Ну почему, почему я только вот не такая птица? Почему я вот так же, как эти Божьи создания, не могу летать, так же быстро, легко и беззаботно? И совсем не думать больше ни о чем? И на ее черных, длинных ресницах, выступили, заблестели мелкие слезы. Она приблизилась к небольшой зеленой рощице. И там устало присела на срубленную кем-то не так давно молодую березку. Светло-зеленая, совсем еще клейкая листва, казалось, ей шептала: «Не плачь, не плачь. Все пройдет. Пройдет и это!». А женщина слушала этот шелест листвы. А потом, подняв голову, наблюдала за полетом птиц. А ее память совсем не к месту прокручивала кадры, которые просто хотелось забыть, вычеркнуть навсегда из памяти. Ей опять вспомнилось слегка приоткрытое окно, в которое врывались ароматы запоздалой весны. И потом осторожный скрип дверей. Глуховатый, прокуренный мужской басок бригадира стройбригады: «Ты, Милка это, крепись. Нет больше твоего Саньки! С лесов сорвался». И с грустью мысленно добавила: «Нет больше моего Саньки, нет! И не будет! Это что, моя судьба вот такая? А что же тогда такое Судьба? Это какое-то наше предназначение? Путь, уготованный нам Господом здесь, на Земле? Не знаю. Говорят, если господь кого-то любит, то испытывает его. Не слишком крепко ли тогда любит меня Господь? Почему-то слишком много испытаний выпадает на мою судьбу? Почему?». Отдохнув немного, она поправила косынку. Обратно взяла ребенка на руки. И неторопливо пошла в сторону деревеньки, которая чернела вдалеке. А в висках жарко билась, пульсировала кровь: «Нет моего Саньки! Нет! Нет! Нет! И больше не будет!».
Тяжело, натужно, как старуха, скрипнула зеленая калитка, пропуская ее во двор, чисто выметенный. И залитый серым, безжизненным бетоном. Ни травинки тебе, ни цветочка! И женщине показалось, что весь этот бетон сейчас придавил ее, сделал похожей на маленькую, испуганную серую мышку. И этот мышонок только и мечтает побыстрее проскользнуть в свою крохотную норку. При этом, не попадаясь на глаза злобной кошке. И спрятаться там, затаиться. В хлеву завозилась, замычала корова. Потом вторая. Недалеко перехрюкивались сонными голосами жирные, обкормленные свиньи. Казалось, в этом сонном течении жизни совсем ничего не изменилось. Все так же рылись белые куры в огромной навозной куче. И все так же весело, голосисто, кукарекал петух, взлетевший на ее макушку. Но нет, Мила-то знала, что все уже не то. И жизнь будет идти совсем по другому сценарию.
Женщина неслышной тенью проскользнула внутрь дома. А там, уложив дочку на кожаный диванчик, заправленный пестреньким покрывалом, сшитым из множества лоскутков, вернулась на кухню. Там, ополоснув под прохладной водой рукомойника руки, сполоснула разгоряченное от ходьбы и весеннего ветра молодое лицо. «Сегодня ровно девять дней. И сегодня, наверное, свекровка сейчас меня уж точно прогонит из этого дома! Конечно, родственники разъехались. И уже не перед кем ей теперь комедию выламывать! А куда мне потом идти? Куда? Кому я нужна? Не знаю! А, может, не прогонит сегодня?». Вертелась в голове назойливая мысль. Женщина вернулась в ту комнатушку, в которой прожила с мужем почти, что четыре года. За ее спиной скрипнула входная дверь. Это из своей спаленки показалась свекровка. Тощая, очень похожая на сушеный грибопенок. И тут же смерила свою невестку злобным взглядом голодной крысы.
А, это ты, шалава, пожаловала? Где ты только все утро шлялась? Вот, как завеялась с самого утра, так тебя до самого обеда не было! А корова надоена, осталась, свиньи некормленые! Где ты только шлялась? Что, все еще не нагулялась? Щеки женщины вспыхнули огненным румянцем. И она сдавленно проговорила охрипшим от волнения голосом:
Мама, ну вы же прекрасно знаете, что я ходила к Саше.
Да? Насупила брови свекровка.
Зачем вас обманывать? Растерянно пролепетала невестка, совершенно сбитая с толку криком свекрови.
Да сочиняй ты, сочиняй! Если ты нацепила штаны, да и пошла по деревне павой, так уж и хвост распустила! Мужа только схоронила, так и обратно у тебя только гульки на уме? Она смерила ее подозрительным взглядом.
Мама, но как можно с маленьким ребенком гулять? Еще больше растерялась молодая невестка. Старуха истерично взвизгнула:
Да какая я тебе мама? Саши нет. И теперь ты мне уже совсем никто! Чего ты только сюда приперлась? Да вон из моего дома! Или плохо слышишь? И чтоб ноги твоей здесь не было в моем дворе! Закричала она злобно, давясь, захлебываясь от собственной злобы.
Но, тетя Люся, куда вы меня сейчас гоните? Да еще на ночь глядя? И с маленьким ребенком на руках? Да это же ваша родная внучка! Попыталась как-то тихо, робко возразить невестка. Старческие глаза, бывшие когда-то серыми, а теперь выцветшие от прожитых лет, да и не слишком покладистого характера, сверкнули желтым огнем ненависти.
Какая это еще моя внучка? Внучка? И язык у тебя поворачивается такое говорить? Нагуляла этого ребенка неизвестно от кого, а потом навесила моему дурачку Сашке! А Сашка, он-то, настоящий придурок, и рад по уши! Ты забирай своего выблядка, да и вот отсюда, шалава!
Ну что ж, пускай, будет так, как вы говорите! Усмехнулась, натянуто, с примесью горечи, а потом устало махнула рукой невестка. Нежданно-негаданно свалившееся на нее вдовство придавило, не дало сил спорить и сопротивляться. И она сама принялась собирать детские вещи, и совать их в спортивную сумку.
Да чего ты там копаешься, как та клушка? Да быстрее собирай свои шмотки, и вон отсюда! В дверях комнаты все петушилась свекровь, при этом, строго наблюдая, чтобы невестка, не приведи Господи, ничего не украла, ничего не засунула в свою спортивную сумку. Чтобы не «позаимствовала» ни одной ее любимой вазочки, или зверюшки из фарфора, которые стояли по всему дому. А вещей у Милы было не так уж и много. Так, пара домашних платьиц. Футболка, да застиранные джинсы. Да у малышки ее был тоже не слишком большой гардероб. Мила с тоской взяла за ухо плюшевого медвежонка, которого как-то на досуге пошила из старой шапки мужа. Бросила его в сумку. Вслед полетела и крохотная шкатулка с ее документами. Потом закрыла одним движением молнию. «Вещи почти, что все забрала. Как теперь мне жить, ума не приложу!». Она сердито покосилась на свекровь. «Все деньги, что Санька принес, все почти, что отобрала злобная бабка! Мол, ты телефоном пользуешься, звонишь, телевизор смотришь, стираешь, вот и плати половину всех расходов за коммунальные услуги! А еще трескаешь мой хлеб, так плати дополнительно за свое питание! А то, что я ломала спину от рассвета до заката, да пахала, что та ломовая лошадь, около ее коров да свиней, так это так, мелочи. И не в счет! Ну да ладно, пусть Бог ей будет судьей! И люди! Но не я!». Мила забросила сумку на плечо. И печально обвела взглядом стены комнаты, покрытые белыми, в синий цветочек, обоями, как бы прощаясь с этим жилищем. У самого окна, зашторенного сиреневыми шторами, стоял полированный стол, покрытый белой скатертью. Прекрасные, белоснежные хризантемы и сейчас дарили горьковатый аромат разлуки. «Эти цветы подарил мне Саша! Мой Саша! Он всегда любил мне дарить цветы. Даже не смотря на зимнюю пору. Ох, и ругалась, лютовала тогда свекровь, когда мой муж принес этот красивый букет! Кричала, что деньги зазря только растрачивает! А муж только отшучивался, да шутливо говорил, что деньги для негоэто всего лишь никчемный мусор. И жить нужно не ради этого мусора. И не трястись над каждой копейкой. Все равно с собой на тот свет всего не загребешь! Вот и случилось, что нет моего Саньки. А много ли он взял с собой туда, куда так быстро ушел? Да только то, что положили, то и взял. И некому теперь мне дарить такие чудные цветы. И шоколадки!» Мила решительно шагнула к столику. И вытащила этот роскошный букет, который даже не успел завянуть, из воды.
Сейчас же поставь назад в вазу, и не лапай цветы! Не про твою морду куплены, и тут стоят! Сердито покосилась на невестку свекровь.
Но вы прекрасно знаете, что это мои цветы! Мне их ведь Саша подарил! Робко попыталась возразить Мила.
Запомни, что нету тут твоего ничего! Нет! Ожесточено, с какой-то звериной ненавистью сверкнула глазами, похожими на крохотные бусинки, старуха. И тут невестка не выдержала, и выкрикнула в ответ:
Да сколько вы будете мною уже помыкать? Да, пускай будет по-вашему, что нет моего тут ничего! А при чем тут цветы? Раз они не мои, так пускай же ни мне, ни вам, никому не достанутся! Ни вам, ни мне! С этими словами женщина резко переломила тонкие стебельки. И со всего размаху швырнула их на пол. А потом принялась топтать, тоненько всхлипывая, как сильно обиженный ребенок.