Парни, когда узнали, назвали его бабой, тупицей, гомосеком и даже кое-кем похуже. Но Никита отмазалсяотец заставил заняться фотосъемкой. Отца Никиты парни уважали, поэтому повздыхали и издеваться практически прекратили. За два года, впрочем, они остепенились, малолеток уже не грабили. Серый за девчонкой начал ухаживать, Гога увлекся сочинением рэпа. Рэпер из него был так себе, но парень тащилсяа друзья его всячески поддерживали.
А Никита фотографировал Сашу. Приходилось щелкать всех, но её он снимал с особым трепетом. Ловил самые удачные кадры и после отбирал из груды заснятых фоток самые-самые. Только вот Саша, кажется, совсем не глядела на доску, где висели фотографии, и не любовалась собой.
Никита понимал, что онпридурок. Что только придурок может любить двенадцатилетнюю замухрышку-гимнастку и бояться признаться ей в этом. Но всё равно его тянуло к ней: смотреть, изучать, запоминать. Они были знакомы постольку-поскольку (а как быть незнакомым, когда ездишь с ней на большинство выступлений), но ни о чем серьезном никогда не общались.
Когда-нибудь он обязательно подойдет к ней. Но не сегодня. И не завтра. Скорее всего, даже не в следующий понедельник.
5. Сейчас
Мы сидим за столиком в шумном баре, и услужливый мальчик подносит коктейль за коктейлем. На его выдрессированной физиономии ни единой эмоции, кроме обожания. Да-да, говорят его глаза, я тащусь от каждого клиента и готов ради чаевых на что угодно.
Обычно я предпочитаю красное полусухое вино, но сегодня до нестерпимой жажды хочется крепкого. Может, текилы? Да, наверное, текилы. Официант несется исполнять заказ, и вскоре я залпом выпиваю рюмку золотой. Огонь опаляет горло, обжигающей струей пробегает по пищеводу. Трясу головой, разгоняя жар.
Тебе уже хватит, напоминает Ира. Ты ушатала три лонга, а теперь решила добить себя текилой? Когда полезешь на стол танцевать стриптиз?
Нет, не хватит, упрямлюсь я чисто из вредности.
Ира мне не подруга, даже не приятельница. Сугубо коллега по работе, которая иногда «выводит меня в общество». Это, если что, цитата. Я выводиться в общество ненавижу, потому что не терплю всё то, от чего тащится большинство моих сверстниц: клубы, громкую музыку (да если бы музыку, скорее долбежку) и танцы. Я в свои двадцать лет ужасная затворница и клиническая брюзга. Так сказать, бурное детство и унылая старость.
Сегодня я уничтожила того, по кому сходила с ума долгие годы. Чьего звонка ждала как жизненно необходимого. Того, кому отдала себя без остатка. Чей профиль мерещился повсюду. Чей голос с неизлечимой иронией звучал среди чужих голосов. Того, кто не звонил и не писал четыре года, но искренне считал нас друзьями.
Ха, друзьями!
Разве я не имею права напиться после своего триумфа?
Саша, ты не подумай, что я тебя поучаю а-ля мать, но завтра у тебя будет болеть голова. И тошнить. Даже скорее так: ты будешь обниматься с унитазом во время головной боли. А у тебя завтра собеседование, между прочим.
Помню.
Я морщусь. Да Ира хуже матери, та хотя бы в мою жизнь ни разу за двадцать лет не лезла. Именно поэтому её звонок недельной давности выбил меня из колеи. Мама впервые поинтересовалась моими успехами! Я по наивности растаяла и даже как-то неумело отчиталась: магазин работает, нагрузка большая, заказов много. Как маленькая девочка, решила, что вот сейчас-то меня похвалят, наконец-то мне скажут, что я огромная умница. Но моя мама была в своем репертуаре. Она, одобрительно помычав в ответ, без лишних предисловий потребовала пристроить ко мне своего сыночка.
Не попросила помочь раздолбаю-брату в поисках работы, а отрезала:
Возьми его к себе.
Я так опешила, что даже не сумела отказаться. Мягкотелое создание, не приученное говорить «Нет».
Да, кстати, будь с ним помягче, промурлыкала матушка напоследок. Как-никак, онродная кровь.
Конечно-конечно. Сколько раз за всю жизнь братец позвонил мне просто так или чтобы поздравить с днем рождения, справиться о здоровье? Впрочем, я тоже ему не звонила и видела раз тридцать от силы. Мы квиты.
Но мысли о завтрашней встрече туманят рассудок сильнее, чем выпитый алкоголь. Где-то в глубине души я до чертиков боюсь облажаться перед матерью.
Уговорила, сдаюсь я, хватаясь за барную стойку, чтобы не упасть. Вызовешь такси?
Голова ясная, но тело ведет, качает из стороны в сторону как тонкую осинку на ветру.
Без проблем.
В её рукенавороченный мобильный. Ира пытается назвать таксисту наш адрес, повторяет громче и громче, пока окончательно не переходит на истерику:
Улица Малая Горная! злится она, перекрикивая музыку и прижимая ладонь ко рту и динамику. Какая Нагорная?! Горная! Вы глухой?! В смысле, кто? Вы!
Вызови такси через интернет, предлагаю я, когда Иру охватывает форменное бешенство.
Делать мне нечего, я всегда вызываю по телефону! Она капризно стучит ножкой.
Интересная логика, но не мне судить.
Короче говоря, не сразу, но Ира справляется с заказом машины и залпом осушает последнюю рюмку.
Минут через десять к входу в клуб подъезжает серебристая большеглазая иномарка. В салоне так сильно пахнет дешевым одеколоном, что меня тошнит. Вдобавок напоминает о себе давняя подруга мигрень, и виски сдавливает болью. В голове не остается ничего, кроме раскаленных углей, на которых жарятся мозги.
Я пытаюсь открыть окно, но оно не поддается. Раз за разом давлю на кнопку, потихоньку сходя с ума от духоты и боли.
Приоткройте окно, хрипло, почти отчаянно.
Перед глазами проплывают цветные пятна, и к горлу подкатывает солоноватый ком. Вместо того, чтобы открыть окно полностью, водитель делает небольшую щелочкутолько раззадоривает. Я высовываюсь в щелку носом и вдыхаю вечерний холодный воздух. Наверное, со стороны я напоминаю пса, которого везут на отдых, и он рассматривает мир, высунув язык от удовольствия.
Пахнет свободой. Свежестью. Бескрайностью, за которой нет никого и ничего: никаких запретов и ограничений, никаких тоскливых мыслей. Если закрыть глаза, то кажется, что всё осталось по-прежнему.
Но когда иномарка разгоняется и начинает лавировать между рядами, меня охватывает страх. Не легкий испуг, а тотальный УЖАС. Полное опустошение. Мы едем слишком быстро. Не люблю скорость. Ненавижу. Вот уже четыре года она ассоциируется у меня с фатальностью. На скорости в 100 километров в час ты уже не контролируешь машину. На скорости в 130 километровне успеешь увернуться, даже если постараешься. За тебя всё решает судьба, а она та ещё стервозная штучка.
Мне становится всё хуже и хуже. Пока Ира подпевает песне, разносящейся из колонок, я едва сдерживаю тошноту. Интересно, как часто пьяные клиентки уделывают салон этой иномарки? А хозяин обидится, если я буду одной из них?
Начинаю глупо улыбаться.
Пугающие мысли отходят в сторону.
Этот город никогда не спит. Светятся вывески на его домах, мигают огни витрин и светофоров. По встречной полосе несутся ночные гонщики и те, кто просто спешит домой. Или не домойоткуда мне знать, куда едут эти люди. Черная, как нефть, река течет под мостами, извиваясь, петляя, утаскивая за собой крохотные кораблики.
Я отвлекаюсь на вереницу фонарей и не успеваю сообразить, когда происходит нечто опасное. Вскрик Иры перекрывается визгливый скрежет тормозов, и машину заносит вправо. Нам гудят на разные лады. Я лихорадочно цепляюсь в сидение, но это не помогает. Лбом припечатывает в водительское сидение, и меня всё-таки выворачивает. Водительская ругань звучит где-то в отдалении, точно приглушенная наушниками. Он успел вывернуть руль в последнюю секундуи избежал столкновения с каким-то лихачом. Но ещё бы чуть-чуть, и
Я вмиг трезвею. Мысли становятся четкие-четкие, а в ушах звучит:
«Мне понадобится всего три дня, чтобы разрушить твою жизнь».
День первый.
Как же страшно! Моё дыхание учащенное, а сердце и вовсе готово вырываться из грудной клетки.
Всё нормально? Ира суетится на переднем сидении.
Дая жмурюсь, но перед глазами стоит картинка: одна секундаи иномарка превращается в груду металла.
Глупости. Не может быть такого, чтобы тот эгоист, которого я когда-то любила, подверг свою жизнь опасности. Он решил угробить нас обоих? Так сказать, обратить в Ромео и Джульетту? Или попросил какого-нибудь друга-гонщика проехать перед самым носом этого такси?