко на сцене.
Мы можем дать ей бубен, сказал он.
Нас столько, сколько надо, ответил отец.
У тебя самая красивая жена в округе, Жюль, глупо этим не воспользоваться. Боишься, что все будут смотреть на нее, а не на тебя?
Одним движением отец схватил барабанщика за ворот и поднял его по меньшей мере на десять сантиметров над землей. Если он еще раз рискнет заикнуться о ней, отец переломает ему руки и ноги.
Я бросилась к Луи и все ему рассказала.
Ну наконец-то, сказал он.
Руки и ноги!
Эх, Жюльетта, наш папа и мухи не обидит. Он глубоко вздохнул. Вот бы он разок так на маму разозлился.
На маму?
Целый цирк, а не женщина, дрожь пробирает. Когда-нибудь из-за этого случится беда.
Беда?!
Потом, Жюльетта.
От Луи я направилась прямо к отцу.
Луи говорит, что мамаэто цирк.
Отец вдруг посмотрел на меня очень серьезно, приоткрыл рот и сразу закрыл его. Я начала переминаться с ноги на ногу от нетерпения: если он продолжит вот так молчать, я никогда не узнаю, что Луи имел в виду и правду ли он сказал.
И что когда-нибудь от этого будет беда, па.
Он не должен был так говорить, Жюльетта.
Но он так сказал, па.
Послушай, детка, начал он, люди не железные, а твоя мать тем более. Ей в жизни досталось, ты это знаешь. Расти без матери, такого и злейшему врагу не пожелаешь. Как бы там ни было, ты храбрая девочка, Жюльетта, и надеюсь, что, если когда-нибудь мать будет в тебе нуждаться, ты будешь рядом.
Я смотрела на него с открытым ртом.
Я об этом не прошу, я это знаю.
Храбрая девочка. Даже если я ею не была, я бы ею стала.
Можешь не волноваться, па.
Он глубоко вздохнул.
И не забывай о Миа. Позаботься, чтобы малышка не сбилась с пути. Ты ведь старшая сестра, Жюльетта.
Даже если бы он попросил меня позаботиться обо всем роде человеческом.
Я кивнула настолько серьезно, насколько смогла. Он улыбнулся, и не было на земле никого красивее моего улыбающегося отца. И обо всех галактиках позабочусь, если нужно, па. И этого будет мало.
Смерть
Нашему отцу и сорока не было, когда он умер. Вся деревня собралась в «У башни». Только в этом кафе был телевизор, а в тот вечер «Красные дьяволы» играли против голландцев. Час перед началом матча предназначался для нашего оркестра.
Вообще-то кафе было маловато для настоящего выступления. Мы отправили барабанщика и гитариста домой, но места все равно не хватало. Это не мешало нам выкладываться по полной. Деревня накачивалась пивом и плясала без удержу, наш отец играл и пел на разрыв аорты, Луи трубил так, что трясся потолок, я била по тарелкам до звона в ушах, а Миа выбивала туфельками искры из пола. В тот вечер «Красные дьяволы» должны были выиграть, и «Жюль и Жюльетты» собирались внести в их победу серьезный вклад.
И тут что-то случилось. Треск, короткий вскрик, и звук падения чего-то тяжелого. Танцы прекратились. Я обернулась. Наш отец лежал на полу, у него из носа текла кровь, я достала носовой платок, чтобы ее вытереть, но Луи схватил меня за руку и удержал.
Нет смысла, сказал он.
Я увидела, что у него в глазах слезы и из носа течет.
Возьми свой платок, Луи. Я вырвала руку, наклонилась над отцом и начала стирать кровь с его усов. Я терла его кожу до тех пор, пока она не покраснела.
Па, вставай.
Малышка, он умер, сказал кто-то.
Ничего подобного, ответила я.
Меня подняли и посадили на стул.
Это был 1959 год. Четвертое октября. Через два часа «Красные дьяволы» закончили свой худший матч с голландцами. Девятьодин.
Все из-за микрофона. Должно быть, его губы еще были мокрыми от пива. Должно быть, он слишком близко наклонился вперед, влажные губы дотронулись до микрофона, и ток прошел сквозь тело прямо в сердце.
У него было слабое сердце, сказал доктор Франссен. Если бы это не случилось сегодня, возможно, случилось бы завтра. Без всякого микрофона.
Наш отец мог справиться с чем угодно. В тот день он всех поднял в пляс своей песней, всех. А потом упал неподвижно. Как такое может быть, что в одну секунду в человеке столько жизни, а в другуюне остается ничего. Этого я никогда не могла понять.
Это был самый ужасный день в моей жизни.
Блеск
После похорон были пироги, кофе и пиво для семьи и друзей. Я обходила всех с кофе и подливала, когда он кончался. Гитарист и барабанщик стояли с пивом около крана. Они подняли кружки вверх, когда я прошла мимо.
За твоего отца, сказали они, чокнулись и опрокинули пиво одним глотком.
Потом с печалью посмотрели на свои пустые кружки.
И что теперь будет с «Жюлем и Жюльеттами», вздохнул барабанщик, я не знаю.
Тут подошел наш Луи. По его лицу я поняла, что он тоже не знает.
Мы же не прекратим выступать, сказала я взволнованно.
Найти вокалиста не так уж и трудно? Может быть, им смогла бы стать я.
Я открыла рот; Луи меня опередил.
Без нашего папы уже не будет того блеска.
Он был как цемент, вздохнул барабанщик, без цемента дом не построить.
Он посмотрел на Луи.
Что думаешь делать?
Меня уже позвали играть в три оркестра, ответил мой брат.
Как будто нас никогда не существовало. Если бы только отец это слышал.
Луи? А что, если я буду петь?
Ты?!
Я кивнула со всей решительностью, чтобы он увидел, что я это всерьез.
Он покачал головой.
Потерпи чуть-чуть, Жюльетта, твое время еще придет.
Его время, очевидно, пришло. В будние дни он работал школьным учителем, а по пятницам, субботам и воскресеньяммузыкантом. До 18 лет он играл в футбол. Если бы он за год до этого не повредил колено, то все еще бегал бы по полю.
Большая часть людей умеет делать лишь пару вещей, но Луи был хорош во всем. Я даже иногда завидовала. Но теперь, когда отец умер, а я тонула в печали, мысль о Луи, о том, что он может все, дарила утешение. Наш Луи не даст нам пропасть. Это самое меньшее, что ты можешь сделать, если ты хорош во всем.
Комедия
Мы не станем сидеть и унывать, сказала наша мать через неделю после похорон. Этим мы его не вернем. Но сперва нужно еще кое-что.
Кое-чем оказался склеп, который она заказала, такой большой, что мог бы вместить всех нас. Если только мы не женимся и не заведем по десять детей. Но в этом случае о нас смогут позаботиться эти самые дети.