Глеб застал меня в ванной голой и смотрел своим злым волчьим взглядом. Даже не вожделеющим, а яростным.
Так сильно я не боялась даже своего покупателя. Ведь я надеялась убежать внутрь себя, когда мной будут пользоваться. Сжать зубы, закрыть глаза и потерпеть, пока все кончится. А рано или поздно я надоем. Все надоедают.
Но в глазах Глеба зрело такое жестокое предвкушение, что я была уже не уверена в своем плане. Он не просто хотел девственницу в постель.
Ему нравилось издеваться надо мной.
То, что он проделал сейчас с холодной бутылкой было совсем не о сексе.
О власти и страхе.
Чем больше я пугалась, тем слаще ему было смотреть на это. Что меня могло ждать?
До сих пор я жила надеждой, что он поимеет меня разочек, ну два, ну три, а потом я ему надоем, и он выкинет меня на улицу. Отдаст паспорт, и я смогу вернуться домой.
Я придумаю, как.
Ненадолго, конечно. Все уже наверняка знают, что меня увезли как шлюху для бандитов. Такие не возвращаются или возвращаются под покровом ночи за вещами. Не любят у нас шлюх. Даже Ленка Осколычева, которая уезжала замуж, да не сложилось, когда вернулась, недолго смогла терпеть, что к ней толпами ходили одинокие мужики. Жалко, что ли?
Собралась и уехала в соседний город воспиталкой в детский сад.
Я тоже придумаю что-нибудь.
Горячая вода хлынула из крана в ванной, пар заволок зеркала мутной белизной, скрывая мою позорную наготу. Я забралась в ванну и села под струю воды, обняв колени. Даже не чувствуя, как она ошпаривает мою онемевшую кожу.
Как же так вышло, что из-за чьей-то прихоти вся моя жизнь пошла под откос?
Лучше бы отец не возвращался.
Я испуганно хлопнула себя по губам.
Что я такое думаю!
Родители не виноваты!
Они просто не устояли. Ведь не выставляли же они меня специально на аукцион! Просто кто-то зажравшийся увидел меня на улице и захотел себе.
Мы, девчонки, для них не люди. Люди для них только такие же мужики. А девчонки делятся на ценный товар из приличных семей и таких вот дешевых игрушек вроде меня.
Я ничего не стою. Правильно сказал Глеб. Все эти огромные суммы ведь не за секс отдают. За жизнь. За возможность делать что угодно.
Не знаю, сколько я просидела под текущей горячей водой в ванной. Выходить не хотелось, плакать не получалось. Вместо мыслей в голове плыл горячий туман. Кожа сморщилась и стала мягкой. Казалось, я растворяюсь в воде и вот-вот просочусь через слив в канализацию и утеку по реке к морю. Свободная.
Но тут дверь дернулась, дернулась посильнее, и запертый замок не выдержал, открылся.
На пороге ванной стоял Глеб.
Пьяным взглядом он уставился на меня и тыкнул пальцем:
Идем. Трахать тебя буду.
***
Глеб тяжело шагнул ко мне, разом вытолкнув весь напоенный сладковатым паром воздух из ванной и заместив собой и тяжелым душным запахом алкоголя. Завернул краны, подхватил меня под мышки и сдернул белое полотенце с крючка. Я вцепилась в него пальцами и мгновенно завернулась с ног до головы, закрепив так, что оно стало выглядеть как платье. От слов Глеба, от его напряженного волчьего взгляда внутри натянулась и дрожала болезненная струна. Вот оно и пришло.
Было не страшно. Только как-то горько.
Хотелось уже скорее избавиться от этого женского проклятия и будь что будет. Может быть, тогда стервятники оставят меня в покое?
Глеб подхватил меня на руки, вынося из ванной, а я отчаянно подумала про себя, что когда-нибудь буду вспоминать эту ночь именно так: красивый мужчина отнес меня на руках в постель. И никогда-никогда о том, что происходило дальше.
Его даже не шатало, пока он преодолевал пару метров до кровати, и руки не дрожали. Очень сильный и красивый. И даже пахнет приятно: кожей, табаком и острой, яркой ментоловой свежестью. Под запахом алкоголя, конечно. Но я уже так увлеклась, сочиняя себе новую реальность этого вечера, что получалось все лучше и лучше.
Пусть уж так, чем в подвале. Пусть так, чем с тем бандитом. Пусть так, чем на оргии с жирным уродом.
Глеб усадил меня на кровать и зачем-то сел рядом. Я сложила руки на коленях, по привычке поддергивая край полотенца вниз. Оно и то было длиннее, чем платье, в котором я летела много километров до Москвы. И чувствовала я себя в нем защищеннее, хотя что меня могло защитить здесь?
В спальне вовсю работал кондиционер, разгоняя ледяными волнами воздуха тяжелый запах перегара. Оставался только легкий намек. Намек на то, что рядом со мной мужчина. Но после горячей воды в ванной меня начало потряхивать от озноба. И странное поведение Глеба добавляло нервозности.
Он сидел рядом совершенно расслабленно и никак на меня не покушался. Только глубоко дышал и, казалось, о чем-то думал.
Сколько тебе лет? Вдруг спросил он. Пальцы его щелкнули и сложились в фигуру, словно он держит сигарету, но он не стал закуривать.
Восемнадцать.
Зачем он спрашивает? У него же есть мой паспорт.
Ого. А выглядишь на пятнадцать максимум.
У нас дома было мало еды.
Совсем беда?
Глеб аккуратно, даже нежно, отвел волосы от моего лица и убрал влажную прядь за ухо. Он всматривался в мои глаза, но я старалась не ловить его опасный взгляд. Знала, еще с детства знала, с тех пор как, несмотря на недоедание, у меня лихо отросли грудь и попа, что хищники могут и помиловать, если сделаешь вид, что тебя нет. Но встретишься взглядом, и тебе конец.
Угу. Но я собиралась пойти учиться и работать.
Куда учиться?
В кулинарный.
Готовить любишь?
Какая-то ненормально нормальная беседа. Вовсе не то, что случается перед тем, как берут силой. Хотя я не собиралась сопротивляться. Без толку.
Глеб склонился ко мне и шумно втянул запах с моей шеи.
Чуть не коснувшись губами кожи. Но все-таки не коснувшись.
Нет, но это нормальная работа в нашем го
Он впился губами в мою шею, не дослушав. Резко сгреб рукой грудь под тремя слоями полотенец и сжал со всей силы, так что я ойкнула. Случайно, качнувшись, оперлась о его бедро и задела что-то очень твердое и большое. Он уже был готов.
Давно был.
Только отвлекал разговорами, как волк Красную Шапочку.
Какие такие пирожки у тебя в корзинке? А я с яблоками больше люблю.
Глеб потянул вниз обматывающее меня полотенце и пальцы его нащупали сосок, легонько сжали и потеребили, пока губы оставляли пылающие огнем поцелуи на шее. Каждый злой, острый, как укус. Горящий даже после того, как он переместился на другое место.
Я сглотнула и прохрипела:
Не пожалуйста. Глеб отпусти.
Он оторвался от меня, тяжело дыша и снова посмотрел мне в глаза, но теперь вместо опасной остроты в его взгляде была только тупая похоть. Такая же, как у отцовских дружков, провожавших меня липкими взглядами, когда я проходила мимо лавок, на которых они приходили подбухнуть и поддержать друга при смерти. Они словно ощупывали меня в своих грязных мыслишках. Глебу этого было даже не нужно. Он щупал меня вживую.
Нет? удивился он. Боишься, что ли?
Он откинулся назад и потянулся за бутылкой виски, стоявшей на столике у кровати. Наполовину пустой. Они больше не пили пиво и перешли на что-то покрепче?
Квадратная и тяжелая, она угнездилась в моей руке, а Глеб кивнул:
Пей. Анестезия будет. И трястись перестанешь.
Его голос был низким и дребезжал, а рука легла на выделяющийся в тесных джинсах член.
Немаленький. Совсем немаленький.
Не то чтобы передо мной не махали членами. Всякое бывало, когда парни нажрутся. Но этот был явно побольше. Ох, и он будет во мне.
Трясущимися руками, обливаясь, я сделала несколько глотков. Бутылка ударилась о зубы, горячая жидкость прокатилась огненным пожаром по горлу, а Глеб тянул полотенце все ниже, потихоньку его пытался разматывать. Его голова маячила в районе моей груди. Он то лизал, то посасывал, то тянул зубами мои соски. Это не было больно или приятно, только странно и страшно.
Пей, пейбормотал он. И я пила глоток за глотком, чувствуя, как ватное тепло разносится по всему телу.
Мужская грубая рука задрала нижний край полотенца, вдвинулась под него и зашарила у меня между ног.
Ложись на спину, сказал Глеб. Раздвигай ноги.
***
Глеб
Она посмотрела на меня испуганным взглядом, судорожно обернулась полотенцем, но поползла на середину кровати, отталкиваясь ногами и руками. Я остановил ее: