Прошу
Что?
Н-не н-надо! умоляла Валентина, отталкивая сошедшего с ума супруга, упираясь ладонями ему в грудь. п-прошу
Слезы душили, но какая-то нелепая пугающая даже ее саму гордость не давала зареветь в полный голос. Она смиренно приняла его в себя, чувствуя, как напряженная плоть разрывает ее пополам, как разбивает остатки того хорошего, что осталось у нее в душе после брака. С каждым мерным толчком она ненавидела его все сильнее, терзаясь от позора и боли, сжигавших ее изнутри. Валентина прикрыла глаза, стараясь не думать о том, что ее насилует собственный муж, что его руки нагло шарят по ее телу, особо не заботясь о том, чтобы это было приятно, молясь лишь, чтобы это побыстрее кончилось. Время превратилось в бесконечность, сосредоточившись лишь в самом низу живота, отмеряя секунды в такт бешеным толчкам Андрея.
Все кончилось быстро. Коноваленко отвалился в сторону, слегка застонав на пике. Оправил расстегнутую форму, пряча глаза от прямого взгляда Валентины, так и лежавшей на полу кухни с бесстыдно раскинутыми в стороны ногами. Не зная, что делать дальше, он налил себе еще водки и закурил, дрожащими пальцами, еле подкурив папиросу. Отошел к окну, выпуская в форточку клубы сизого дыма.
С трудом Валентина встала. Пальцы сжимали порванное платье, скрывая наготу истерзанного тела с кое-где оставшимимся синяками от пальцев Андрея. Она почему-то не могла разреветься. Не было силПошатываясь, оглушенная болью и позором, женщина направилась в свою комнату, услышав доносящийся в след голос мужа:
Вечером поезд! Собирай чемоданы!
И силы кончились! Она всхлипнула и ринулась в спальню, захлебываясь слезами, а Андрей так и смотрел в окно, где колкий мороз беззаботно и весело разрисовал стекло их очередной съемной квартиры. Шла зима 37-ого года.
ГЛАВА 5
Душная вонь автозака, а на деле обычного «воронка» с наглухо зашитыми металлическими листами окнами, сменилась чистым морозным ноябрьским воздухом. Дверь машины распахнулась и в открывшимся дверном проеме появилось улыбчивое лицо этапирующего меня сержанта.
Давай, выходи! махнул он рукой, делая аккуратный шаг назад и тут же взводя курок пистолета. Рядом с ним появилось трое конвойных, все с оружием. У ног того, что стоял правее, молодого срочника, устроилась огромная длиношерстная немецкая овчарка. При виде меня она злобно оскалилась, глухо зарычала, но так и не дернулась с места. Сразу было видно, что выдрессерована на совесть. Лишь глазами проводила каждое мое движение и, не найдя в нем ничего предосудительного, лениво стала чесать у себя за ухом.
Я выпрыгнул из автозака, стараясь держать руки за спиной, во избежании неприятностей. Конвойные нынче пошли нервные, еще пальнут сгоряча. Приземлился в рыхлый снег и осмотрелся по сторонам, щурясь от яркого, почти зимнего солнца.
Вокруг нас располагались пакгаузы, какие-то склады. Гудели под парами три паровоза. Несколько веток железной дороги густой сетью расползались по огромной территории, уходя куда-то вдаль, сменяясь стрелочными переводами, будками стрелочников и зелеными семафорами. Левее над стыком суетились путевые рабочие в оранжевых жилетках, негромко переругиваясь, а правее высилось массивное здание Южного железнодорожного вокзала, при виде которого мое сердце тоскливо заныло. Именно тут, несколько месяцев назад и началась моя история знакомства с Валечкой, именно там, на первой платформе я впервые увидел самую лучшую женщину на Земле и именно в тот момент весь мой привычный мир полетел в тартарары.
Где вагон-то? обернулся один из конвойных к сержанту. Куда этого гаврика грузить?
Торопиться надо! поддержал его тот, что стоял с овчаркой. Мы так до завтра не обернемся!
Я усмехнулся их молодости, излишней торопливости и наивности. Когда-то, совсем недавно я был такой жеКуда-то спешил, куда-то летелК чему-то стремился, но всего три месяца в тюрьме раз и навсегда изменили мой мир. Сейчас уже мне хотелось как можно дольше расстянуть это мгновение, легкую иллюзию свободы, когда ты можешь свободно вдыхать свежий воздух, любоваться солнцем, окружающим миром и людьми вокруг, тем, что вскоре станет окончательно и бесповоротно недоступно, и остается ценить лишь одно это, мимолетный миг, когда ты ощущаешь себя причастным к этому миру.
Да, вот он! сержант указала куда-то дулом пистолета, где под парами медленно набирал скорость паровоз. Позади него, к его хвосту была прицеплена теплушка, в проеме которой торчал еще один из краснопогонников. Говорил же товарищ капитан, что этап формировали в Сумах. Направили сюда, чтобы забрать нашего молодца
Много чести для него! Целый вагон под него выделили! буркнул недовольно один из конвойных.
Как же иначе-то?! то ли спросил, то сам себе объяснил сержант. Не каждый день Мордлаг отправляем Редко, кому выпадает удача туда попасть! Видимо, друг, улыбнулся он мне совсем по-товарищески, насолил ты кому-то сильно! Там говорят зоны сплошь и рядом «черные». Власть на низ воровская!
Я пожал плечами, не зная, что на эту тираду ответить. По неписанному правилу всех служивших в органах направляли по суду на так называемую «красную» зону, где отбывали заключение такие же, как и они, проштрафившиеся офицеры, солдаты из рот НКВД и народной милиции. В том, что мне выписали билет в Мордлаг, славившийся своими «черными» зонами, где власть администрации лагерей была лишь формальностью, была несомненно заслуга старшего майора госбезопасности Коноваленко. Обманутый муж решил, на всякий случай, напоследок, подстраховаться и сделал все, чтобы я точно не вернулся из мест заключения.
Я еще тогда не знал, что товарищ Ежоввсесильный нарком внутренних дел задумал очень непростое и нелегкое дело. С помощью таких, как майор вернуть власть над лагерями Мордовии силой в руки НКВД. Для этого легким мановением руки он полностью там сменил лагерное начальство, заменив их своими верными людьми, запачкавшими репутацию в грязных делишках, вроде мужа Валентины, чтобы те, горя желанием искупить свою вину, исправили данное недоразумение.
Ну, что, паря? вздохнул сержант. Скорее всего больше не увидимся
Он ободряюще мне подмигнул, ехидно улыбнувшись. Я его понимал. Конвой провожал меня туда, откуда не возвращался еще никто, но я был обязан сделать невозможное, ради Валечки, ради матери, ради себя!
Не думаю! буркнул я, делая шаг вперед, к краю перрона. Овчарка мгновенно сделала стойку, готовая повалить меня на спину, перегрызя мне глотку. Глухо и предостерегающе зарычала.
Герда! оборвал ее конвойный. Последние шаги человек делает!
Они все были уверены, что провожают меня в последний путь, как покойника. В каждом их взгляде, в каждом движении это читалось и угадывалось. А вот, хрен вам! Мстительно подумал я. Еще поживуЕще вас всех переживу.
Паровоз, дико стуча колесами, подкатил к перрону. Машинист уныло поздоровался со мной кивком головы, потом с солдатами.
Где старший? прокричал сержант, стараясь перекричать дребезжащий, стучащий огромный организм черной от копоти машины.
Я старший этапа! Лейтенант Ковригин! из теплушки выскочил паренек, мой ровесник, в длиннополой шинели, которая была явно сшита не по его размеру, волочившейся по талому снегу.
Забирайте, гражданина! сержант подтолкнул меня вперед, больно уперевшись стволом пистолета между ребер.
Последний нынче! кивнул лейтенант. Сейчас к грузовому прицепят и в путь! Сил никаких нет их собирать во всем городам и весям.
Верю! кивнул сержант, довольный тем, что удалось так быстро справиться с порученным ему делом.
Он спокойный? уточнил Ковригин, намекая на то, что в нарушении всех инструкций я был без наручников.
Бывший сотрудник
Ого! И куда егоМордлагСурово! покачал головой лейтенант, быстро листая мое личное дело. Нападение на инкассаторов, разбой, бандитизмДа тут целый букет! Слышь, гражданин, а ты точно в НКВД служил?
Точно! буркнул я, обходя стоящих солдат стороной и направляясь к составу.
С характером неодобрительно покачал головой Ковригин.
Еще каким! подтвердил сержант, пожимая руку молодому безусому лейтенанту, который бросился в след за мной, догоняя у самой теплушки.