Я кивнула и вспыхнула.
Ты сейчас говорилаведь правда, Марго, что, может, никогда не встретишь того, кого полюбишь.
Я мог бы вас полюбить, если хотите, сказал он тихо, не сводя с меня глаз.
Предложил свою любовь, как леденцы от кашля. Словно это пустяк.
У кровати стоял медбрат и смотрел на нас, прищурившись. Похоже, давно уже стоял.
Марго закатала лиловый рукав, вытянула руку.
Это от тошноты, сказал он мягко, сдернул колпачок с иглы и погрузил ее в предплечье Марго.
Ох! Она прикрыла глаза, вдохнула, стиснув зубы.
Готово. Медбрат приклеил кружочек пластыря Марго на руку, помог ей опустить рукав и обратился ко мне: Время посещений почти закончилось. Позвать кого-нибудь проводить вас?
Нет-нет, все в порядке, улыбнулась я.
А как только он ушел, повернулась к Марго:
И что было дальше?
Продолжить придется в следующий раз. Она указала мне за спину.
У спинки кровати стояла Новенькая Медсестра.
Вот ты где!
Лицо ее выражало нечто среднее между радостью и досадой.
Мы шли по коридору обратно в Мэй-уорд, и я спросила Новенькую Медсестру:
Какой ты была в семнадцать лет?
Она остановилась, подумала немного, а потом, улыбнувшись, сказала:
Пьяной.
Ночью, в тот час, когда я обычно сплавлялась по бурной реке в компании симпатичного инструктора, который приобрел недавно пляжные шорты, меня вдруг куда-то повлекло. Не течение, а Марго. Я не пошла к поросшему травой холмику у края воды и греться на солнце, лежа в лодке, не стала. Вместо этого прогулялась до вокзала Глазго и села в поезд на 12.36 до Эдинбурга. Там увидела симпатичную девушку в платье с цветочками, худощавого мужчину и начало чего-то.
А потом, по пути к Эдинбургу, заснула, впервые за много лет.
Ленни и Марго счастливы
Мой первый день в рядах восьмидесятилетних был полон сюрпризов. Ноги устали не больше обычного, голова не поседела. Мне еще предстояло полюбить запах лаванды, я не носила носовых платочков в рукаве. В жизни не обедала в кафе Маркс энд Спенсер и не показывала незнакомцам в автобусе фотографии внуков. Однако же сидела среди своих восьмидесятилетних одноклассников в Розовой комнате, приготовившись рисовать.
Пиппа снова переставила столы, на этот раз сгруппировав их по четыре. Я сидела рядом с Марго, напротивУолтер, садовник на пенсии, седой и румяный, как садовый гном, и Элси с короткострижеными серебристыми волосами, в черной шали из пашмины, изящно наброшенной на плечи, ни дать ни взять, редактор модного французского журнала.
В четверке за соседним столом я видела наших соперников, ведь там сидели настоящие восьмидесятилетние, одетые в практичные пижамы разных пастельных тонов, тогда как у нас за столом собрались гном, редактор журнала, липовая восьмидесятилетняя и Марго. Если будет соревнованиеа я очень на это надеялась, мы, без сомнения, победим.
За окном темнела мокрая больничная парковка, вялый дождик моросил на людей, бежавших, пригибая головы, к паркоматам и защищавшихся зонтами от неуловимого ливня. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз была под дождем. И задумалась на секунду, удастся ли уговорить Новенькую Медсестру вывести меня на парковку, когда дождь начнется в следующий раз, а еще лучше, если мы пойдем в душевую, я останусь в одежде, а она будет изображать дождьполивать меня, может, даже из двух леек сразу, сделав самый слабый напор.
Мне бы хотелось, сказала Пиппа, закатывая рукава цветастой блузки, чтобы сегодня мы с вами подумали о счастье и изобразиликистью или карандашамимгновения наших счастливых воспоминаний. Сначала расскажу о своем. Она присела было на край стола, но быстро всталастол оказался высоковат. Я очень люблю вспоминать, как мы гуляли однажды с моей семьей и нашим старым псом. Это было где-то перед Пасхой, но день выдался на удивление жаркий. Дедушка тоже гулял с намимы шли все вместе по залитой солнцем проселочной дороге.
Так и знала, что вы собачница! выпалила я неожиданно для самой себя.
Заулыбавшись, Пиппа щелкнула колпачком маркера.
Так вот, продолжила она, из этого воспоминания я могу изобразить, например, ряд деревьев вдоль проселочной дороги. С людьми сложнее, поэтому, если хотите закончить картину сегодня, за людей браться не советую, зато можно нарисовать лучи солнца, прорезающие листву.
Она говорила и одновременно делала набросокпросто рисунок на маркерной доске, а все равно выходило здорово.
А если вас больше интересуют предметы, можно изобразить поводок нашего старого пса и даже его затылокпожалуй, будет неплохо.
Пиппа сделала рядом с первым наброском второй: рука с поводком, затылок пса и мохнатые уши. Казалось, она мне голову морочит. Ее наброски были так хороши, я в жизни ничего подобного не нарисую.
Я записала диск на тему этой недели. Пиппа включила CD-плеер. Преодолевший барьеры пространства и времени голос Джуди Гарленд, поющей Ну будь же счастлив!, зазвучал у нас в ушах.
Увидев, что все вокруг принялись рисовать, я ощутила жар в груди.
Уолтер взял карандаш и принялся за эскиз. Да, у него были руки садовника. Обвисшая кожа на суставе указательного пальца. Зеленые пятна под ногтями. Наморщив лоб, Уолтер с нажимом водил карандашом по бумаге. Какое, интересно, самое счастливое воспоминание он рисует? Может, день, когда загадал желание и превратился из садового гнома в человека. Элси рисовала черной краской длинные полосы. Марго же так легко водила карандашом по бумаге, что получался не рисунок даже, а призрак рисунка.
А мое полотно оставалось белым. Я не знала, что рисовать. Когда все вокруг успешно справляются с заданием, а ты нет, чувство возникает хуже некуда. Места себе не находишь, прямо как в школе.
Сначала Марго изобразила глазневероятно живой. Прозрачный и в то же время будто бы сияющий. Меня не рассердило, что она так хорошо рисует, я смотрела как зачарованная. Марго запечатлевала то, а верней того, кого за восемьдесят три года жизни была счастлива видеть больше всех.
Затем появились ручонкиодна свернута в кулачок, другая разжата и протянута к нам.
Животик был прикрыт одеялом, а из-под желтой шапки торчали волосенки. Нос пуговкой тоже получился совсем как настоящийне верилось даже, что Марго рисует по памяти. Она глядела на рисунок ласково, будто этот малыш лежал перед ней на столе, гукал, брыкался, смотрел на нее изучающе большими глазами, а она смотрела на него.
Марго закончилавышло бесподобно. Только цветные карандашии все; она подрумянила щеки, затушевала одеяло нежно-голубым.
Потом отложила карандаш и смахнула, не думая, наверное, что я вижу, слезу с нижних ресниц.
Это мальчик? спросила я.
Она кивнула.
Как его зовут?
Дэйви.
В комнату ворвался Счастливый Фаррелла Уильямса, и я взялась за кисть. Позже я узнала, что это принципиальная ошибкаработать красками, не сделав прежде набросок карандашом. Но мне было все равно. Я вспомнила нечто счастливое и должна была это запечатлеть.
Я рисовала возникшее передо мной воспоминание и рассказывала Марго историю.
Эребру, Швеция, и января 1998 года
Ленни Петтерсон один год
В это воспоминание я возвращаюсь часто.
Мой первый день рождения. Мама заплела мне волосенки, закрепила на макушке заколкой с Минни Маус. Я вижу это не сама, а через видеокамеру, которая обрамляет в кадр мое лицо, а я тем временем показываю пальцем на людей и предметы и издаю нечленораздельные звуки, пока еще не слова.
Я сижу у отца на коленях и смотрю на него, задрав голову, как на луну. Он беседует с неизвестным, который снимает на камеру, и одновременно раскачивает меня на ноге из стороны в сторонуя пофыркиваю от удовольствия, а он надо мной смеется. Затем поворачивается ко мне, говорит что-тов записи его слов не разобрать, а я в ответ, показывая на стол, кричу: Дя!
Дневной свет еще льется в окна, но кто-то гасит люстру, и светящийся торт с единственной свечой движется из кухни в гостиную, озаряя лицо мамы. Она ставит торт на стол передо мной и целует меня в макушку. Потом отходит, встает позади нас с отцом, будто бы не совсем понимая, что делать дальше. Говорит мне одними губами: С днем рождения, Ленни!на английском, а его мама использует лишь в случае крайней необходимости. Отец держит меня за руки, чтобы я не обожглась, дотянувшись до свечи.