Посторонись! раздалось позади них бравурное и молодцеватое. Топот сотни пар сапог заставил заморенную кобылу шарахнуться в сторону, принимая правее. Валя обернулась, ища глазами источник крика.
По той же самой дороге, по которой они приехали в лагерь, маршировала огромная толпа мужчин самого ужасного вида. Многие из зэков еле передвигались. Этих немногих бедолаг старались поддерживать за руки соседи, шагающие рядом. Оборванные, грязные, немытые, ошалевшие от вшей и непосильной работы люди двигались в их сторону странной комковатой массой, мало напоминающей строй. Рядом с ними справа и слева двигались человек десять молодых конвоиров, каждый из которых был вооружен автоматом ППШ, а с двумя из вертухаев трусили, поджав уши две немецкие овчарки, зорко поглядывающие за строем, подгоняющие толпу громким и звонким лаем, оглушительным эхом разносящимся по дороге.
Ну-ка стоять! проревел сержант в длинной шинеле, с покрытым легким инеем воротником. Зэки шарахнулись в сторону, испуганные громким криком, подчиняясь абсолютному выработанному инстинкту страха опасности. Овчарки бросились вперед, срываясь на лай, натягивая поводки. Стоять, твари! прокричал конвойный, останавливая толпу, ломящуюся без разбору кто в лес, кто по дрова. Валентина вдруг увидела небритые впалые щеки, серые, будто посыпанные пеплом грустные глаза, напряженные, словно ждущие чего-то плохого лица. В них осталось мало чего человеческого, сломленные, задушенные режимом, они жили каким-то нечеловеческим напряжением воли, сами не понимая зачем, для чего, почему
Товарищ начальник лагеря, бригада седьмого отряда возвращается с места вырубки по лесозаготовкам в полном составе. Больных и отсутствующих нет! Докладывал старший сержант Серков, доклад Андрей принимал уже стоя.
Больных нет? уточнил Коноваленко, стараясь не замечать полуживых людей покачивающихся в руках товарищей.
Никак нет!
А эти?
Симулянты! вытянулся в струнку Серко. Завтра же будут наказаны тремя сутками карцера!
Ну-ну нахмурился Андрей. Можете продолжать движение!
Становись! Смирно, граждане заключенные! проорал Серко. За мной шагом марш!
Бригада кое-как восстановила относительный порядок. Последовала за сержантом, проходя мимо Валентины, так и сидевшей с открытым ртом на телеге. Настолько поразительным, ужасающим было состояние зэков, что их движение напоминало движением живых мертвецов из книги ужасов. Пустые глаза, обтянутые синюшной кожей черепа, бесконечной веренницей тянущиеся друг за другом.
Когда колонна скрылась в воротах, Андрей дал командовать двигаться дальше. Насколько Валентина знала мужа, такая картина его, несомненно, озадачила.
Поторопись, приказал он коротко Головко, настороженно наблюдающему за его реакцией на первую встречу с контингентом.
Будет сделано!
На КПП их проверили, доложили по форме, все так же сопровождая неизвестно чего ждущим взглядом. Это раздражало и пугало.
Что я тут делать буду вырвалось у Вали, когда они проскочили через весь лагерь, осмотрев «главный прашпект», как сообщил им радостно Головко. Картина вокруг была грустной и безрадостнойж. Вырвалось случайно, но Андрей ее прекрасно расслышал. Повернулся к ней вполоборота, сверля острым колючим злым взглядом.
Тоже чему ты училась так долго в институтеЛюдей лечить!
Но попыталась возразить она, внутренне сжимаясь от предчувствия чего-то нехорошего.
Что но? Тут есть вакансия главврача. Образование тебе позволяет им быть, а то, что это зэки, и тебе придется ходить к ним в бараке одной, рисковать жизнью, общаясь с ними, рисковать здоровьем, так не этого ли ты хотела, когда трахалась со своимКлименко? Я хоть не верующий, но уверен, что каждому воздается по заслугам его. Так, Головко?
Сержант, будучи сверхсрочником, а значит человеком опытным, сделал вид , что не расслышал вопроса. А Валентина не стала спорить, боясь очередного всплекса гнева супруга и его последствий.
ГЛАВА 9
Рано утром я проснулся от встревоженного голоса отца Григория. Потом раздался шум, команда просыпаться.
Встать, твари! прикрикнул сержант, бросаясь к нашей решетке, перегораживающей вагон.
Господи помилуй, душу усопшего раба Божьего! тараторил батюшка истово крестясь. Рядом грустно вздохнул Качинский. Пришлось вставать. Открыл глаза, вставая на ноги. Рядом с нарами воров лежал труп молодого паренька, за которого вчера мне пришлось вступиться. Мальчишка лежал в луже собственной крови, глаза открыты, смотреть грустным обреченным взглядом куда-то в потолок, будто видят там что-то, что недоступно нам, все еще живым.
Боже мойСовсем молодой пареньКак же такгрех-то какой! качал головой отец Григорий, плаксиво, по-бабьи всхлипывая.
Красиво ушел заключил Кислый, который тоже проснулся, и теперь сидел на нарах, поджав ноги по-турецки. Рядом его «шестерки» напряженно зыркали по сторонам, готовые в момент любой опасности защитить своего главаря.
Откуда у него лезвие? кивнул Качинский на открытую ладонь паренька. На ней валялся обломок лезвия от безопасной бритвы, которой мальчишка располосовал себе вены.
Прошляпил досмотр! заключил Кислый.
Я подошел поближе, рассматривая парня. Никаких следов борьбы, синяков. Ушибов и ссадинабсолютно умиротворенное лицо, как будто он был даже счастлив закончить свой путь так.
Кто-нибудь что-то слышал ночью? спросил я, осматривая сокамерников.
Ты свои замашки ментовские брось! Чай, не в кабинете у себя на Лубянке допросы тут устраивать! буркнул Кислый, сверля меня упрямым мстительным взглядом. Федор со своими работягами отвернулся, а отец Григорий с Качинским пожали плечами.
Тихо вроде все было!
Да сам он, бя буду! бросил вор. Вы только гляньте, морда какая счастливая! Понимал, что на зону попадет, там опетушат! Слаб онСлаб был! А так ушел красиво! повторил зэк.
Кто ушел?! Ну-ка, отошли от решетки, животные! Харей к стене, глаза в пол. Руки за спину! Ноги на ширине плеч! Живо! прокричал сержант, хватая наган из кобуры. Они вместе с Ковригиным тоже окончательно проснулись и рассмотрели труп на полу камеры.
Оглохли что ли! щелкнул замок. Молодой лейтенант дождался пока мы примем указанную позу и ворвался в камеру.
Твою ж мать! сплюнул он, склонившись над самоубийцей, проверяя пульс. Хотя и сам понимал, что ни о какой жизни там не может быть и речи. Мертвец уже остыл и начал покрываться желто-синими трупными пятнами. Кровь свернулась несмываемым коричневым пятном под ним.
Суки! процедил он. Кто вальнул? Говорить! Быстро!
Ковригин бросился к Кислому, обдав того запахом свежего перегара. Посмотрел ему в глаза, даже попытался тряхнуть за плечи, но вор ловко угнулся.
Сам он! Сам, начальник! Вон и «мойка» в ладонях! Засыпали стонал под шконкой, а проснулись, труп.
Кто вальнул, суки! Признавайтесь, твари! не остановился на Кислом взбешенный Ковригин. Ты? от вора бросился он к Федору, но тот смотрел куда мимо офицера, делая вид, что не понимает вопроса. Или ты, батюшка, надоумил? Или ты, контра? Говорить!
Сам он, товарищ лейтенант глухо проговорил сержант. Для нас для всех лучше будет, если сам
Мысль опытного конвойного я понимал. Сообщи в лагерь сейчас, что совершенно убийство, начнутся долгие разборки. Комиссии и прочее. Ковригину не поздоровится, куда смотрели? Почему допустили? Дело все равно прикроют и спустят на тормозах, но нервов попортят изрядно, потому и настаивал сержант на самоубийстве. Хотя я лично сам был уверен, что без Кислого тут не обошлось. Конечно, ворам запрещено самим морать руки, но вот «шестерки» его вполне могли ночью помочь пареньку уйти в мир иной. Я мысленно даже прикинул, как это могло происходить. Дождались пока мальчишка заснет. Перевернется на спину. Один закрыл рот, чтобы кричать не мог, а второй резанул по венам. Потрепыхался, подергался под напором и все Мне показалось, что я даже рассмотрел краем глаза довольную ухмылку Кислого.
Хорошо согласился с младшим по званию офицер НКВД. Встал, отряхнул руки, брезгливо вытирая их чистым свежим белым платком, показавшимся после грязи тюремных камер и вонючей одежды чуть ли не белоснежным. Мама когда-то мне каждый день клала на работу такой жеТолько с вышитой на боку ромашкой. Пусть так А выЗапомните, твари, что как только приедем в лагерь! Я с каждого! Слышите! С каждого шкуру спущуПонятно?!