Эх, если бы можно было таким путём решить все проблемы
2
«Ну почему?» много раз впоследствии Эльвира задавала себе этот вопрос. Почему в тот вечер она не повела дочь куда-нибудь подальше от дома, от телефона, от этого звонка, положившего начало истории, о которой вспоминать не хотелось, но приходилось? И не только вспоминать, но и казнить себя снова и снова, причём испытываемая при этом боль с каждым разом усиливалась. Но, невзирая на боль (оказывается, моральный мазохизм, которым страдала мать, был не чужд и Элке), Эльвира вновь и вновь мысленно открывала дверь ключом, переступала через порог, втягивая за руку в коридор полусонную Женьку, и автоматически поднимала телефонную трубку в ответ на трель прорезавшего тишину квартиры звонка.
Эльвира Михайловна? Это Чарский. Нет желания съездить в командировку? Международный симпозиум, интересные люди, неплохой материальчик получится. Да и отдохнёте немного от нашего Мухосранска. Голос начальника отдела звучал слащаво и мерзко, но для Элки он показался пением ангелов. Вот оно, спасение! Командировка! Подальше от этого города, от умницы-дочки, от проблем, никак не желающих решаться
Да, Дмитрий Сергеевич. Куда и когда ехать? с готовностью откликнулась Элка, мысленно прикидывая, что взять с собой и как умаслить двоюродную сестру, чтобы та приютила на несколько дней Женьку.
Завтра оформишь документы и купишь билет, а послезавтрав путь, торжественно объявил явно обрадованный Чарский.
Он знал, что Карелина никогда не ездит в командировки, потому что одна воспитывает дочь, а сама Элка не особенно афишировала наличие в городе двоюродной сестры, чтобы начальство не приставало с разъездами. И вдругтакое лёгкое согласие! Наверно, Дмитрий Сергеевич в этот момент исполнил ритуальную пляску североамериканских индейцевнастолько успешной оказалась его миссия, которую он заранее посчитал невыполнимой.
Ладушки, вздохнула Эльвира, положив трубку.
Женька смотрела на мать вопросительно. Она никогда не расставалась с ней дольше, чем на день, поэтому вопрос «куда ехать?» прозвучал для ребёнка тревожным сигналом. Но спрашивать о чём-то маму девочка не решалась: слишком чётко отпечаталась в детском сознании недавняя сцена возле музыкальной школы. Случалось, Элка и раньше давала волю отрицательным эмоциям, но никогда при этом они не были направлены в сторону Женьки. Ни разу за все десять лет её жизни.
Вечер прошёл без обычной возни на диване, милой болтовни и долгого вечернего чая на крохотной кухне. Эльвира дописала-таки статью о спорткомплексене гвоздь номера, конечно, но вполне приличный материал, тайком покурила в ванной (дочь не знала об этой маленькой материнской слабости), договорилась с кузиной Светкой о Женьке. Сестра, вопреки страхам Элки, даже обрадовалась, хотя раньше не проявляла особой любви к двоюродной племяннице.
А ночью Элка даже позволила себе немного всплакнуть, хотя раньше заявляла всем любителям пустить слезу (среди знакомых ей дам таких было большинство), что «эта маленькая слабость ведёт к большому обезвоживанию организма». Теперь же слёзы лились сами собой, злые, солёные, никак не желающие кончаться. Похоже, мысль о большом обезвоживании была не столь абсурдна
И маленькая умненькая Женька, словно почувствовав настроение матери, не пришла к ней в кровать, как делала это часто в те ночи, когда не было ни слёз, ни обидных слов, словом, во все ночи, кроме этой.
Чарский провёл ту ночь с Танечкой. Ах, эта всё понимающая, славненькая Танечка из корректуры! В ней самой корректировке не подлежала ни одна черта. Причём, по мнению Дмитрия Сергеевичаа собственное мнение он считал единственно достойным внимания, такие женщины, как Татьяна Исаенко, рождались раз в столетие и могли принадлежать лишь избранным мужчинам, подобным самому Чарскому.
Имея блестящее филологическое образование и прекрасные рекомендации, Таня без особых проблем могла устроиться на более высокооплачиваемую работу, к тому же её не раз приглашали в различные фирмы. Только госпожа Исаенко предпочитала тесный кабинетик в редакции и скудную зарплату корректора, потому что её скромная нынешняя должность позволяла ей быть постоянно рядом с объектом мечтаний.
Дело в том, что красавица и умница Татьяна была из разряда женщин, признающих исключительную роль мужчин на Земле. И на эту «исключительную роль» в её сознании годился как раз начальник одного из отделов Дмитрий Чарский.
Возможно, кому-то другому этот давно женатый человек не слишком выразительной внешности казался не очень-то достойным столь преданного обожания, но Татьяна, однажды усмотрев в нём особенные черты, свои взгляды менять не собиралась. Хотя была она гораздо моложе Чарского и наружности неординарной, да и узы скоропалительно свершённого когда-то брака её не особенно тяготили, поскольку муж, не желающий обременять семью своим присутствием, чаще всего бывал личностью скорее виртуальной, нежели реальной. А семья, собственно, состояла из него и самой Татьяны.
И вот теперь сотрудники редакции, заглянув в небольшой кабинет в конце коридора, называемый «комнатой отдыха», поскольку в нём стояли диван, столик с электрической кофеваркой и пепельницей и забитая «чтивом» этажерка, смогли бы увидеть прелюбопытнейшую картину. На диване, полуприкрытая пледом, лежала тёмно-рыжая красавица, округлые формы которой угадывались даже под плотной шерстяной тканью, а рядом, демонстрируя потолку полностью обнажённые впалые ягодицы, блаженствовал Дмитрий Сергеевич.
Однако уже пять минут спустя эротическая панорама сменилась вполне уютно-бытовой: полностью одетые любовники неторопливо попивали кофе и буднично обсуждали какую-то редакционную проблему. Причём выглядело это приблизительно так: Танечка вперила немигающий взгляд (была у леди своеобразная особенность, приобретённая в детстве, во время бесконечных игр в «гляделки», в которых у Тани конкурентов не было) в переносицу Чарского, вещающего о своих «бесталанных коллегах», и тихонько спала, при этом кивая и делая вид, что внимательно слушает.
Эта сторона натуры Димочки, то бишь склонность к досужему перемыванию косточек, его преданную даму не привлекала, но ведь и на солнце есть пятна, правда? И Исаенко предпочитала незаметно дремать, дабы не запустить на тарелку своего обожания малюсенькую мушку сомнения. Татьяна была женщиной, в общем-то, благоразумной и отдавала себе отчёт, что эта мушка своими грязными лапками насмерть замарала бы её «чистое, светлое чувство». Поэтому система «мухобоек а-ля Исаенко» действовала исправно и сбоев пока не давала.
В «комнату отдыха» влетела запыхавшаяся Элка. Мгновенно оценив обстановку, плюхнулась на диванчик со стороны Татьяны и придвинула к себе пустую чашку. Автоматически намешала себе нечто вроде чашечки кофе (Эльвира признавала только натуральный продукт и его растворимые аналоги принимала только на работе), со вздохом хлебнула разрекламированного «Нескафе», сморщила носик и обратилась к Чарскому:
Ну и что с моей командировкой?
Полный ажур! Берёшь билет в купе, суткии ты на месте! Послушаешь мировых светил, обсудишь с ними проблемы демографии, а если повезётэтой самой демографией позанимаешься, пошловато хохотнул Дмитрий Сергеевич.
Татьяна к тому моменту незаметно выскользнула из комнатки и заняла своё место в корректорской. Рыжая ночная кошка обратилась в серую дневную мышку. Но только внутренне! Внешне же Танечка даже в повседневном клетчатом костюмчике могла свести с ума любого. Впрочем, это был совместный приговор «присяжных заседателей» из числа редакционных сплетников. К их числу «правильная» мамашка-одиночка Элка не относилась никогда.
Через три часа взволнованная Карелина звонила Чарскому с железнодорожного вокзала: билетов на завтрашний поезд, кроме СВ, не было.
Фиг с тобой, Карелина. Считай, что тебе крупно повезло. Бери СВ и кайфуй, с бухгалтерией я договорюсь, помолчав с минуту, отозвался пребывавший в благодушном настроении Дмитрий Сергеевич.
Странное дело: Элка, несмотря на свою неприязнь к Чарскому, на этот раз готова была расцеловать обычно скуповатого начальника прямо в трубку. Наверно, при личном контакте подобные мысли у женщины не возникли бы. И как Татьяна выносит эту самовлюблённую скотину?