Клод очень спешит в свою комнату. Бланш почти бежит, чтобы не отстать от него и от солдат в черных сапогах со стальными носами, которые впечатываются в плюшевые ковры. Бланш беспокоитсяона и сейчас остается женой директора «Ритца»! что ковры не выдержат такого обращения. Эти ковры привыкли к прикосновению изящных кожаных каблуков И снова она вспоминает о своих грязных туфлях. Впервые за очень долгое время мадам Аузелло чувствует, что не соответствует окружающей обстановке.
За годы, проведенные в «Ритце», она привыкла наряжаться. В этом месте есть что-то, что заставляет надеть лучшее платье и самые красивые драгоценности, выпрямить спину, говорить тише, в последний раз взглянуть на свое отражение перед тем, как выйти в мраморные залы, в которых каждая поверхность отполирована и сияет. Те, кто обеспечивает это вечное сияние, при виде гостя отступают в укромные углы. В итоге отель кажется волшебным замком, за которым с любовью ухаживают духи, выходящие только по ночам.
Но сейчас Бланш замечает нацистский флаг на огромных кадках с пальмами. Кожей ощущает гробовую тишину в роскошных залах и гостиных. Догадывается, что к каждой натертой до блеска двери прижато ухо доносчика. И снова забывает о туфлях.
Аузелло провожают в их старый люкс в крыле отеля, которое выходит на улицу Камбон. Чемоданы аккуратно сложены, но будь проклята Бланш, если она даст чаевые нацисту! Она просто кивает, и солдаты уходят. Супруги отворачиваются друг от друга, словно не могут поверить, что час возвращения домойкаким бы кошмарным он ни был! все же настал. И вот они вдвоем, как туристы, бродят по комнатам. Бланш с удивлением замечает, что все покрыто слоем пылираньше такое было невозможно представить. На позолоченных обоях появились трещинынаверное, до оккупации этот район бомбили. В воздухе повисла тишина, как будто маленький номерпо меркам Ритца, во всяком случае, затаил дыхание до их возвращения. Она открывает окно; внизу нацистские солдаты разговаривают и смеются, как школьники на каникулах.
Почему ты вел себя, как нашкодивший ребенок? Бланш вздрагивает, отходит от окна и наконец поворачивается к Клоду, который все еще сжимает ручку кейса.
У меня с собой Он начинает нервно смеяться, его аккуратные усики дрожат, а глаза навыкате часто моргают. Ах, Бланшетт, глупая ты женщина! У меня здесь документы. Он барабанит по корпусу атташе-кейса. Нелегальные. Бланки проездных и демобилизационных документов. Я украл их из гарнизона, чтобы использовать здесь, в Париже, для для тех, кому они могут понадобиться. Меня могли бросить в тюрьму, если бы нацисты обнаружили их.
Боже мой, Клод! Теперь настала ее очередь побледнеть; она опускается в кресло, представляя, что могло случиться. О, Клод! Ты должен был сказать мне, когда мы уезжали из Нима.
Нет. Клод качает головой, теребя воротник рубашки. Нет, Бланш. Есть вещи, о которых тебе не следует знать. Для твоего же блага.
И он снова становится собой, муж Бланш, ее раздражающе французский муж со своими строгими принципами и идеальным произношением. Они женаты уже семнадцать лет, а он все еще пытается сделать из непокорной американки послушную жену-француженку.
Ах, Клод, мы ведь не будем сейчас заводить эту старую песню? После всего, что мы пережили за этот год. После сегодняшнего дня.
Я понятия не имею, что ты имеешь в виду, чопорно заявляет ее муж. Раньше этот тон был для Бланш красной тряпкой. С легким уколом совести она вспоминает, что некоторые дыры в обоях появились еще до их отъезда. По вине летающих ваз и подсвечников, по причине длительных споров о природе брака. В частности, их брака.
Но сегодня Бланш слишком устала и сбита с толку, чтобы ругаться. И слишком хочет пить. Когда она в последний раз пила? Прошла вечность. Она смеется, несмотря на неприятный звон в ушах. Немецкое вторжениекруг ада, где тебя поджаривают на медленном огне.
Ну вот и все. К своему удивлению, Бланш вынуждена смахнуть неожиданно выступившую слезу. Все это было не так уж плохо. Пока не закончилось.
О чем ты? Клод, который осматривает комнату в поисках места, где можно спрятать контрабандные бумаги, хмурится.
Ничего не изменилось. После тех месяцев в Ниме, когда мы когда у нас была настоящая семья. Париж перешел под власть Германии, но ты все еще лжешь мне.
Нет-нет, все совсем не так. К удивлению Бланш, Клод произносит эти слова с грустью. Он бросает кейс на стол, как будто больше не в силах нести эту ношу. Его лицо смягчается, оно выглядит почти таким же молодым и подвижным, как в день их первой встречи. Мгновение он выглядит раскаявшимся, и она наклоняется к нему, прижав руки к сердцу, как юная девушка. Глупая, но полная надежд девушка.
Но Клод так и не потрудился объяснить, как все было на самом деле. Бланш пожимает плечамиединственное, что, по словам ее мужа, она делает не хуже, а даже лучше любой француженки, и начинает распаковывать вещи.
Сейчас Клод потягивается, выгибая спину, которая неприятно хрустит; его обычно невозмутимое лицо выглядит таким усталым, что, несмотря на разочарование, у Бланш возникает мимолетное желание загнать его в ванну и уложить в постель. Я должен пойти к мадам Ритц и посмотреть, что происходит в том крыле. Там, по-видимому, расположились немцы. Нацисты во дворце Сезара Ритцабоже мой! Он перевернется в гробу!
Иди, иди. Ты не успокоишься, пока не осмотришь каждый сантиметр своего любимого «Ритца». Я знаю тебя, Клод Аузелло. Но, может, мы потом заглянем в квартиру? Посмотрим, что там? Впервые Бланш вспоминает об их просторной квартире на авеню Монтень, в тени Эйфелевой башни. С того самого момента, как Аузелло покинули Ним в хаосе отступления, они стремились в «Ритц». Он был их главной целью. Но в Париже у них есть и другой домдом, который не занят нацистами. При мысли о солдатах, прячущихся за каждым углом здесь, в «Ритце», Бланш изнывает от желания сбежать. Бесстрашная самозванка, которая стояла снаружи и командовала нацистами, как крестьянами, исчезла; ее место заняла простая женщина.
Испуганная женщина без настоящего дома; чужая в стране, занятой ужасным врагом. Это делает ее слишком зависимой от мужа, который чаще разочаровывает, чем радует.
Впрочем, она разочаровывает его не меньше.
Думаю, нет, говорит Клод с бóльшим, чем обычно, оттенком властного превосходства; в ее нынешнем состоянии Бланш слышит это с облегчением. Если начнется дефицит и нормирование, то лучше нам быть здесь, в «Ритце». Я уверен, немцы позаботятся о том, чтобы у них было все самое лучшее, и, возможно, нам достанутся объедки. После минутного колебания Клод идет к жене, заключает ее в объятия и шепчет на ухо:Ты была смелой сегодня, моя Бланшетт. Бланш невольно вздрагивает и теснее прижимается к его груди. Очень смелой. Но, может быть, нам лучше побыть трусами? Пока мы не поймем Пока не поймем.
Она кивает; его слова не лишены смысла. О, он во всем прав, ее Клод, за исключением одного вопроса. Одного очень важного вопроса. И все же она позволяет себе слегка прижаться к мужу. Он не высок, не широкоплеч и не мускулист. Но рядом с ним Бланш все равно чувствует себя защищенной. Так было с самого начала. Такому уверенному в себе, раздражающе прямолинейному и порядочному мужчине нетрудно этого добиться. Хотя у него маленькие руки и тонкая, изящная, как у танцовщицы, шея, Бланш цепляется за мужа; в конце концов, онединственное, что у нее осталось. Она могла бы вернуться в Америку, когда мир стал рушиться на глазах. Могла бы вернуться к своему любовнику в другой странеи, скорее всего, быть в безопасности на обочине этого страшного цирка. Но нет, она осталась во Франции со своим мужем.
Когда-нибудь ей придется задать себе вопрос: почему? Но не сегодня, она и так через многое прошла. И ей срочно нужно выпить.
Как только Клод уходит, пообещав не задерживаться надолго, они оба знают, что это обещание он не сдержит, Бланш решает как следует рассмотреть себя в зеркале. Она уже несколько дней не видела своего отражения. Светлые волосыненатуральные; кольцо с рубином на правой рукененастоящее. Она спрятала драгоценность много лет назад и заменила ее подделкой, но никогда не говорила об этом Клодуон бы не одобрил такое решение. Изящный золотой крестик на шеесвадебный подарок мужа. Сначала она сочла это шуткой, но вскоре поняла, что ошибается; паспорт в сумочке, помятый оттого, что Бланш носила его с собой изо дня в день. Все это шутки, раз уж на то пошло, с горечью думает она.