За двое истекших суток Барракуда не то чтобы осунулся и не то чтобы исху- дал; глаза его были спокойны - однако за внешним спокойствием стоял черный, непонятный сгусток страстей. Ивар испугался непонятного - что это, крайняя степень ненависти? горе? принятое наперед решение? От че- ловека с таким лицом можно ждать чего угодно...
- Болит рука? - глухо спросил Барракуда.
Ивар посмотрел на свою руку. Пять темных отпечатков на запястье.
- Нет, - соврал он. Барракуда не отозвался; выпуклые глаза его глядели отрешенно и в то же время пристально - наверное, так смотрят безумцы. Ивару сделалось так страшно, что он горько пожалел об ушедшей Милице.
Одновременно со страхом явился стыд за свою слабость; страх велел задобрить Барракуду - стыд сделал ватным Иваров язык, когда, покрываясь потом, он выдавил наконец:
- Я... сам виноват.
Барракуда мигнул.
- Он... - Ивар мучительно подбирал слова, - он не хотел... причи- нить ей вреда... Он хотел убить ВАС!
В следующую секунду, холодея, он подумал: хорошенькое оправдание.
- Да, - сказал Барракуда глухо. - Такой уж, видно, я счастливец... Повезло мне. Да, Ивар?
Ивар снова заплакал.
Это произошло неожиданно для него самого, это было мучительно и позорно; он сам осознал происходящее только тогда, когда слезы уже вовсю душили его, и поздно было призывать волю и гордость - у него не осталось ни воли, ни гордости, ни даже страха перед унижением.
Он плакал, не пытаясь остановиться, захлебываясь, исходя своей болью, выливая в слезах и смерть Ванины, и рану Сани, и поражение отца, и свою собственную неведомую судьбу. Потом ему стало легче - и сквозь пелену слез он увидел, что Барракуда сидит, опустив голову ниже плеч, странно отвернув лицо.
Со второй попытки Ивар обрел способность говорить.
- Как там... - прошептал он между всхлипываниями, - не покажем врагам слез наших... Прольем лучше кровь нашу...
Барракуда не удивился, что Ивар запомнил его собственные, в нази- дание сказанные слова.
- А я не враг тебе, - отозвался он еще глуше. - Плачь, сколько хо- чешь... Пожалуйста.
Глаза у Ивара саднили, будто засыпанные песком.
- Не враг... - прошептал он горько. - Зачем вам... Все это... Эта торговля... Отец не стрелял бы... Если бы... не загнали в угол...
- Меня тоже загнали в угол, - устало признался Барракуда. - Причем много раньше.
- Вы сами себя загнали в угол, - Ивар отстраненно удивился сме- лости своих слов. - Поселок против Города... Чего вы хотите...
- Чего я хочу, - сказал Барракуда со странной горечью в голосе. - И как же мне тебе объяснить, мальчик, чего я, собственно, хочу...
Он замолчал, пугая Ивара внимательным взглядом выпуклых глаз. По- том медленно опустил веки:
- Ладно. Расскажу тебе... историю. Сказку, а точнее, предание... Вряд ли ты слыхал это слово.
- Слыхал, - сухо сообщил Ивар.
Барракуда взглянул недоверчиво:
- Да?.. Тем лучше... Итак, давным-давно...
Он запнулся, будто пытаясь собраться с мыслями и перепрыгнуть че- рез какую-то внутреннюю преграду; потом, очевидно одолев себя, откинул- ся назад и продолжал странно глубоким, даже величественным голосом:
- Жил некто... И много славных дел выпало на его долю, и все испы- тания он вынес с честью... На пути его встало Семирукое Чудовище Ача - но герой одолел его в битве на берегу Ревущего Рога... Много горя наро- дам предгорий принес пожиравший людей Жертвенник - но герой сравнял его с землей... И он же лишил угодий великую Подземную Змею, явился в смрадное жилище ее и задушил хозяйку ее же склизким телом...
- Это же сказка о Белом Рыцаре! - не удержался Ивар.
Барракуда прервался, чтобы удивленно вскинуть брови:
- Да? Я не знал, что в Городе ее помнят... текст, а не видеоряд. Впрочем, ты ведь сын высокопоставленных родителей, может, ты и книгу в руках держал?..
Ивар сглотнул.
Знал бы Барракуда... Долго бы смеялся. Знал бы о его, Ивара, иг- ре... Об этих видениях, говорят, они еще называются мечтами... Но Ивар никогда и ни с кем не говорил об этом вслух.