Когда я возвращаюсь, Тод по-прежнему сидит за столом, и я вижу, что он с большим трудом сдерживает смех. Мой друг пытается взять себя в руки, но понятно, что любая мелочь например, если бабка снова пустит ветры, и он захохочет. Я бы и сам смеялся, не будь я настолько зол.
Ну так что, миссис Лав просила дядю навести порядок в доме мистера Чэня? спрашиваю я, пиная Тода под столом, причём он снова начинает беззвучно смеяться.
Ма отвечает не сразу.
Вообще говоря, просила.
Можно, я ему помогу? говорю я.
Ма отрезает ломтик от головки чеддера.
Это не лучшая работа сомневаюсь, что он сможет много тебе заплатить. Но заняться этим он собирается сегодня.
Но это же дом, где ужасно погиб мистер Чэнь: ему проткнули сердце шипами, встревает Битти.
А ты откуда знаешь? удивляюсь я.
Она всё выдумала, машет рукой Полли.
Это она так говорит. Битти указывает на бабку.
Молчи, молчи, машет на неё руками старуха. Чёртово семя.
Глава 5
Версии гибели мистера Чэня, одна страшнее другой, вертелись у меня в голове. «Его задушили, удавили его собственными кишками». «Проткнули насквозь дьявольским трезубцем». «Черти пригвоздили его к земле, да и держали в живых целых три дня». Большую часть версий выдумали бабка и Колумбина Гуд. Матушка отправилась снимать мерки с клиента, а бабка впустила Колумбину через заднюю дверь. Они уселись у очага и принялись шушукаться изобретать всяческие страсти за мерзейшим отваром, притащенным Колумбиной, якобы для лечения бабкиных старых суставов.
Его убил сам Вельзевул, изжарил на адском пламени да обвалял в негашёной извести чистилища, а уж потом насадил его грешную голову на пику, шипит Колумбина.
Подвесили на мясницкий крюк, положив под ноги святую книгу с пентаграммой, начертанной куриной кровью, высказывается бабка.
Сварили живьём в желчи и изжарили скелет! выкрикивает Колумбина.
Они смеются, гогочут, ухают от смеха, причём зловредная бабка хохочет громче своей наперсницы, ничуть не смущаясь, что пугает Битти и злит Полли.
Я знаю, что они болтают полную чушь, и всё же почти ожидаю увидеть истерзанное тело мистера Чэня в его опустошённой кухне. Вместо этого там груды пустых ящиков и обёрточной бумаги, осколки посуды и паутина. Я наклоняюсь над большим куском дерева, прикрывающим тёмное пятно на плитах, и тут моего плеча касается дядя. Я взвиваюсь свечкой.
Так, парень, начнём с самого верха, этот хлам разберём под конец. Я тащусь следом за дядей по узкой лестнице на второй этаж. Дядя, как и моя матушка, шириной не уступит двум людям и постоянно натыкается на все углы. Мы несём с собой вёдра, тряпки и огромный запас маминых чайных листьев. Дотопав до верха, дядя уже запыхался и вынужден присесть, распустить шейный платок и отдышаться.
Он машет рукой, словно нагоняя побольше воздуха. По мне, так в доме царит холод, и с каждой ступенькой я всё острее ощущаю, как здесь зябко и пусто.
Я не ждал такого.
Ну и высоченные здесь домины. Я к такому не привык, не привык. Побагровевшее лицо дяди постепенно белеет. Когда я был мальчишкой, их только строили мы вечно гоняли по стройкам, а мастер только и знал, что на нас орать. Вроде как на твоего приятеля Тода да тебя. Он подмигивает.
Тебе матушка рассказала? уныло спрашиваю я.
А то как же. Я сказал ей, что это от живости нрава, но она всё одно на вас обоих зуб держит. Дядя с трудом поднимается, разбрасывает по полу спитой чай, чтобы собрать пыль, и принимается сметать последние следы ковров и мебели мистера Чэня.
Я бросаю взгляд на люк в потолке, который мы сделали, чтобы вытащить наверх крылья машины. Кажется, его никто не касался, а значит, деталь из ткани и сейчас там. Пока что ей придётся полежать на крыше.
Вздохнув, я начинаю сгребать мусор в кучи, наполняю им вёдра и таскаю вниз по лестнице, попутно заглядывая в шкафы и потаённые углы.
Детали машины спрятаны по всему дому, и по пути я всякий раз ухитряюсь улучить минутку, перебежать дорогу и перебросить находку через стену, в наш двор, рядом с курятником. Я опускаю тяжёлый медный двигатель, завёрнутый в обтёрханную шаль, на землю, и любопытные куры окружают его, принимаются клевать, стуча клювами по металлу.
Мы постепенно продвигаемся вниз, вычищая комнаты и собирая всё ценное по пути. На третьем этаже в стенном шкафу я нахожу палочки для добывания огня, две банки с алой краской и кучу бумажных птичек. Всё это не имеет никакого отношения к летающей машине, но я всё равно прихватываю их с собой. Битти будет рада птичкам, а Полли краске.
Атан, мальчик мой, как насчёт перекусить? кричит мне дядя сверху. Спустись-ка вниз.
Я послушно сбегаю по лестнице и вижу дядю, вспотевшего от усилий, устало привалившегося к стене. Я всё ещё мёрзну.
Он вручает мне луковицу. Я устраиваюсь у его ног и впиваюсь в неё зубами.
Дядя утирает рот платком, а затем говорит:
Твоя бабушка попросила меня найти тебе работу. Раз уж мистер Ч. помер.
Негромкий голос гулко звучит в пустой комнате.
Правда? я сдираю зубами очередной слой с луковицы.
Хочет устроить тебя золотарём.
Что? Я роняю луковицу, и она катится по полу. Золотарём?
Угу. Он старательно избегает моего взгляда. Вот так уж.
Она не может Мама не может ну правда же?
Дядя внимательно изучает свою луковицу, будто перед ним какая-то диковина.
Золотари занимаются тем, что чистят уборные. Они разъезжают по городу на вонючих телегах, в основном по ночам, источая зловоние, выплёскивая на мостовую содержимое сточных ям и уборных из частных домов. Чистить выгребные ямы им дозволяется только по ночам, чтобы днём вонь не разносилась по городу, но слухи о полумёртвых белолицых безумцах были источниками моих детских кошмаров. Бабушка не один месяц уверяла меня, что золотарь живёт у подножия лестницы и съест меня, если я посмею спуститься вечером и мешать маме. Я верил ей, пока Полли не убедила меня, что это чепуха. Мне тогда было лет семь.
Золотарём?
Дядя кивает.
Золотари даже не живут в городах, они живут у отстойников.
Я сижу, уставившись в стену.
Не серчай. Дядя поднимается, и его солидный живот закрывает свет из окна. Но тебе придётся стать золотарём, если не найдёшь другой работы до Нового года.
Неужели нельзя подождать до лета? К тому времени я точно что-нибудь подыщу.
Он снимает паутину со ставней.
Так решили твоя мать и бабушка. Говорить тут не о чем. Он вздыхает, будто реальная жизнь здорово его утомляет. Ладно уж, поднимайся. Этот мерзкий дом сам себя не отчистит. Дядя отправляется вниз, чтобы принести ещё воды.
Глава 6
Я продолжаю драить дом, одновременно обдумывая, как бы мне отвертеться от работы золотарём. Должны же быть на свете и другие мистеры Чэни. Другие люди, верящие в силу науки. Другие люди, которым не помешает шустрый мальчик на подхвате. И пока я думаю обо всём этом, я заглядываю под каждую полку, под каждую оторванную половицу, разыскивая чертежи.
Когда я наконец добираюсь до кухни мистера Чэня, на улице совсем темнеет. Дядя вытаскивает из дома весь собранный нами мусор и сваливает его в повозку перед крыльцом. В ней оказывается всё, даже бутылки из погреба. Я бросаю взгляд вверх. Ни единого следа купоросного масла, но электрический ящик всё ещё на месте, на самой верхней полке. Я вытаскиваю табурет из повозки и начинаю медленно стаскивать будущее сердце птицы вниз.
С трудом удерживая тяжеленный ящик, я бреду на другую сторону дороги и едва-едва ухитряюсь взгромоздить его на стену нашего заднего двора, а затем тщательно маскирую колючками. Хочется верить, что никому в голову не придёт искать его так высоко.
Эй, парень, ты где? звенит голос дяди на пустой улице.
Здесь! откликаюсь я, торопливо возвращаясь в дом.
Я уж думал, ты сбежал, ворчит дядя.
Я спускаюсь с лестницы следом за ним.
Кухня совершенно опустела, и только пятно крови по-прежнему темнеет рядом с очагом. Я обхожу его стороной. Нетрудно догадаться, что это.
Меня охватывает невольный страх, вспоминаются самые бредовые слухи, а в голове сами собой всплывают образы адского пламени. Длинные тени ложатся в углах комнаты. Здесь пахнет экспериментами мистера Чэня, имбирём и серой, как и раньше. Но к этому примешивается новый резкий запах. Запах мясницкой лавки.