Итак, я отфильтровал объявления по геолокации и стал искать знакомый интерьер. В другой вкладке у меня было открыто видео с участием Мелиссы, и я не помню, чтобы хоть когда-нибудь эта червоточина в бездну наслаждения зияла на моём экране так буднично. Я даже забыл открыть её в режиме инкогнитои без каких-либо томлений игнорируя передний план, разглядывал угловатые минималистичные декорации.
Параллельно тому я шерстил карту Лос-Анджелеса, и периодически, при взгляде на названия некоторых мест, у меня кружилась голова, словно бы в этот момент меня шарахало всей тяжестью связанных с ними культурных ассоциаций. Такое со мной бывало разве что в старых церквях, затерянных в русской глубинке, куда мы ездили с мамой на экскурсии.
Объявлений было около трёх тысяч, и к пяти утра я просмотрел только в районе двухсот. Глаза уже слипались, обжигаемые светом монитора, и я начал отсчёт последней десятки объявлений, после которой пойду спать. На восьмом я нашёл что искал. Этот коттедж на первый взгляд ничем не отличался от сотен других: та же ванная римского масштаба и немецкой технологичности, те же стеклянные лестницы и широкие, ханжески заправленные кровати. Только в гостиной, напротив камина, стоял здоровенный кожаный диван зелёного цвета, будто хромакей, дающий монтажерам бесконечный простор для фантазии. Да, сомнений быть не моглоэто действительно тот самый коттедж, чуть севернее Беверли Хиллс, где дороги уже петляют, взбираясь на пригородные холмы, а роскошные дома брезгливо пятятся друг от друга.
Я понимал, что искать Мелиссу в этом домевсё равно что искать рок-группу на одной из остановок их мирового турне. Но теперь на карте мира была булавка, которая скрепляла мои цифровые грезы с реальностью.
Уставший, но довольный я выключил компьютер и лёг в кровать. А засыпая, я нежился в мыслях о предначертанности происходящего, о которой громче всего говорила счастливая восьмёрка, пометившая собой то самое объявление. Но мою радость, почти до макушки уже укрытую сном, омрачила подлая непрошеная мысль: «Это был последний шаг перед точкой невозвратадальше крестика в углу экрана уже не будет». Думая об этом, то соглашаясь, то противясь, я ещё минут двадцать ворочался, после чего, наконец, уснул.
III. Казахстан (с подъелдыком)
После школы я позвонил Антону, своему другу, живущему в Америке. Окончив нашу школу, имея благодаря родителям двойное гражданство, он полгода назад переехал в Лос-Анджелес, где у него живёт родня. Антон был самым чистоплотным и культурным заводилой из всех, кого я видел на школьном дворе, капитаном футбольной команды. И это не калька с второсортной американщиныон и правда ещё в московскую бытность зарегистрировал собственную футбольную команду, название которой я не могу здесь привести по юридическим соображениям.
Познакомились мы с Антоном, когда я, чем-то его сильно выбесив, бегал от него по всему школьному двору. Уйдя от погони, я наябедничал его бабушке, а она наябедничала моей маме, и в итоге наказали меня. Но как-то так получилось, что с того момента, пересекаясь в коридоре, мы с Антоном здоровались и даже перекидывались парой фраз. А в прощальный вечер перед его отлётом все были так растроганы, что мы, кажется, стали друзьями. Теперь он был Энтони и учился в двенадцатом классе лос-анджелесской школы, где у него даже обнаружились любимые предметы.
Так вот, мы созвонились, справились о делах друг друга, и я перешёл к делусказал, что хочу на каникулах перед четвёртой четвертью поехать в Америку, и стал расспрашивать, как мне получить визу.
В течение получаса Антон рассказал мне всё: и про анкету на сайте посольства, и про телеграм-ботов, которые за определённую сумму записывают тебя на собеседование, и про то, что проходить его лучше всего в Казахстанемол, процент одобрений там больше. Помимо всех нужных ссылок он скинул свой американский адрес, на который я могу сослаться в разговоре с визовым офицером. Но он предупредил меня, что шанс получить визу у меня не велик и что мне всеми силами и бумажками нужно убедить работников посольства, что здесь, в России, мне тепло, вкусно и комфортно.
«Что ж, решил я, слона едят по кусочкам; начнём с анкеты».
Её я заполнял две ночиблаго, всё предусмотрено, и вписанные данные можно выгрузить с сайта архивом, чтобы потом, вернувшись, продолжить с того места, где закончил. И, пока заполнял, я узнал о себе много новогокак будто заглянул в резонатор гитары, где иногда клеят бумажку с названием модели и серийным номером. Сама анкета называлась DS-160, где 160 было размером консульского сбора в долларах. И, предвидя чугунно-мостовые затраты, я утешал себя тем, что 160 без остатка делится на счастливую восьмерку, давая число 20, магией которого была овеяна вся моя жизнь. Всё значимое в моей жизни и жизни моих кумиров происходило в двадцатых числах. Двадцатка же без примесей в частном означала чистую энергию, нерушимое намерение, с которым мне и океан под силу было переплыть. И тогда я действительно в это верил, двигаясь словно бы на шарнирах, преодолевая тысячи километров, невозмутимо кликая «Оплатить» и тратя всё то, что заработал созданием сайтов на Тильде для левых фирм, которым нужно было дёшево и сердито. Ах, если бы я только знал тогда, в чём настоящая причина этой моей решимости
Итак, я распечатал подтверждение заполненной анкеты и заплатил пять тысяч телеграм-боту, чтобы он записал меня на собеседование в визовый центр. Ждать нужно было до четырёх недель. Но уже через две мне пришло уведомление об успешной записи. Нужно было ехать в Казахстан. Сказав маме, что у нас школьная экскурсия (хвала руссичке, которая и вправду, бывало, увозила нас за тридевять земель на целую неделю), я выцепил дешёвый авиабилет и полетел в Алма-Ату. Все дни и ночи, и в полёте, и перед ним я, как мантру, заучивал реплики на английском о себе и о целях моей поездки: «My name is Evgeny, I'm eighteen, I'm a student, I'm going to USA for touristic purposes, I'll stay in my friend's house in Los-Angeles, I want to stay there for one week». Дело в том, что у меня какое-то нервное расстройство, что-то вроде дислексии, из-за которого я почти не могу ни читать, ни говорить по-иностранному на публике, хоть бы и очень усердно учил язык. Когда меня, сидящего за первой партой, просят прочитать что-нибудь с электронной доски, буквы начинают расплываться перед глазами, а после я даже не могу вспомнить, о чём читал; если же нужно на ходу дать развёрнутый ответ, я путаюсь в элементарной грамматике, потея и чувствуя, как вокруг моей шеи словно обвивается удав. В школе это незначительное обстоятельство никто не учитывает, поэтому по английскому и испанскому у меня сплошные тройбаны, да и те нарисованные. Собственно, потому, не имея особого выбора, я и стал технарём.
Прилетев в Алма-Ату, я поселился в самом дешёвом хостелетараканы и выгнанные из дома мужья прилагаются. Благо, собеседование было уже на следующий день, а сразу после меня ждал обратный рейс. Хоть люди здесь и говорили по-русски, я как будто попал на обратную сторону пакета из-под сока.
Уже вечером, когда я сидел на кухне и ел свежезаваренный дошик, ко мне подвалил какой-то мужик средних лет, кажется, только вкусивший холостяцкой жизни и ещё неумело ей затягивающийся.
Откуда, пацан? спросил он, вероятно, чтобы хоть как-то отвлечься от тягот сухого закона, действующего в хостеле.
Московский, ответил я, пытаясь подражать его развязному тону.
А чё сюда приехал?
Визу получать. В Америку.
В Америку? А зачем тебе в Америку? Баб цеплять?
К подруге еду.
А чё она там забыла, в Америке?
Она порноактриса.
Некоторое время мужик молчал, как будто выбитый из седла.
Ну ты смотри, они там все с подъелдыком, с искренней опаской сказал наконец он. Я даже не стал спрашивать, что это такое, и мужик, налив себе в кружку кипятка, ушёл пить его в свою (то есть в нашу) комнату.
Утром мою только проснувшуюся, беззащитную голову осаждали мысли: «Что я делаю? Что я забыл в Казахстане посреди рабочей недели? Какая виза, какая Мелисса? у меня экзамены на носу!..» Я быстро привёл себя в чувство, вернее, заглушил их плеском утренних процедур, после чего отправился по навигатору в визовый центр.
Я сидел перед маленьким окошком в мир большой свободы: американский флажок, рядомультрафиолетовая лампа для проверки документов, а за столомседоватый дядя в костюме и с бейджиком, разумеется, улыбающийся, как будто только загнавший в гараж свой пшеничный комбайн.