С дядей же все было иначе. Когда он закрыл ворота и посмотрел в сторону дома, по его лицу я тут же осознала: он один из нас. С минуту он стоял на месте, и мне вдруг стало ясно: он не хочет идти дальше.
До сих пор помню солнечное платье моей двоюродной сестры. Оно цветком распускалось от талиипышно, как ни один виденный мной в жизни наряд, и под стать ему голову Сомин украшал желто-красный ободок с крошечным подсолнухом. А золотые туфельки! Наверное, впервые в жизни я потеряла дар речи от силы одежды.
Пока тетя открывала чемодан с привезенными подарками, бабушка прожигала ее таким взглядом, что сомнений не оставалось: быть беде.
Можно я покажу Сомин мой огород на территории церкви? спросила я. Дядя согласился и погладил меня по голове. Он сочувствовал мнеэто было написано на лице.
Он ведь не очень далеко? спросила тетя, слегка обеспокоившись. Они сами справятся?
Это вам не Америка, стальным голосом отрезала бабушка. Здесь нет сумасшедших с пистолетами. С детьми все будет хорошо.
Я тоже пойду! сказал Хенсик, хватая Сомин за руку.
Да, вперед, сказал дядя, глядя на него с такой нежностью, что я отвернулась. Затем дядя встретился со мной глазами, и мы оба всё поняли. Он хотел, чтобы его дети ушли из дома до того, как грянет буря.
Пойдемте же, сказала я, подпрыгнув на месте.
К церкви мы направились длинной дорогой, через небольшой холм за домом и несколько магазинов в конце улицы. Я надеялась провести как можно больше времени вне домаи чтобы как можно больше людей увидели моих дорого одетых двоюродных брата и сестру. Вероятно, подобные мысли я переняла от бабушки. Увы, мы встретили только двоих или троих незнакомых людей, не тех, кого я бы хотела увидеть. Да еще и Хенсик устал.
У меня ножки болят, скулил он, пиная обочину. Я хочу назад к папе. Мне скучно.
Я взглянула на него почти с ненавистью. Все шло не так, как я мечтала! Сомин не очень поддерживала разговор, когда я оживленно рассказывала о монахиняхособенно о своей любимой сестре Марии. Ее больше занимало поведение Хенсика. Он дурачился, то отклоняясь куда-то вбок, то шатаясь из стороны в сторону. «Смотрите, я мертвый слон», хихикал он, а затем снова начинал ныть.
Вместо того чтобы повысить голос, Сомин тоже смеялась. Я никак не могла понять, почему она все это терпит. Она не выпускала руку Хенсика и, даже когда он вырывался, умудрялась превращать это в игру: «Поймала!» восклицала она.
Я бросила попытки поговорить с ней и просто угрюмо шла к церкви. Когда мы наконец добрались до сада, я чуть не расплакалась от облегчения. Мой маленький огород находился в дальнем углу, справа от ручья, и у меня ушло все лето на то, чтобы привести его в порядок, правильно подвязав огурцы, зеленый перец и патиссоны.
Вот он, произнесла я, картинно махнув рукой в сторону огорода. Неделю назад сестра Мария добродушно сказала мне, что никогда прежде не видела столько огурцов на одном растении.
Это и есть твой сад? Сомин вскинула брови. И ради этого мы прошли весь путь? Мой сад в Вашингтоне в двадцать раз больше!
Она засмеялась, но, увидев мое лицо, похоже, почувствовала себя неудобно и замолчала. Зато Хенсик рассмеялся вслед за ней и, вырвав руку, помчался в сторону моих огурцов.
Уи-и-и! Вопя, он подбежал прямо к самому большому, с которого вот уже несколько дней я не спускала глаз, и схватился за него.
Хенсик не заметил, что огурец колючий. Больно, должно быть, стало не сразу; завизжал мой кузен лишь несколько секунд спустя. Злосчастный огурец он сжимал в ладони все крепче.
Мы с Сомин рванули на помощь. Я оказалась рядом первой и, высвободив руку кузена, потянула его к себе за спинку рубашки. Но Хенсик завизжал громчеи я в испуге выпустила его. Мальчик, споткнувшись, упал лицом прямо на мой огурец.
Развернувшуюся сцену я запомнила на всю жизнь, каждую мелочьнебо, сад, глаза Хенсика, страшные порезы. Эта картина меня преследует. Никак не могу от нее избавиться. Вот Хенсик встает и, безудержно плача, поднимает на нас свое окровавленное лицо: он упал прямо на проволоку, которую я подвязала для огуречных усиков. Вот он касается руками лица и видит кровь на ладонях. Я снова пытаюсь подойти. А он, не переставая кричать, бежит прочь.
* * *
Несколько лет назад, когда я училась на третьем курсе, папа отвел меня в клинику душевного здоровья. Она располагалась в небольшом офисе на втором этаже в Итэвоне, а через дорогу, за густо растущими деревьями, стояла американская база. Тогда в том районе еще можно было встретить проституток и торговцев-лоточников, а ночью случались и убийства. Но только здесь работала горстка психиатров, принимавших наличные прямо на месте и не задававших лишних вопросов о страховке или именах пациентов.
Покружив на машине в поисках парковочного места, отец все-таки остановился на стоянке отелянетипично для него. Это означало одно: он смирился с фактом, что ему придется прилично раскошелиться.
Незадолго до этого он узнал, что я прогуливаю занятия, а вместо них провожу все время в комикс-кафе, баррикадируясь от внешнего мира выдуманными историями. Работавшая в супермаркете по соседству дама выдала меняона жила в нашем офистеле и рассказала отцу, что я постоянно ошивалась на улице, словно бездомная.
У меня не было ответов на вопросы родителей. В итоге на меня просто накричали. «Ты прекрасно знаешь, сколько стоит обучение! заикаясь от злости, воскликнул отец. Ты думаешь, у нас деньги лишние, чтобы выкидывать их на ветер?» Моя мачеха лишь раскачивалась взад-вперед с немым укором.
У меня пропало всякое желание заниматься. Моя специальность была несерьезной, как и место обучения. Я не сомневалась, что не смогу найти работув пятьдесят пять отцу пришлось уволиться из компании и оставить меня без блата. Так в чем смысл?
«Оставь меня в покое, хотелось сказать. К тому же ты мне должен». Но я не проронила ни слова, даже когда он ударил меня по лицу и пригрозил побрить налысо.
Ночью я услышала, как они в спальне тихо обсуждают меня. А спустя неделю отец сообщил, что отведет меня в Итэвон.
Мне нужно будет говорить по-английски? спросила я, запаниковав при виде иностранных букв на здании и крупной американки, выглядывавшей из-за двери с надписью: «ДОСТУПНАЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ».
Она говорит по-корейски, ответил отец. Я буду ждать тебя здесь. Он указал на ресторан быстрой еды через дорогу. Сообщи мне, когда придет время платить.
Я сначала думала удрать, но затем любопытство победило. Ни раньше, ни потом мне не доводилось встречаться с психотерапевтами, и было интересно, на какое волшебство способны такие цены.
Итак, терапевт и я уселись, и целый час она доблестно, ласково парировала. С первого же мгновения, войдя в маленькую комнату в дешевом нейлоновом свитере и выцветших брюках, специалист меня разочаровалавоображение рисовало ее внешность и речь совершенно другими. Ее образ не мог ни вызвать уважение, ни тем более расположить к разговору по душам.
Поговорим об учебе? Почему тебе не хочется на занятия?
Я не знаю.
Она заглянула в свою записную книжку за помощью.
Как думаешь, ты могла бы рассказать мне о том, как ослепила в детстве своего двоюродного брата? Понимаю, это был чудовищный несчастный случай.
Что? Нет.
Отец заплатил за час консультации наличными. Сияя так, будто у него гора свалилась с плеч, он отдал пачку купюр суммой в десять тысяч вон, а я невольно вздрогнула. За такие деньги можно было пройти полный техосмотр. Я слышала, как позднее отец советовал друзьям обратиться за профессиональной помощью: мгновенное решение! Терапевт с американским образованием!
Он не ответил на вопрос секретаря, когда нас ждать на вторую консультацию. Я сказала, что мы позвоним на неделе и выберем время.
* * *
Если спросить, почему я вышла замуж за моего супруга, я отвечу следующее: потому что у него умерла мама.
Я узнала об этом уже на втором свидании (первое было вслепую, там мы и познакомились). Рассказывая о мамином раке мозга, о ежедневной радиотерапии, о метастазах и, наконец, о смерти на больничной койке в окружении детей, будущий муж даже не заметил, как, должно быть, сверкнули мои глаза. Он склонился над тарелкой с пастой, его лицо омрачилось горем. Он говорил мне о ее боли и о своей. А я, словно наэлектризованная, слушала.