Если ты не любитель такого зрелища, то смотреть не стоит аккуратно подхватил меня за руку Седой, замерзшего столбом, не в силах пошевелиться от жуткой расправы над живыми людьми. Я отрицательно покачал головой, чувствуя, как горлу подкатывает комок тошноты. Один из вошедших уже ловко стягивал с одного из подельников Кислова, того, что был без сознания штаны, похотливо оглаживая его голый зад.
Мотя! окликнул помощник вор. Тот вопросительно и преданно посмотрел в глаза своему хозяину. Приберитесь тут, а петушатник этот в отдельный барак и чтобы к вечеру вся зона знала, что об них можно зашквариться!
Сделаю! кивнул мой неожиданный спаситель.
Уже у самого порога я обернулся. Мотя и Малина с улыбкой наблюдали за тем, как двое «петухов» издеваются над подельниками Кислова. Второй уже почти пришел в себя, когда ему в рот пытались вставить мужской орган, приговаривая, что если прикусит, то горя не оберется. В этот момент чуть не вырвало. Захотелось на воздух и запах квашеной капусты густо смешался с дурманящим запахом человеческих страданий.
Следуя за Седым, я выбрался на улицу, тяжело дыша. Не скажу, что меня это зрелище убило, очерствел душой я как-то в лагере за столь короткий срок, стал спокойней воспринимать человеческую подлость и жестокость, но было неприятно это точно.
Возле входа в погребок топталась Степанида в уже накинутой на плечи телогрейке и валенках, что было редкостью для нашего лагеря. Видать, близкие отношения с Седым давали какие-никакие, а привилегии.
После всего, уберись тамЧтоб следов никаких, коротко приказал Седой, кивая на черный провал подвала, а Кислова к свиньямК утру и следа от тела не останется
Степанида кивнула, ничуть не удивившись, словно для нее это было нормальным и обычным занятием прятать трупы. А может так оно и было? Или просто за колючей проволокой уровень гуманизма снижается до нуля, и чужую смерть начинаешь воспринимать, как нечто обыденное, ежедневное
Вот что, Чекист вздохнул Седой, усаживаясь на какой-то пенек, раскуривая самокрутку. Повезло тебе сегодняСчитай второй раз родился, благодаря Моте.
Я кивнул. Это и без того было понятно.
Он своей дотошностью спас тебя! Не послал бы маляву, не узнали мы, что среди воров такая гнида имеется. Должник ты его теперь
А вот сейчас начиналось самое интересное. Впрочем, я понимал, куда клонится этот разговор уже тогда, когда он еще даже не начинался. Конечно же, как и все, воры не были благотворителями здесь, каждый в лагере, и они в том числе, хотели получить какую-то выгодуЧего хотели конкретно они, я знал! Еще в прошлый раз сказали. И даже ответ у меня уже был на так и не заданный Седым вопрос.
Я согласен, проговорил я, беря протянутую самокрутку, только есть условие
Бабу твою тоже возьмем, если пойдет, кивнул Седой, только ползти нам по тайге километров сорок, при чем в быстром темпе, сдюжит ли?
Сдюжит, кивнул я уверенно. Уж Валентина пойдет за мной, хоть на край света. В этом я был уверен. И еще одно
Вот тут-то я вора, конечно, удивил. Ему казалось, что знает обо всех моих желаниях и условиях.
Снами будет еще человек!
Кто?
Качинский! Бывший офцер, прошел войну, Гржданскую, Первую Мировую, опыта хоть отбавляйПользы от него будет много....
Не сдаст? нахмурился Седой.
Не сдаст, я головой за него отвечаю! решительно кивнул я.
Добро кивнул вор, протягивая мне открытую ладонь для рукопожатия. Я немного помялся и все же ее пожал. Чего уж дальше ломаться и строить из себя рыцаря без страха и упрека. Я не сам себя запихнул сюда в этот лагерь, не сам ломал свой характер, я лишь принял правила игры, по которым чистеньким здесь остаться нельзя. Завтра придет Мотя, решим как нам быть и с чего начать!
Я немного подумал. Табак успокаивал. Мозг, привыкший решать сложные аналитические задачи обрадовался и заработал с новой силой.
Мне нужно схема расположения вышек и полный план лагеря с обозначением постов, караулок и прочего!
Сделаем, кивнул Седой.
Тогда до завтра! настроение немного поднялось. Азарт предстоящего опасного мероприятия приятно морозил спину шустрыми мурашками. Чувство опасности терзало нервы, я снова был собран и готов драться, только теперь уже за свою жизнь, за свою женщину и за свое будущее, а не за призрачное и эфемерное понятие Родины.
ГЛАВА 25
Дни в лагере пролетали как-то незаметно. Вроде было только утро, рассветало, а уже поздний вечер, и луч прожектора все так же настойчиво ищет по снегу твои следы. И от него не спрятаться, не скрыться нигде. Он, как всевидящее око, следует за тобой попятам, шарит по белому покрывалу, то и дело натыкаясь на серые унылые бараки. И вот ты в желтой полоске тусклого света. Луч рад, счастлив! Ждет твоей ошибкиЧто ты побежишь, скроешься от него, совершишь что-то непотребное. И тут же сработает страшный механизм. Щелкнет затвор полемета на вышке, и луч соберет свою кровавую жатву.
Картина расправы над Кислым и его подельниками совсем не прибавила мне настроения. С одной стороны, я избавился от очень опасного врага, а с другой, чисто по-человечески мне было его жаль. Хотя не жалость не лучшее чувство по отношению к своим противникам.
Степанида, по указанию Седого, вывела меня с женской половины лагеря. Какими-то закоулками, мало натоптанными тропами, огибающими настырные лучи прожекторов по широкой дуге. Задворками я выбрался к своему бараку, и там мы с ней тепло попрощались. Она двинулась обратно, а я присел отдохнуть на пеньке, давая роздыху своему покалеченному боку. Среди стремительно летящих событий сегодняшнего дня, я умудрился забыть о нем. И теперь ушиб настойчиво напоминал мне о том, что неплохо было бы отдохнуть, но оказалось покой нам только снится.
На крылечке нашего барака, курил Головко, явно кого-то поджидая, и почему-то я был уверен, что этим кем-то несомненно является ваш покорный слуга. Разговаривать с ним не хотелось. Моральное напряжение последних дней, смерть отца Григория, разборки с Кислым, нападение на меня опустошили мой организм полностью, но пройти мимо не выходило. Плюнув на все, а вдруг все же не меня? Я шагнул из полутьмы бараков в луч света.
Вечер добрый! поздоровался я и попытался незаметно прошмыгнуть мимо сержанта к двери.
Стоять, Клименко! среагировал мгновенно Головко. Далеко, значит, собрался-то?
Спать, гражданин начальник! Завтра рано на промку вставать! Стране нужен лес, как говорит наш начальник отряда.
Говорил поправил меня сержант.
Что?
Расстреляли его сегодня по приговору «тройки». Лично Ковригин, как комиссар. За порочащие звание офицера НКВД занятие, халатное отношение к работе и выполнению своих обязанностей! как по-писаному продекламировал сержант, закуривая. Из-за тебя расстреляли, Клименко, значит
Я отвернулся. Что я мог сказать? Что не хотел, чтобы так вышло? Что в смерти Щеголева был не заинтересован? ГлупоЕго ненавидели все! Он был законченным психопатом, положившим жизнь для системы и во имя системы! И что? Система его просто перемолола в своих страшных жерновах, как тысячи других до него. Система беспощадна, кровожадна и о корне порочна, за эти полгода я достаточно смог ее оценить, масштаб и размах того террора, который раскручивался для устрашения собственного народа. И самое удивительное, что объективных причин к принуждению к полному подчинению вроде как и не было толкомА от того, вся эта кровь и грязь выглядели ужасающе бессмысленными и необъяснимо жестокими.
Все знали Щеголева, не расстраивайся, похлопал почти дружески меня по плечу Головку. Тоно его немного изменился. В голосе появились серьезные нотки. Из простачка здоровяка, он на моих глазах превращался в обычного человека, Ковригин давно хотел от него избавиться. Вот и воспользовался случаем. Наш старлей мечтает о карьере! Такой психопат, от которого можно в любой момент ждать все, что угодно, ему в лагере был не нужен. Все показатели портил! Так что, не вини себяРано или поздно, Вася именно так и закончил свой жизненный путь.
Меня поразило в словах сержанта не столько то, что он пытался меня успокоить, сколько грамотность его речи, доверительные интонации и пропажа всегдашнего «значит», которое он повторял через слово. Это преображение было неожиданным и необычным, словно теперь передо мной стоял совершенно другой человек.