Надеюсь, несколько пылинок осядут на этой сирени, смущенно сказал я и привлек ее к себе.
Утешься: есть еще мировая душа.
За мировую душу она держалась с непреодолимым упорством. Это произошло в Клаузенбурге. Мы накупили всякой еды, лучшей из дешевого: парижской колбасы по девять леев за кило, помидоров, зеленого перца, всего на пятьдесят баней, к тому же я за спиной у продавщицы стянул красную луковицу. Черный хлеб по карточкам мы попросили выдать нам за два дня. Нам хотелось есть. Накануне ночью я заработал десять леев, вместе с однокурсниками разгружая вагон подсолнечных семечек. Мы с Аннемари как раз устроились поудобнее в парке отдыха имени И.В. Сталина и собирались попировать, и тут к нам, пошатываясь, подбежал бродячий пес, кожа да кости. У Аннемари на глазах выступили слезы. «Неужели мы сможем пировать перед лицом таких страданий?» Мне казалось, что проще всего прогнать его или пересесть на другую скамейку. «Да как ты можешь, у него тоже есть душа, как у тебя и у меня!» И она бросила ему колбасу и все куски хлеба. Голодный пес обнюхал хлеб, полизал колбасу. И засеменил прочь. А я покатил ему вслед помидоры. «Помидорысобаке? Что за бессмыслица!» Птицы отвергли паприку, и мы скормили ее рыбам. Напоследок я с аппетитом съел луковицу.
В самом начале нашего романа, когда мы еще осмеливались произнести слово «счастье», я однажды привел Аннемари к тете Герте и бабушке. Мне хотелось, чтобы мои близкие полюбили Аннемари так же, как я.
Что ж, хорошо. Мы будем рады. Приятно поболтаем вечерком, сказала бабушка.
Тетя Герта тоже не имела ничего против:
Только скажи нам, из каких слоев общества она происходит.
Из никаких.
Я только спросила, чтобы мы могли как-то подготовиться.
Из скромной трехкомнатной квартиры дамам оставили одну каморку, выходящую окнами на север. В нее они кое-как втиснули вещи, уцелевшие за последние сорок лет после исторических катастроф, сотрясавших мир на участке между Будапештом и Германштадтом, вещи нужные и ни на что не годные, в том числе немного серебра и слоновой кости. А в потайном ящичке шаткого секретера хранились фамильные драгоценности. Каждую из двух других комнат занимали семьи с детьми. Плиту, ванную комнату и кладовку приходилось делить.
Во время чая за любовно накрытым столом Аннемари делилась последними собственными открытиями в области педагогики, решительно называя вещи своим именами. По одним лишь анатомическим признакам якобы можно установить, лишилась ли девица невинности. «Если у достигшей половой зрелости девицы, стоящей со сжатыми коленями, между бедрами образуется отверстие такого размера, чтобы через него могла прошмыгнуть, например, крыса, на практике для установления девственности можно просунуть пивную бутылку, то девица еще virgo intacta».
Тетя Герта спросила, как чувствуют себя отец и мать Аннемари.
Отец, пожалуй, чувствует себя хорошо, его нет в живых. Мама чувствует себя плохо. Она много лет страдает депрессией. И продолжала: Другой признак непорочной девственницы: она не носит бюстгальтера, а если носит, значит, уже переспала с мужчиной. Ничем не удерживаемые грудипримета девственницы.
Вмешалась моя бабушка:
Благородное слово «девственница» сегодня услышишь нечасто.
Тетя Герта спросила, давно ли нет в живых ее отца.
Он замерз под Сталинградом.
Зимы в России очень, очень холодные, заметила тетя Герта, не упоминая, что она пережила пять таких зим.
Можно сказать, он стал особой, личной жертвой Гитлера.
Как и все мы, вздохнула тетя Герта.
Нет, не все. Я намеренно употребила слова «особой, личной».
И Аннемари сообщила, что солдат Франц замерз на глубине девяноста сантиметров под землей, в одиночном бункере, размеры которого лично определил Гитлер:
Подумать только, и это для России, где глубина промерзания грунта составляет восемьдесят сантиметров!
В России глубина промерзания грунта на тридцать процентов больше, чем в Европе.
Знаниесила, торжествующе откликнулась Аннемари. Если бы Гитлер это знал, его солдаты не замерзли бы.
Бабушка сняла согревавшую чайник вышитую грелку. Во время правления в Будапеште большевика Белы Куна у нее начались приступы нервной дрожи. В эпоху правления Сталина ее состояние не улучшилось. Поэтому чай, липовый чай, который мы пили из чашечек без ручек, разливала тетя Герта. Подавались к чаю линцское песочное печенье и секейские пирожные.
А мед-то я и забыла, смущенно сказала бабушка. Надеюсь, он еще не пропал.
Она двинулась было в кладовку, но повернулась к нам, снова закрыла дверь и прошептала:
Фройляйн М. (это была соседка по фамилии Михалаке, начальница отдела кадров в профсоюзе парикмахеров «Гигиена») иногда путает полки в кладовке. Фрау А. тоже это заметила. С другой стороны, фройляйн М. растит осиротевших мальчиков своей сестры. Добрая душа.
И с этими словами бабушка просеменила за дверь.
«Фрау А.» бабушка и тетя для краткости именовали фрау Антонесе, преподавательницу французского языка, которой довелось учиться в Париже. С мужем и двумя взрослыми детьми она проживала в угловой комнате. Хозяйство вел ее супруг, в прошлом полковник кавалерии. Кастрюли других жильцов он сдвигал на плите в сторону саблей. А когда мыл посуду, то становился в угол, забаррикадировав кухонную дверь. Однажды фройляйн М. все-таки удалось прорваться в кухню, но тут на нее обрушилась увесистая кавалерийская сабля, ранив в грудь. «Колонель», привыкший на войне к крикам и виду крови, как ни в чем не бывало продолжал мыть посуду. Поскольку он никогда не удостаивал никого и словом, с ним бесполезно было спорить или объясняться. По временам он произносил одно-единственное загадочное слово: «Merde!»
Вашу старенькую бабушку, конечно, подавлял и тиранил супруг, сменила тему Аннемари. Приступы дрожи были ее неосознанным бунтом.
А почему она до сих пор страдает тремором, если дедушки давным-давно нет в живых? спросил я.
Сейчас она хочет таким образом вызвать сострадание окружающих.
Тетю Герту интересовало, сносные ли жилищные условия в Кронштадте.
Когда мой отец смылся в голубые дали, мама выиграла в лотерею домик, сказала Аннемари.
Тетя Герта решила не осведомляться, где именно находятся голубые дали.
Господь всегда хранил вдов и сирот, с воодушевлением заявила бабушка и дрожащей рукой поставила банку меда на стол.
Ничего подобного. Она просто верно угадала комбинацию цифр. Кстати, если установить психологические причины тремора, его можно вылечить. Тогда это всего-навсего дело педагогики. Только этого нужно по-настоящему захотеть.
Как же иначе, любезно заметила бабушка.
Но если вы не хотите дрожать, то почему дрожите все сильнее?
От радости, вставил я.
В дверь постучали. Не дожидаясь, когда ответят: «Войдите!» дверь распахнули, и в комнату вошли два мальчика, каждый с подносом в руках, а за ними женщина в запачканном халате и в тапочках на босу ногу. Мальчик поменьше был в клетчатом передничке и в платьице, носить каковое предписывалось всем детсадовским деткам вне зависимости от пола, а тот, что постарше, в школьной форме цвета морской волны со светло-голубой рубашкой и темно-синим галстуком.
Вот, принесли немножко dulceaţă, сияя, объявила фройляйн Михалаке. Мальчики мечтали увидеть высоко-ученых товарищей студентов. Йоника уже знает, что хочет изучать. Ну-ка скажи товарищам!
Судостроение в Галаце, с серьезным видом сказал мальчик.
Фройляйн Михалаке протиснулась между хозяевами, гостями и мебелью и принялась раздавать всем розетки с засахаренным вареньем. К ним она подала четыре крохотные кофейные ложечки, словно фокусник, достав их из декольте. Пока Аннемари принюхивалась к десерту, а я многословно благодарил, тетя Герта с бабушкой сидели словно окаменев и злобно посматривая на красноватый, поблескивающий десерт, как будто это яд.
Как, вы не угощаетесь? разочарованно произнесла фройляйн Михалаке. Ах, да, я забыла воду, а без воды никак. Ложечку варенья, глоточек водички.