Куда лучше, чем старое Панамериканское шоссе, добавляет Мама. Помнишь, как мы ехали по Сьерра-Мадре? Тот еще геморрой.
Я помню, говорю я.
Как ты можешь помнить? Тебя тогда на свете еще не было! говорит Рафа.
Ага, Лала, вступает Тикис. Ты еще была глиной. Ха-ха!
Но я все помню. Честно!
Тебе, наверное, просто кто-то рассказывал, говорит Мама.
Однажды Рафа и Ито на шоссе через Сьерра-Мадре выбросили в окно половину одежды из чемодановпросто им нравилось, как ветер вырывает ее из рук. Майки повисли знаменами на остриях magueys, носки запутались в пыльном жестком кустарнике, белье украсило цветущие nopalitos, словно праздничные шляпы, а Мама с Папой тем временем смотрели только вперед, их беспокоило то, что впереди, а не позади.
Иногда горные дороги такие узкие, что водителям грузовиков приходится открывать дверцы, дабы выяснить, насколько близко их машины от края. Один грузовик сорвался вниз и кувырком полетел по каньонунеспешно, как при замедленной съемке. Мне это приснилось или же я опять слышала чей-то рассказ? Не помню, где кончается правда и начинаются истории.
Городки с центральными площадями, открытыми эстрадами и чугунными скамейками. Деревенский запах, как запах твоей собственной макушки в солнечный день. Дома, выкрашенные в яркие цвета и то тут, то там выступающие на обочины кресты вдоль дороги, отмечающие места, где чьи-то души покинули тела.
Не смотрите туда, говорит Мама, когда мы проезжаем мимо, но из-за этих ее слов мы приглядываемся к ним еще внимательнее.
Где-то в глуши нам приходится остановиться, чтобы Лоло смог пописать. Папа закуривает сигарету и проверяет покрышки. Мы все выходим из машиныразмять ноги. Вокруг ничего интересногоодни лишь поросшие кактусами холмы, mesquite, полынь да дерево с белыми цветами, похожими на шляпки. Из-за жары кажется, что сине-пурпурные горы вдалеке дрожат.
Я поворачиваюсь и вижу трех босоногих ребятишекони смотрят на нас: девочка, сосущая подол линялого платья, и двое мальчишек, чьи тела покрыты пылью.
Проверяющий покрышки Папа заговаривает с ними:
Это ваша сестричка? Не забывайте хорошенько заботиться о ней. Где вы все живете? Где-то рядом?
Он говорит и говорит, как мне кажется, довольно долго.
Перед самым отъездом Папа берет из машины мою резиновую куклу со словами:
Я куплю тебе другую.
И не успеваю я вякнуть хоть слово, как мой пупс оказывается в руках той девочки! Ну как мне объяснить, что это мой ребенок, моя кукла Бобби, у которой на левой руке не хватает двух пальцев, потому что я сжевала их, когда у меня резались зубы? Другой такой куклы нет на всем белом свете! Но не успеваю я ничего сказать, как Папа вручает куклу девочке.
Потом исчезают и грузовики, подаренные на Рождество Лоло и Мемо.
Трое детей бегут с нашими игрушками в холмы из пыли и гравия. Не отрывая от них глаз и широко разинув рты, мы вопим на заднем сиденье.
Вы, дети, слишком избалованны, ругает нас Папа, когда мы едем прочь.
Я действительно вижу, как через плечо бегущей девочки резиновая рука моей куклы Бобби с тремя пальцами машет мне на прощание? Или мне это только кажется?
6Керетаро
Поскольку мы дети, нам забывают рассказывать о том, что происходит, или же нам о том рассказывают, но мы забываем. Не знаю, что из этого верно. Заслышав слово «Керетаро», я вздрагиваю и надеюсь, что никто ничего не вспомнит.
Отрежьте.
Все сразу? спрашивает Папа.
Все, говорит Бабуля. Они отрастут и станут гуще.
Папа кивает, и парикмахерша подчиняется. Папа всегда делает, что велит Бабуля, и пара движений ножниц превращает меня в pelona.
Чик. Чик.
Две косички у меня на голове, которые, как я помню, были всю мою жизнь, такие длинные, что я могла сесть на них, теперь лежат, словно дохлые змеи, на полу. Папа заворачивает их в носовой платок и засовывает в карман.
Чик, чик, чик. Ножницы шепчут мне на ухо всякие противные вещи.
В зеркале воет уродливая девочка-волчонок.
Всю дорогу до Мехико.
В первую очередь потому, что братья смеются и дразнят меня мальчишкой.
О господи! Какой же chillona ты оказалась. Ну что в этом такого страшного? спрашивает Мама.
Что может быть хуже, чем быть мальчиком?
Быть девочкой! кричит Рафа.
И все в машине хохочут еще громче.
По крайней мере я не самая старшая. Как Рафа, который однажды не возвращается с нами из поездки в Мехико.
Мы забыли Рафу! Останови машину!
Все в порядке, говорит Папа. Рафа остался с твоей бабушкой. Ты увидишь его в следующем году.
И правда. Мы видим его только через год, и когда он возвращается к нам, волосы у него оказываются короче, чем мы помним, а его испанский столь же витиеват и правилен, как у Папы. Его отправили в военную школу, такую же, в какую пришлось ходить Маленькому Дедуле, когда он был мальчиком. Рафа возвращается с фотографией класса, на которой он в форме военной школы, и он теперь выше и спокойней прежнего и такой странный, что нам кажется, будто нашего брата похитили и прислали взамен другого человека. Он пытается говорить с нами по-испански, но мы не разговариваем с детьми на этом языке, только со взрослыми. Мы игнорируем его и продолжаем смотреть мультики.
Позже, когда он сможет говорить об этом, то расскажет, каково быть покинутым своими родителями и оставленным в стране, где тебе не хватает слов для того, чтобы объяснить, что ты чувствуешь.
Почему вы оставили меня?
Ради твоей же пользы, чтобы ты научился хорошо говорить по-испански. Твоя бабушка думала, так будет лучше
Это была идея Ужасной Бабули. И это все объясняет.
Ужасная Бабуля играет роль ведьмы в истории о Гензеле и Гретель. Она любит есть мальчиков и девочек. Она проглотит всех нас, если ей это позволить. Папа позволил ей проглотить Рафу.
Мы пробыли в Керетаро день. Пообедали там и ходили и смотрели на старые дома, и в самый последний момент Бабуля решила, что ей надо сходить здесь в парикмахерскую, потому что в маленьком городке это выйдет дешевле, чем в столице. Это написано на вывеске, которую мы замечаем, прогуливаясь после обеда, и таким вот образом Бабуля, Мама и я оказываемся в салоне красоты. Мальчикам скучно, и они ждут нас на plaȥa.
Меня о чем-то спрашивают, я не понимаю, о чем, и мне отрезают косичкине успеваю я и слова сказать. А может, меня вообще ни о чем не спрашивают. А может, я задумалась, когда меня об этом спросили. Знаю лишь, что, когда мои косички падают на плиточный пол, я перестаю дышать.
Будто тебе руки отрезали, ругается Бабуля. Это же просто волосы. Знаешь, какие ужасные вещи случались со мной, когда я была маленькой, но разве я плакала? Я не заплакала бы даже по велению Бога.
Мы будем вплетать их в твои волосы, когда ты вырастешь, говорит Папа, как только мы оказываемся в машине. Тебе понравится это, правильно я говорю, моя королева? Я закачу грандиозную вечеринку, на которой все будут в вечерних платьях и смокингах, и куплю большой-пребольшой торт, он будет выше, чем ты, оркестр заиграет вальс, и я приглашу тебя танцевать. Хорошо, моя богиня? Не плачь, моя красавица. Ну пожалуйста.
Хватит сюсюкать с ней, раздраженно говорит Мама. А не то она никогда не вырастет.
До Керетаро тридцать три километра. Как только кто-то произносит это слово, во мне вспыхивает надежда на то, что никто ничего не помнит, но они ничего не забывают, мои братья.
Керетаро. Эй, помнишь, здесь Лале отрезали косы!
Их смех впивается в меня, будто акульи зубы.
Керетаро. Моей шее холодно, словно ее касаются ножницы. Керетаро. Керетаро. Это звук щелкающих ножниц.
7La Capirucha
Мы почти приехали, то и дело говорит он. Ya mero. Почти. Ya mero.
Но мне нужно пописать, говорит Лоло. Сколько там осталось?
Ya mero, ya mero.
Даже если ехать нам еще много часов.
Папа уже не обращает внимания на пейзажи и смотрит только на дорожные знаки, возвещающие о том, сколько километров нам осталось проехать. Так сколько же? Сколько? Он предвкушает то, как мы въедем в зеленые чугунные ворота дома на улице Судьбы, горячий ужин и постель. Сон, в который погрузится, когда дорога кончится и правая нога перестанет дрожать от напряжения.