Так вот почему разбилось стекло?
Да, смеюсь я, вспоминая, как лопасть полетела через дорогу, прямо в витрину нашей лавки. Он показал мне, как его собрать, и всё заработало. Наш двигатель заработал!
Ты хочешь сказать, что он заработал без помощи человека или лошади?
Да, киваю я. Масло да электрический ящик. Выглядит как настоящая магия. Хотя он не любил слово «магия» и предпочитал называть это наукой.
Тод снова присвистывает.
Но мне нужна твоя помощь, чтобы довести дело до конца и полететь.
А что я могу сделать? Я ничего не понимаю в волшебных двигателях.
Зато ты умеешь работать с деревом. Я сам ничего не смогу построить, а ты справишься быстро и сделаешь всё как надо.
Лесть, понимающе вздыхает Тод. На некоторых хорошо действует.
Да ладно тебе, Тод. Ты же хочешь в этом участвовать.
Так значит, половина в кладовке, а остальное на крыше?
Верно. С месяц назад мы с Тодом вытащили крылья машины через дыру в потолке на свет божий, на колокольню. Надеюсь, никому не придёт в голову взглянуть на колокола. Но даже так, хоть половина в одном месте, а другая в другом, птица почти готова к полёту.
Я не сознаюсь Тоду, что понятия не имею, как её запустить. В конце концов, вряд ли это так уж сложно?
Ты знаешь, как собрать эту штуковину?
По большей части, отвечаю я, пытаясь припомнить все составляющие машины.
Двигатель, топливо, электрический ящик и сама птица. Надо ещё сообразить, где их искать.
Кстати, вдруг замечает Тод. Хэддок собирается продать вещи Чэня с аукциона. Завтра. Я должен помочь ему вытащить всё из дома. На свои четыре соверена ты можешь купить всё, что нужно.
На луну набегает крохотное облачко, и, глядя на него, я представляю, как все вещи мистера Чэня волокут по мостовой. И вентилятор, и двигатель, и электрический ящик, полный кислоты. Я думаю о четырёх соверенах, что надёжно покоятся в глубинах кошелька Полли. Возможно, удастся выпросить их.
Слушай, задумчиво тяну я. А если я нарисую, как они выглядят, ты не сможешь «потерять» вещицу-другую?
Ты хочешь сказать, что пара ненужных вещей может остаться на крыше?
Именно, отвечаю я. А потом ты поможешь мне закончить работу!
Конечно, говорит мой друг так, будто он уже давно согласился.
И курятник?
Курятник? А он тут при чём?
Он порадует маму. Хотя бы чуточку.
Построим ещё и курятник и будем править миром. Тод поднимается на ноги и выплясывает на коньке крыши. Атан Уайлд летающий мальчик, Тод Бэллон великий строитель. Короли города! Ура! Он ещё раз топает ногой, подпрыгивает повыше и исчезает.
Тод! кричу я, глядя вниз. Тод!
Поспешно плюхнувшись на живот, я подползаю к коньку и свешиваюсь на другую сторону. В её дальнем конце нет парапета, только чёрная дыра, ведущая в никуда.
Тод?
Атан. Голос раздаётся совсем рядом со мной, но звучит как-то приглушённо. Помоги!
Я осторожно спускаюсь по крыше и упираюсь ногами в жёлоб на краю.
Где ты?
Здесь! отвечает мой друг, почему-то у меня из-под ног.
Я сажусь на корточки, слишком сильно опираясь на водосточный жёлоб, и вижу кудрявую макушку Тода, но вокруг слишком темно, чтобы разобрать остальное.
А чего ты не вылезаешь? Тебя что-то держит? спрашиваю я.
Я держу, отвечает низкий голос изнутри.
Помоги! ещё раз просит Тод. Он схватил меня за горло.
И непременно сброшу его, если вы только не пообещаете никогда больше не лазать по моей крыше в темноте. Вы будите меня уже много лет ночь за ночью, и я больше не могу.
Обещаю, говорит Тод.
Эй, наверху, не успокаивается голос. Ты тоже обещаешь?
Обещаю, говорю я, скрестив пальцы за спиной. Клянусь жизнью моей сестрёнки Битти.
Утром я встаю раньше всех в доме. Раньше, чем поднимается матушка, раньше, чем бабка начинает шептать заклинания вперемежку с молитвами, но мистер Хэддок и Тод начинают выносить вещи из дома напротив ни свет ни заря.
Я украдкой выскальзываю наружу, обмениваюсь парой слов с Тодом, отдаю ему рисунки того, что надо спрятать, здороваюсь с мистером Хэддоком и возвращаюсь домой. Я провёл снаружи всего несколько минут, но чтобы согреть заледеневшие пальцы, приходится сунуть руки под мышки. Остаётся удивляться, как это Тод не чувствует холода.
Но он крепкий парень. У него злой отец. Драчун. Все его боятся, даже матушка. Он вечно ходит с угрюмым лицом, много пьёт и работает у гробовщика, мастерит гробы для мертвецов. У моей матушки острый язык, но отец Тода ловко управляется с ремнём.
Я разжигаю огонёк в камине, чтобы в доме стало не так холодно, и заметаю в него вчерашние клубки пыли.
Потом я ищу себе занятие в лавке. Дядя вставил новое стекло в витрину, так что я притворяюсь, будто оттираю его, смывая мелкие пятнышки, а когда продолжать становится решительно невозможно, снимаю с полки рулоны материи и начинаю их раскатывать и скатывать.
Наверху звучат шаги. Наверняка это Полли.
Стараясь не прижиматься лицом к стеклу, я таращусь наружу, где первые рассветные лучи падают на груды вещей, сложенных на мостовой.
Ко мне подходит Полли, и мы оба смотрим на вещи мистера Чэня. Встаёт солнце, яркие лучи разгоняют мрак и освещают буйство красок, в которые превратилась наша дорога, зелёных, золотых, пурпурных и синих. На холстах, подстеленных, чтобы защитить товар, блестит эмаль, пестреют ковры и вышитые шёлковые подушки. Поверх всего громоздятся лакированные столы и стулья, тоже заваленные яркими тканями. Весь дом мистера Чэня вынесли на улицу.
Почти.
Там должно быть что-нибудь полезное, говорит Полли. Какой-нибудь шёлк для лавки.
Я киваю, высматривая в грудах вещей детали нашей машины, но, судя по всему, Тод успел их спрятать. Больше всего меня занимает, куда он дел электрический ящик.
Люди начинают потихоньку выходить из домов и собираются на улице небольшими группками. Человек с кистью и горшком клея пытается приляпать номера на самые крупные предметы. Особенно трудно ему приходится с огромным глобусом, который вертится, как сумасшедший, посередине улицы. Глобус перекосился, потому что его швырнули на груду карт и книг в кожаных переплётах; человек поскальзывается на книгах, и бумага разлетается по всей улице.
Полли отдаёт мне один из моих соверенов и шесть шиллингов.
Беги-ка, взгляни на тамошние шелка. Она тычет пальцем в кучу рядом с глобусом. Если там есть отрезы одного цвета длиной больше пары ярдов, можно взять их на подкладку.
Получив долгожданный повод сбежать, я отправляюсь к месту начинающегося аукциона и брожу среди разложенных товаров, заглядывая в шкафы, вороша кучи барахла и притворяясь, будто ищу шёлк.
Как только последние вещи вытащены наружу, мистер Хэддок нацепляет видавший виды зелёный пиджак и начинает аукцион.
Для такого сухопарого и высокого человека у него удивительно мягкий и приятный голос, который слышится по всей улице и даже в некоторых домах. Минута, и он входит во вкус, а Тод стоит рядом, сгибаясь под тяжестью массивной зелёной чаши.
Делайте ваши ставки, дамы и господа! Кто назначит новую цену? Великолепный образчик восточного искусства непревзойдённого качества! провозглашает он.
Стараясь не смешиваться с толпой, я осматриваю груды товаров, пока не нахожу ящики из кладовки мистера Чэня. Оказывается, они вынесли только сухофрукты и специи, а все химикаты оставили. Я подмигиваю Тоду, тыкая пальцем в ящики, и он, подмигнув в ответ, указывает мизинцем в сторону дома.
Под грудой сковородок обнаруживается моток ткани, который выглядит на грубом холсте как изумрудная весенняя травка, оживляющая своим сочным цветом мрачную улицу. Налетает ветерок, и тонкая ткань надувается, точно парус. Да, она пригодится Полли. Может, и ма на время забудет о том, как я лазил по крышам.
Западный ветер, когда ты дуешь Неподалёку от меня в разложенных вещах копается Колумбина Гуд и то бормочет, то поёт. Улица вокруг неё пустеет. То небо плачет дождём, и будь моя любовь со мной рядом
Рыжие пряди топорщатся в разные стороны, на шее болтается половина капора. Все считают её сумасшедшей, и, пожалуй, так оно и есть. Поговаривают, что она влюбилась в нашего отца, но он предпочёл маму. Тогда Колумбина завела роман с солдатом, а тот сбежал из-под венца. Она родила ребёнка, но тот умер. После этого бедняжка так и не оправилась.