Как он выглядел? спросила Фанни Айзека, когда он объяснил условия.
Что ты имеешь в виду? Он выглядел, словно собирается одолжить нам денег.
Он был удивлен? сказала она, но на самом деле хотела узнать, был ли он разочарован.
Когда обрушились банки, туристы остались сидеть по домам, и на глазах у Фанни и Айзека многие надежные предприятия Атлантик-Сити начали закрывать свои двери. И Айзек будто в одну ночь перестал мечтать. Он больше не приходил с завода со смутными идеями собственного бизнеса и набросками витрин на оборотах старых счетов. Он перестал говорить о доме, который они купят, он стал тише и безразличней. Он меньше смеялся над шутками Фанни и чаще срывался на Гусси. Вместо того, чтобы радовать и впечатлять родителей Фанни, как раньше, он теперь их избегал, отказываясь от ужинов на шаббат и воскресных прогулок на пляже. Но самым заметным для Фанни изменением стало полное нежелание заводить второго ребенка.
Два месяца после кризиса Айзек не касался Фанни. Когда он все же вернулся к ней холодной январской ночью, от облегчения она едва не заплакала. Ветер с океана бился в окно их спальни, и батареи, из которых недавно выпустили воздух, скрипели от груза ответственности. Фанни чувствовала, как внутри нарастает знакомое напряжение, как будто бы и у нее был рычажок, который стоило подкрутить. Она прошептала в ухо Айзеку:
Продолжай, но едва только слова покинули ее, как он отстранился, выплескивая теплую лужицу на ее бледный живот.
Зачем ты это сделал? спросила Фанни, хоть и знала ответ.
Я не хочу заводить еще одного ребенка в таких обстоятельствах.
На глаза навернулись слезы, но их скрыла темнота.
А в каких захочешь?
Я не знаю, Фанни, ответил он со вздохом. Не в таких.
Из всех знакомых Фанни мужчин, которых так или иначе затронул кризис, Айзек со своей работой на хлебозаводе был в наибольшей безопасности. В тяжелые времена их друзья и соседи могли отказаться от новых туфель и шляп, но вряд ли доходило до того, что они не могли позволить себе купить хлеб. Она догадывалась, что дела могут повернуться к худшему, но Фанни была уверена, что во всех обстоятельствах, кроме самых суровых, отец сможет защитить Айзека. Он уволит сколько угодно пекарей и упаковщиков, прежде чем выгнать с работы собственного зятя. Может, Айзек и не зарабатывал состояние, но бедность им не грозила.
Прошло три года, прежде чем Айзек перестал отстраняться от нее. В первый раз Фанни подумала, что он просто ошибся. Но это повторилось две ночи спустя, а затем еще раз через неделю. Она ничего не сказала, опасаясь, что он опомнится, но начала надеяться, ждать тех моментов, когда его мускулы напрягутся, а дыхание начнет прерываться. Как в первые дни вместе, она обвивала его ногами и прогибалась в спине, позволяя телу прижиматься к мужу, пока он не вздрогнет. В темноте, ожидая, когда его дыхание вернется в норму и усыпит и ее, она пыталась убедить себя, что Айзек перевернул новую страницу, что его уступка являлась выражением уверенности. Но в глубине души она знала, что скорее всего Айзек просто сдался.
* * *
Единственное, что мне в этой палате непонятно, сказала Фанни Айзеку, так это где здесь радио.
Айзек рассеянно оглядел комнату.
Почему ты считаешь, что тебе оно положено?
У других женщин вниз по коридору оно есть. По ночам его слышно.
Айзек ущипнул себя за переносицу, как будто не мог до конца поверить услышанному.
Думаешь, я слишком много хочу? Конечно, с радио приятнее
Тук-тук, раздался голос из-за двери. Фанни села прямо, когда увидела, что это администратор МакЛафлин совершает утренний обход.
О, так у тебя компания, сказала она и посмотрела на часы. Мистер Фельдман, вы должны помнить, что часы посещения начинаются в девять. Сейчас только половина восьмого.
Так рано? спросил он с сардонической усмешкой, но МакЛафлин это не развеселило.
Фанни не знала, стоит ли спрашивать о радио, и надеялась, что Айзек это сделает вместо нее. МакЛафлин ее немного пугала, еще с прошлого лета.
МакЛафлин начала читать больничную карту Фанни, и она воспользовалась возможностью, чтобы беззвучно прошептать Айзеку «радио». Он сделал вид, как будто не понял, о чем она, и Фанни сердито закатила глаза.
Давление выглядит неплохо. Немного повышенное, но не настолько, чтобы начать беспокоиться. Доктор Розенталь говорил с вами о давлении?
Фанни признала, что говорил.
Хорошо, подытожила МакЛафлин, с хлопком закрывая карту. Прошлым летом Фанни думала, что где-то в этой исписанной заметками книжке были ответы. Почему она родила так рано? Была ли в этом ее вина, Айзека или Божья? Какое-то время она при любой возможности спрашивала МакЛафлин и доктора Розенталя, но они не давали ей удовлетворительных ответов. В конечном итоге она перестала спрашивать.
Айзек не был сторонником расспросов ни тогда, ни сейчас. Она снова прошептала ему «радио», и он пожал плечами, не оставляя ей иного выбора, кроме как спросить самой:
Мы хотели узнать, в этих палатах есть радио?
МакЛафлин посмотрела на Айзека. Не знай Фанни, что это не так, то могла бы подумать, что она нахмурилась.
Не в каждой.
Правда? сказала Фанни.
Только за дополнительную плату.
Сколько? спросила она.
Дороже, чем готов был заплатить ваш отец.
* * *
После ухода МакЛафлин, Айзеку и Фанни говорить было особо не о чем; Айзек сидел на краешке стула, как будто готовый сбежать в любое мгновение, и рассеянно крутил на указательном пальце свою шляпу. У него были длинные элегантные пальцы.
Наконец, Фанни потеряла терпение.
Ты испортишь поля, сказала она, и он перестал.
Ты видел вчера Гусси? спросила она, пытаясь найти тему для беседы, которая подойдет обоим.
Хмм?
Гусси? Мама говорит, что у нее все в порядке.
О да, неуверенно ответил он. Я я действительно ее видел.
Я ужасно по ней скучаю, сказала она. Я даже не ожидала, что буду скучать так сильно. Ведь прошлым летом я провела в больнице всего неделю, от силы десять дней.
Ммммм.
Все мужчины становились такими ужасными собеседниками в дискомфортной ситуации, или это особенность ее мужа?
И как она? Счастлива? спросила Фанни.
Услышав слово «счастлива», Айзек поднял глаза. На его лбу пролегли морщины.
Счастлива? переспросил он, будто не понимая вопроса.
Счастлива.
Да, да. Конечно, она показалась мне очень счастливой.
Когда несколько других попыток завязать разговор закончились так же, Фанни отпустила Айзека.
Тебе пора на работу. Пока МакЛафлин не выгнала тебя за нарушение больничного распорядка.
Она пыталась пошутить, но Айзек не засмеялся. Он уже надел шляпу и вскочил на ноги.
Он наклонился поцеловать ее в щеку, но она схватила его за галстук и притянула губы мужа к своим. Ей хотя бы на минутку требовалось почувствовать себя старой Фанни Фанни, которая видела в его глазах что-то удивительное, когда он смотрел на нее. Айзек ответил на поцелуй, и на несколько длинных мгновений они снова оказались в своем потайном месте под Набережной на Соверен-авеню. Не было ни Гусси, ни займа, ни Хирама. Их самым большим беспокойством был вопрос, разрешат ли Эстер и Джозеф своей старшей дочери выйти за мужчину без средств.
Когда Фанни отстранилась, щеки Айзека казались немного порозовевшими, а на лицо легла тень улыбки. Он коснулся ее подбородка и поцеловал в кончик носа, прежде чем повернуться к двери.
Айзек, позвала она, когда он уже почти переступил за порог. Я едва не забыла.
Она взяла лежащий на туалетном столике конверт, все еще без почтовой марки, и протянула ему.
Будь так добр, отправь его Флоренс.
Джозеф
Когда Джозеф добрался до Пляжного киоска Уисшафтера следующим утром после похорон дочери, паренек пятнадцати или шестнадцати лет уже расставлял стулья и разворачивал огромные пляжные зонты.
Сколько будет стоить арендовать стул на целую неделю? спросил Джозеф, изо всех сил пытаясь смотреть на лицо парня, а не на безбрежный океан за его спиной.
Восемь долларов, сказал он.