Майло снова рассмеялся, и это улучшило мое настроение. А такое случалось не очень часто.
Как комета Галлея редкая яркая полоса на холодном черном небе, которая исчезала снова и снова.
Когда Кассандра отвергла его, продолжил я, как и многие титулованные чуваки, Аполлон потерял самообладание и проклял ее, чтобы никто не верил ее пророчествам. И вот бедняжка Кэсси бродит по Древней Греции, всем рассказывает, что Троя сгорит, и никто ей не верит. Все думают, что она сумасшедшая, и даже запирают ее в тюрьму. Понимаешь, к чему я клоню?
Ты реинкарнация греческой богини?
Давай посмотрим на доказательства. Я начал загибать пальцы. Я до смешного привлекателен. Все считают меня сумасшедшим. Я заперт здесь, и никто не верит моим словам. Я слегка улыбнулся в полумраке, освещенном серебристым лунным светом. Включая тебя, когда я говорю, что после моего ухода с тобой все будет в порядке.
Ты прав, отозвался Майло, и новый поток слез заглушил его слова. Я тебе не верю.
Дерьмо.
Он снова повернулся ко мне спиной. Комета хорошего настроения сразу погасла. Никто никогда не обвинил бы меня в том, что я из любителей утешать, и у меня заканчивались идеи.
Майло тихо плакал, дрожа, как будто ему было холодно, и ко мне вернулось воспоминание мое единственное хорошее воспоминание с Аляски. Оно подкралось, окутав меня, и сразу стало легче.
Я вылез из кровати и лег рядышком с Майло, прижимаясь к нему.
Отвали от меня, проскулил он. Я не один из твоих дружков.
Даже не думал к тебе приставать, ответил я. Там, на Аляске, другой парень сделал это для меня. И помогло. Но я не буду, если
Майло схватил меня за руку и крепко сжал, его тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Я придвинулся ближе, обнимая его, и положил свою белокурую голову на подушку рядом с его темной.
Спустя некоторое время он шмыгнул носом и тихо произнес:
Аляска. Это туда тебя отправили на конверсионную терапию? До того, как ты оказался здесь.
Я напрягся.
Да.
Ты почти не рассказываешь об этом. Даже в группе. Если только тебя не заставляют. Тогда ты, должно быть, особенный.
Я почувствовал, как Майло улыбнулся, напряжение в его тощем теле ослабло.
Что произошло?
Мне было холодно, признался я. И не только мне. Мы съежились на полу старой, продуваемой ветрами хижины, без огня. Никогда еще не чувствовал себя таким несчастным и одиноким, как в тот момент. Но затем один из мальчиков притащил свое драное одеяло к месту, где я дрожал под своим жалким покрывалом. Он обнял меня так, как я обнимаю тебя.
Как его звали?
Сайлас. Его звали Сайлас.
Ты все еще общаешься с ним?
Нет.
Почему нет? Вы потеряли связь? Как его фамилия?
Это неважно.
Еще как важно. Чертовски важно, но как бы сильно мне ни хотелось, чтобы Майло почувствовал себя лучше, Сайлас Марш оставался под запретом. Если бы я слишком много о нем рассказывал, тогда он бы перестал быть моим. Он существовал в основном в моих дневниках. Историях. Бесконечных записях, в которых я пытался очиститься от Аляски, пока руку не сводило судорогой, а слезы не размывали чернила на страницах.
Но всегда оставалось, о чем еще написать.
Мои родители отправили меня на Аляску во имя «исправления» своего неправильного сына, но это почти разрушило мою и без того робкую надежду на здравомыслие. Они поняли свою ошибку в тот момент, когда я вернулся, весь избитый и в истерике. Год в Лечебнице дю лак Леман это их попытка все исправить, но было уже слишком поздно. Произошедшее на Аляске надежно впечаталось в мой мозг. В каждую клетку и косточку. Холод, который никогда меня не отпустит.
Я крепче сжал Майло.
Нам было запрещено прикасаться друг к другу, но Сайлас все равно лег рядом, чтобы попытаться меня согреть. Это случилось лишь однажды, но он спас мне жизнь.
И я никогда не говорил ему об этом. Хотя стоило сказать
Почему только однажды? спросил Майло.
Нас застукали. И избили до полусмерти. В основном его. Они избили его до беспамятства
Меня снова пробрала дрожь, и я зажмурился под натиском воспоминаний: ветхая хижина и дюжина мальчиков, съежившихся под тонкими одеялами. Сайласа большого и высокого золотоволосого Адониса оттаскивают от меня, санитары ругают его за грех утешения другого человека.
Сайлас говорил тебе, что с тобой все будет в порядке?
Нет, ответил я. Это было бы ложью. Мы не лгали друг другу на Аляске. Она сильно отличалась от этого места. Здесь нас обеспечивают хорошей едой и физическими упражнениями и не говорят, что ты ничего не стоишь и должен измениться. Вместо этого нас пытаются сделать лучше.
Ты лучше не стал, так как же тебя отпустят?
Я чувствую, что заведению больше нечего мне предложить.
Ты не можешь так говорить. Врачам виднее.
Врачи согласятся.
Это ложь.
Мои родители платят врачам, сказал я. Я сказал своим родителям, что мне пора уходить отсюда, поэтому они перестали платить.
Твои мама и папа исполняют все твои желания?
С тех пор, как я вернулся с Аляски, да. Они меня боятся. И не зря.
Майло ахнул от моего зловещего тона.
Ты собираешься отомстить им, когда выйдешь?
Я притворился оскорбленным.
Я что, по-твоему, похож на жестокого психопата? Забей, можешь не отвечать.
Он издал смешок.
Нет, но чувствительный удар нанести смогу, сказал я. Если расскажу прессе о своей поездке на Аляску или, что еще хуже, расскажу об этом в «Твиттере». И тогда денежная империя моих родителей может позорно рухнуть. Это пугает их до чертиков.
Значит, когда-нибудь ты выйдешь и станешь знаменитым писателем, а я застряну здесь навсегда, снова раздраженно буркнул Майло.
Не навсегда. И с тобой все будет в порядке. Послушай дядю Кэсси.
Ты такой странный.
Но я услышал улыбку в его голосе. Он глубоко вздохнул и прижался спиной к моей груди. Я почувствовал, как он уютнее устроился в постели, готовясь заснуть.
Холден?
Да.
Разве тебе не страшно?
Постоянно.
Я имею в виду, ты не боишься выбраться отсюда? Ведь лучше тебе не стало.
Я долго и серьезно раздумывал о том, как ответить, мысленно перебирая голоса, которые в голове шумели, кричали и стучали своими тарелками, как игрушечные обезьянки. Лучше мне не стало. И никогда не станет. Что бы ни пытались сделать психологи, врачи, таблетки и терапия против холода все было бессильно. Аляска навсегда сломала что-то внутри меня.
Шутишь? ответил я, стараясь придать голосу беззаботности. Я собираюсь жить в солнечной Калифорнии. В новом городе, где никого не знаю, новая школа и да нет. Теперь, когда произнес это вслух, перспектива кажется ужасной.
Майло рассмеялся, и хорошее чувство ненадолго вернулось. Честно говоря, мне было наплевать на то, что я стану новичком в школе. Вселенная завещала мне измученный разум, но этот разум также работал на полную мощность. Уровень интеллекта на уровне ста пятидесяти трех баллов лишь доказывал, что еще один год обучения в старшей школе это лишь попытка вернуться к нормальной жизни, а никак не то, что поможет мне стать умнее.
Я буду скучать по тебе, Холден, сонно пробормотал Майло.
Ничего особенного. К рассвету уже забудешь меня.
Он крепче сжал мою руку.
Не делай этого.
Чего не делать?
Не говори так, будто ты ничего не значишь. Ты важен. Для меня.
Я стиснул зубы. Забота и беспокойство Майло озадачивали и заставляли чувствовать себя странно.
Даже слезы попытались навернуться на глаза и норовили обернуться рыданием.
Уже поздно, хрипло буркнул я. Поспи немного.
Ладно. Спокойной ночи, Холден. До завтра.
Я не доверял своему голосу, поэтому лежал очень тихо, пока полумрак в комнате постепенно не сменился темнотой. Дыхание Майло стало спокойным и размеренным. Я осторожно выскользнул из его кровати и вернулся в свою. В течение часа я наблюдал, как по потолку ползают тени, подобно длинным черным пальцам.
Когда первые лучи рассвета начали окрашивать небо, я тихо оделся и упаковал свои вещи в чемодан Louis Vuitton. В основном мои дневники. В лечебнице нам не позволяли хранить большую часть нашей собственной одежды; но мой гардероб за последний год был преступно полон рубашек с круглым вырезом и всяких синтетических шмоток.