И у тебя получилось?
Думал, что да. Но сейчас ты говоришь, что видишь во мне русского.
Да, вижу, подтвердила Соланж.
Получается, что я не справился с поставленной задачей.
Соланж, как это нередко делала, забавно сморщила нос.
А это плохо быть русским? поинтересовалась она. Вот я француженка и вроде это очень хорошо. Когда люди об этом узнают, у них появляется ко мне повышенный интерес. И я иногда этим даже пользуюсь.
Я вовсе не стыжусь, что я русский. Просто не желаю внутри чувствовать себя таковым. Национальностьэто один из самых сильных видов самоограничения и самообмана.
Никогда так не думала о себе. Я люблю Францию и мне приятно быть француженкой. Но это мне совсем не мешает сниматься в Голливуде. И я с удовольствием снимусь в русском фильме, если ты успешно проведешь переговоры.
Быть русскимэто немного другое, сказал Святослав.
Да? удивилась француженка. Объясни.
Святослав вздохнул. Ему не нравился этот разговор, но он не знал, как из него ловко выйти.
Русскиеэто особая нация.
И в чем же?
Русским не нравятся быть русскими, но при этом они очень гордятся, что они русские.
Как это? Разве одно не противоречит другому?
Противоречит. Но здесь в России это никого не смущает. Наоборот, на таких противоречиях держится вся национальная психология.
Соланж задумалась так глубоко, что на идеально гладком лбу появилось несколько несвойственных ему складок.
Я не могу этого понять, сообщила она плоды своих размышлений.
А я не могу объяснить. Но все именно так, как я говорю.
Знаешь, Святослав, мне было бы интересно сыграть такой противоречивый образ русской женщины. Хотя пока не представляю как.
А мнесделать такой фильм. Но я тоже пока не представляю как. Таких попыток в истории было немало, но не помню ни одну по-настоящему удачную. Наверное, обычному режиссеру это не под силу.
А кому под силу?
Не представляю. Возможно, требуется сверх гений.
А ты, я так понимаю, себя им не считаешь, вдруг насмешливо улыбнулась Соланж.
Святослав ощутил обиду. Да, он не гений, но многие считает его талантливым представителем новой кинематографической волны. И Соланж это прекрасно известно. И могла бы в таком случае пощадить его самолюбие. Тем более, последний его фильм оказался весьма провальным, он даже не покрыл затраты на его производство. И теперь попробуй найти инвестора в Америке. Вот потому и приходится вести переговоры с российскими продюсерами. Не будь этой неудачи, он бы ни за что не стал этого делать. Меньше всего ему хочется снимать тут.
Соланж почувствовала его настроение и дотронулась до руки.
Не обижайся, милый, ты же знаешь мой язычок. Скажу, а потом жалею. Кстати, мы что-то очень долго едем. Случайно не в Сибирь.
Святослав посмотрел в окно. И увидел впереди знакомый дом, точнее, сначала был высокий непроницаемый забор, а уже за ним просматривалась крыша самого строения. Три года назад, когда он ненадолго заехал в Россию, то провел тут одни сутки.
Дорогая, рад тебя проинформировать, что мы приехали, сообщил он. Остановитесь возле ворот, сказал он уже таксисту.
Они вышли из машины. Святослав подошел к домофону. Надавил на кнопку и произнес: «Я к Михаилу Ратманову. Меня зовут Святослав, я его брат». Ворота автоматически раздвинулись, Святослав и Соланж вошли внутрь, катя за собой чемоданы.
Внезапно Соланж резко остановилась.
Ты чего? спросил Станислав.
Соланж указала рукой на дом.
Это же самый настоящий дворец, изумленно произнесла она. Версаль. Так я его буду называть.
8.
Папа, я не понимаю, зачем мы туда едем? Этот вопрос Ростислав повторил уже несколько раз, и Азаров понял, что избежать ответа сыну не удастся. Хотя говорить на эту тему прямо сейчас совсем не хотелось. К тому же придется утаить некоторые факты, а этого он желал еще меньше.
Ты сам много раз мне говорил, что твой брат дядя Миша едва ли не главный российский коррупционер, продолжил сын. И однажды ты непременно сделаешь фильм-разоблачение о нем. Ты передумал?
Ничего, Ростик, я не передумал. Но изменились обстоятельства. Так уж все складывается.
И как же все складывается? насмешливо поинтересовался Ростислав.
Азаров невольно скосил на него глаза. Уж очень сын бескомпромиссный и принципиальный, у него либо так, либо никак, практически не просматривается полутонов. Конечно, это качество можно списать на молодость, но его не покидало ощущение, что когда Ростислав станет старше, то не сильно изменится.
Позвонил твой дедушка и очень просил приехать к Михаилу. Впервые за долгий срок собирается почти вся семья. Если я правильно понял, не будет только твоей мамы и твоей сестры. Кстати, там будет Рената, а у вас, насколько я знаю, хорошие отношения.
Это не причина ехать в дом ее отца.
Возможно, согласился Азаров. Но она будет рада тебе. Мне кажется, вы с ней давно не виделись.
У нас слишком разные представления на многие вещи, пожал плечами юноша. Я не так давно приглашал Ренату на наше мероприятие, но она не захотела пойти. А есть еще причина ехать к дяде Михаилу?
Есть, посмотрел Азаров на сына. В Москве опасная эпидемия, а там мы будем от нее хоть как-то защищены. Нам всем надо пережить эти страшные времена. Хотя бы для того, чтобы изменить этот мир.
И другой возможности это сделать нет?
Есть, конечно, но я же говорю: так, совпало. Кстати, там будет и дядя Станислав, а ты же интересовался его творчеством.
Я видел пару его фильмов, мне они понравились, не слишком охотно признался Ростислав.
Вот видишь, будет, о чем с ним поговорить. Ты же сам хотел учиться на режиссера. Или передумал?
Я еще не решил.
По крайней мере, общение с ним тебе поможет с выбором. Что же касается Михаила, то рано или поздно фильм о нем мы сделаем.
А как вы будете общаться? Вы же лет пять не разговариваете.
Больше пяти. Не знаю. Поживем, увидим. Чего сейчас загадывать. Вот приедеми все станет ясным. Только прошу тебя, не лезь в бутылку. Обещаешь?
Я постараюсь, папа. Но не обещаю.
Я хотел тебе давно сказать, но все не было случаяваше движение мне представляется излишне радикальным. Вы слишком бравируете своей ненавистью к режиму. Одно название: «Непримиримые» чего стоит.
И это говоришь ты, удивился Ростислав. Тебя считают главным оппозиционером нынешней власти.
Положим не главным, а только одним из главных. Но я не об этом. Понимаешь, Ростик, всегда опасно, когда ненависть слишком сильно захватывает человека или подчиняет себе целое политическое движение. Это плохо кончается для всех. Я в свое время немало изучал подобных примеров. И знаю, во что это может вылиться.
Что же ты предлагаешь?
Снизить обороты. А уж во время эпидемии, тем более. Наш Комитет борьбы с коррупцией решил, что пока не пройдет этот мор, мы ограничим публикацию наших новых расследований. Сейчас должны быть другие приоритеты.
Это ваше дело. А наше движение такого решения не принимало.
И напрасно. Власть и без того не справляется с ситуацией. Если еще и нещадно бить по ней, будет хуже не ей, а людям. Пусть все кончится, и мы предъявим всем свои счеты. Мы тщательно анализируем, что происходит. И обязательно обнародуем все претензии и обвинения. И еще одно, что я хочу тебе сказать: я очень беспокоюсь за твое здоровье. Вы молодцы, что помогаете больным и нуждающимся. Но от этого опасность заразиться вырастает многократно. Подумай, нужно ли тебе так рисковать. Тебе всего восемнадцать.
А тогда кому можно рисковать? Тем, кому, к примеру, двадцать пять? Можно считать, что они уже достаточно пожили?
Азаров невольно вздохнул, он прекрасно сознавал, что в глазах сына этот аргумент выглядит крайне неубедительным. Но где взять другой, чтобы уберечь Ростика от заражения?
Послушай, папа, я понимаю тебя. Но поверь, мы же не идиоты и не самоубийцы. И принимаем все меры, чтобы не заразиться.
Это вы правильно делаете, но все равно опасность сохраняется большая.
Сейчас везде опасно. Во всем мире ежедневно умирает тысячи людей.
Знаешь, Ростик, это как-то не утешает. Достаточно того, что страшно за маму и Ларису. Они, как на зло, застряли в самом эпицентре итальянской эпидемии.