Сандра СиснеросКарамело
Para ti, Papá
Cuéntame algo, aunque sea una mentira.
Расскажи мне историю, даже если она ложь.
© Солнцева О., Волхонский М., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Предуведомление, или Правда не нужна мне, можешь забрать ее, она слишком hocicona для меня
По правде говоря, эти историивсего лишь истории, обрывки нитей, найденные случайно то тут, то там и сплетенные вместе, чтобы получилось что-то новое. Я выдумала то, чего не знаю, и преувеличила то, что знаю, продолжая семейную традицию незлонамеренной лжи. Если, выдумывая, я, сама того не ожидая, наткнулась на правду, perdónenme.
Писать книгузначит задавать вопросы. Не важно, отвечают ли тебе правду или puro cuento. В конце концов запоминается только история, а правда выцветает, как бледно-синие нитки вышивки на дешевой подушке: Eres Mi Vida, Sueño Contigo Mi Amor, Suspiro Por Ti, Sólo Tú.
Часть перваяRecuerdo de Acapulco
Acuérdate de Acapulco,
de aquellas noches,
María bonita, María del alma;
acuérdate quen en la playa,
con tus manitas las estrellitas
las enjuagabas.
«María bonita» Августина Лары, которую он пел, подыгрывая себе на пианино, в сопровождении тихого, очень-очень тихого голоса скрипки.
На фотографии, висящей над Папиной кроватью, мы все маленькие. Мы были маленькими в Акапулько. И всегда останемся маленькими. Для него мы и сейчас точно такие, какими были тогда.
Сразу за нами плещутся воды Акапулько, а мы сидим на границе воды и земли. Маленькие Лоло и Мемо показывают рожки над головами друг друга; Ужасная Бабуля обнимает их, хотя в жизни ничего подобного не делала. Мать отстраняется от нее ровно настолько, чтобы не показаться невежливой; рядом с ней примостился ссутулившийся Тото. Большие мальчики, Рафа, Ито и Тикис, стоят возле Папы, его худые руки лежат у них на плечах. Бледнолицая Тетушка прижимает к животу Антониету Арасели. Фотоаппарат щелкает, и она моргает, словно не желает знать будущее: о продаже дома на улице Судьбы, переезде в Монтеррей.
Папа щурится точно так, как щурюсь я, когда меня фотографируют. Он еще не acabado. Еще не конченый, не истощен работой, беспокойством, многими пачками выкуренных сигарет. Только ничего не выражающее лицо и аккуратные тонкие усики, как у Педро Инфанте, как у Кларка Гейбла. Кожа у Папы мягкая и бледная, словно живот акулы.
У Ужасной Бабули такая же светлая кожа, что и у Папы, но со слоновьими складками. Она упакована в купальник, цвет которого хорошо сочетается со старым зонтиком с янтарной ручкой.
Меня среди них нет. Они забыли обо мне, когда фотограф, шедший по пляжу, предложил сделать общий портрет, un recuerdoбуквально «воспоминание». И никто не заметил, что я строюсама по себепесочные замки неподалеку. Они не видят, что меня нет на фотографии, до тех пор, пока фотограф не приносит снимок в дом Катиты, и я, взглянув на него, не спрашиваю: а когда это было снято? И где?
И тут все понимают, что портрет неполон. Словно меня не существует. Словно я тот самый фотограф, бредущий по пляжу со штативом на плече и вопрошающий: ¿Un recuerdo? Сувенир? Память?
1Verde, Blanco y Colorado
Новый подержанный белый «кадиллак» Дядюшки Толстоморда, зеленая «импала» Дядюшки Малыша и Папин красный универсал «шевроле», купленный тем летом в кредит, все они мчатся к дому Маленького Дедули и Ужасной Бабули в Мехико. Через Чикаго, по Трассе 66, по Огден-авеню, мимо гигантской черепахи, рекламирующей средство для полировки автомобилейи дальше всю дорогу до Сент-Луиса, Миссури, который Папа называет по-испански: Сан-Луис. От Сан-Луиса до Талсы, Оклахома. От Талсы, Оклахома, до Далласа. От Далласа через Сан-Антонио до Ларедо по шоссе 81, пока мы не оказываемся по другую сторону границы. Монтеррей. Сатилло. Матеуала. Сан-Луис-Потоси. Керетаро. Мехико.
Каждый раз, как белый «кадиллак» Дядюшки Толстоморда обгоняет наш красный универсал, кузеныЭлвис, Аристотель и Байронпоказывают нам языки и машут руками.
Быстрей, просим мы Папу. Давай быстрей!
Мы проносимся мимо зеленой «импалы», и Амор и Пас повисают на плече Дядюшки Малыша:
Папуля, не отставай!
Мы с братьями корчим им рожи, плюем, показываем на них пальцами и хохочем. Три машинызеленая «импала», белый «кадиллак», красный универсалустраивают между собой гонки, временами обгоняя друг друга даже по обочине. Женщины вопят: «Потише!» Дети вопят: «Быстрей!»
И какая досада, когда кого-то из нас укачивает и нам приходится остановиться. Зеленая «импала» и белый «кадиллак» пролетают мимогромкие и счастливые. Дядюшка Толстоморд бешено сигналит.
2Chillante
Если мы доберемся до Толуки, я на коленях поползу в тамошнюю церковь.
Тетушка Лича, Элвис, Аристотель и Байрон вытаскивают вещи на тротуар. Блендеры. Транзисторы. Куклы Барби. Швейцарские перочинные ножи. Пластмассовые хрустальные люстры. Модели самолетов. Мужские рубашки на пуговицах. Кружевные лифчики. Носки. Стеклянные ожерелья и серьги к ним. Заколки для волос. Зеркальные солнечные очки. Пояса-трусы. Шариковые ручки. Наборы теней для век. Ножницы. Тостеры. Акриловые пуловеры. Атласные стеганые покрывала. Полотенца. И это не считая коробок со старой одеждой.
Снаружиподобный океанскому рев машин, мчащихся по Северо-Западному шоссе и Конгресс-экспрессвей. Внутридругой рев; по-испанскииз радиоприемника с кухни, по-английскииз телевизора, по которому показывают мультики, на том и другом языках, тот, что издают мальчишки, умоляющие о un nickle на итальянский лимонад. Но Тетушка Лича ничего этого не слышит. Она бурчит себе под нос: «Virgen Purisima, если мы доберемся хотя бы до Ларедо, я трижды переберу четки, вознося молитву»
Cállate, vieja, ты заставляешь меня нервничать. Дядюшка Толстоморд возится с багажником на крыше машины. У него ушло два дня на то, чтобы уместить в нее вещи. Багажник белого «кадиллака» забит до отказа. Его покрышки сплющились. Задняя часть сильно просела. Здесь больше ни для чего нет места, кроме как для пассажиров, и все же кузенам приходится восседать на чемоданах.
Папуля, у меня уже болят ноги.
Ты. Заткни свою пасть, а не то поедешь в багажнике.
Но в багажнике нет места.
Я сказал, заткни свою пасть!
Чтобы окупить отдых, Дядюшка Толстоморд и Тетушка Лича берут с собой вещи на продажу. Нанеся визит Маленькому Дедуле и Ужасной Бабуле в городе, они едут в родной город Тетушки Личи, в Толуку. Весь год их квартира выглядит словно магазин. Уик-энды они проводят на блошином рынке на Максвелл-стрит*, выискивая там нужное для поездки на юг. Дядюшка говорит, эти вещи должны быть lo chillanteкричащими. «Чем безвкуснее, тем лучше, говорит Ужасная Бабуля. Нет смысла тащить что-то ценное в город, населенный индейцами».
Каждое лето приобретается что-то невероятное, продающееся словно горячие queques. Брелоки с персонажами Тото Джиджио. Щипчики для завивки ресниц. Парфюмерные наборы «Песня ветра». Пластиковые шапочки от дождя. В этом году Дядюшка поставил на светящиеся в темноте йо-йо.
Коробки. На кухонных шкафах и на холодильнике, вдоль коридорных стен, за трехместным диваном, от пола до потолка, на и под самыми разными предметами обстановки. Даже в ванной есть специально предназначенная для этой цели полкаона висит так высоко, что никто не может до нее дотянуться.
В комнате мальчиков вне пределов досягаемости, под самым потолком, к стенам обойными гвоздиками прибиты игрушки. Грузовики, модели самолетов, конструкторы в родных упаковках с целлофановыми окошками. Они здесь не для того, чтобы в них играть, а для того, чтобы любоваться ими. Эту вот я получила в подарок на прошлое Рождество, а ту подарили мне на мой седьмой день рождения Словно экспонаты в музее.
Все утро мы ждали, когда же позвонит Дядюшка Толстоморд и скажет: Quihubo, брат, vaimonos, и тогда Папа сможет в свою очередь позвонить Дядюшке Малышу и сказать ему то же самое. Каждый год трое сыновей Рейес с семьями едут на машинах на юг, в дом Ужасной Бабули на улице Судьбы в Мехико: одна семья в начале лета, втораяв середине, и третьяв конце.