Одет Чекалдыкин был в костюм от Сен-Лорана цвета соль с перцем, соответствующий ему темно-оливковый галстук с ослабленным узлом и кремовую сорочку. Дополняли гардероб очень дорогие двуцветные: белые с коричневым туфли крокодиловой кожи, надетые на босу ногу. Когда тебя возит в лимузине личный шофер, можно и среди зимы разгуливать в туфлях без носков. Подумал Павел, мимоходом отметив, что у Чекалдыкина необычно тонкие, будто иссохшие пальцы, хрупкие кости рук и острые плечи, и вообще он выглядит холенным, фасонистым и наманикюренным, и в то же время, смертельно больным.
Мораль-моралью, а мне нравятся женщины с фигурою Венеры! Там, если пощупаешь, то знаешь, маеш вещь!выпалил Шпортько, молодцеватый мужчина, лет тридцати с запущенной небритостью, которая делала его похожим на каторжанина.
Наступила напряженная тишина. Похоже, Шпортько (черт знает, как его зовут), поддавшись словесному ухарству, ляпнул первое, что пришло на ум, не успев подумать, как это часто случается с заправскими краснобаями. Свою растительность на лице Шпортько тщательно подстригал, стараясь, чтобы она не отрастала в настоящую бороду. Над его выступающими надбровными дугами топорщились войлочные брови. На нем была усыпанная перхотью черная кожаная куртка поверх политкорректной оранжевой рубахи, ну и, конечно же, джинсы «варенки».
Шпортько недавно перебрался в Киев из Жмеринки, где работал рэкетиром. В Киеве он быстро обзавелся широким кругом знакомств и сейчас состоял в администрации президента советником по культуре. Шпортько был большой шутник и много смеялся широким, тонкогубым ртом. Его бегающие глаза дружелюбно улыбались каждому, кто с ним общался, взгляд его тут же враждебно втыкался в спину, стоило только отвернуться. Он, как бы невзначай, вскользь поглядывал на Павла, чтобы тому не показалось, что он его разглядывает, но все-таки разглядывал, остроглазо и настороженно.
Слышали новость? Наш президент уволил «голову» своей администрации Багогу,внимательно посмотрев на Шпортько, продолжил Чекалдыкин и запнулся на полуслове.
Подвижные губы Чекалдыкина вымученно искривились, их округленно опущенные края превратили его лицо в маску печали. Пересиливая пароксизм боли, он порывисто схватил за руку проходящего мимо официанта. Тот резко остановился, едва не обрушив поднос с напитками на головы сидящих на диване. Чекалдыкин поспешно схватил с подноса стакан виски и залпом осушил его раньше, чем официант успел выпрямиться, хотя не было похоже, что у него болит спина. Придержав официанта, Чекалдыкин взял второй стакан, только после этого его отпустив.
Что же они не поделили в этот раз?после продолжительной паузы, рассеяно спросил Ляпоненко, лишь бы поддержать разговор.
В задумчивости Ляпоненко провел пальцем по подбородку, будто размышлял, не отрастить ли и себе бороду? Павел тоже подумал о бороде, у него возникла неприятная ассоциация, будто его душа поросла щетиной. Ляпоненко был старше остальных, ему было лет тридцать пять, плюс-минус год-другой. У него были тонкие черты лица и зачесанные назад прямые черные волосы. Спокойному взгляду его глубоко посаженных глаз не соответствовал подвижный, нервный рот. Он выглядел разочарованным в жизни, но не был лишен чувства юмора, его печальное лицо всегда было готово озариться улыбкой, он мог и от души рассмеяться, услышав остроумную шутку.
От остальных, Ляпоненко отличался светлой аурой и чистотой мыслей. На нем был жемчужно-серого цвета костюм-тройка из альпаки от Армани, сорочка белого батиста и галстук в синюю и красную полоску. Запонки с сапфирами от Тиффани, были в тон его темно-синим глазам. Одежда от известных кутюрьесимвол достатка и пропуск в круг избранных. Среди собравшейся здесь разношерстной публики, она казалась Павлу совершенно неуместной. При этом он забывал, что сам одет с не менее дорого стоящей элегантностью.
Ляпоненко редко принимал участие в разговорах, больше молчал и слушал, изредка бросая приглядывающийся взгляд. Павел не понимал, что Ляпоненко делает в этой компании и вообще, почему он приходит в дом к Зябкиной? Хотя тот же вопрос, он мог бы задать и себе. Вначале Павлу казалось, что здесь собирается интеллектуальная и художественная элита столицы. Но вскоре он разобрался, что это просто кучка скучающих бездельников, бойко рассуждающих о политике, искусстве и обо всем, что ни взбредет в их досужные головы.
При этом они ни в чем не имели, ни глубоких знаний, ни основанных на опыте, собственных суждений. Все показное, крикливое, нахватанное по верхам. Зато, с какой самоуверенностью и категоричностью они провозглашали свои невнятные домыслы. Зачем же он сюда приходил? Приходилось довольствоваться плохим, выбирая из худшего.
На этот раз писанку,улыбнувшись синевато-бескровными губами, охотно отозвался Чекалдыкин.
Иронический Чекалдыкин не вызывал приязненного расположения, пока не начинал говорить. Но стоило ему улыбнуться и начать рассказывать какую-нибудь историю, как этот необычный человек преображался, и к нему нельзя было не испытывать непреодолимую симпатию.
Вы же знаете, как наш гарант обожает всякую «старовыну». На днях он забрел на базар, а там какая-то баба торговала расписными яйцами. Они так ему понравились, что он тут же на месте присвоил ей звание «Герой Украины», а она ему за это подарила писанку. Теперь у орденоносца государственного значения бабы Параски появилась новая подруга, герой Украины «писанкарша», на пару будут дурковать, представлять цвет нации,насмешливые глаза Чекалдыкина сверкали от возбуждения, а на скулах появился нездоровый румянец.
Багога утром заглянул в кабинет к нашему гаранту, он везде рыщет, выискивает, что бы украсть,продолжил Чекалдыкин.Глядь, а на столе лежит писанка, он конечно же ее спер. Наш гарант пришел к себе в кабинет, поуправлять Украиной, а писанки нет. Ну, тут он осерчал, все свое СБУ на ноги поднял. Те сразу на Багогу указали, говорят: «Только он мог писанку скоммуниздить».
Наш президент ему этого не простил. Ну, украл бы миллион там или миллиард, а то его писанку, с которой он еще не наигрался. Взял и уволил Багогу, сказал ему на прощание: «Сбрей свою щетину и иди торговать щетками!» Вряд ли он сам до такого додумался, жена придумала, цээрушная прокладка, научает нашего недоумка, как любить Украину,говоря это, Чекалдыкин пристально взглянул на Шпортько. Тот в задумчивости ковырялся в зубах, делая вид, что его это не интересует.
А Багога ему ответил: «Щетками или писанками, лишь бы дитя не плакало» Представляете, и я за этого умоокраденного голосовал!с горечью сказал Чекалдыкин.
Павлу вспомнилось длинное лицо правящего президента, напоминающее лошадиную морду,акромегал с умственным развитием недоросля.
Купился на то, как он уверял, что «бандиты будут сидеть в тюрьме», а потом сосал член у вора-рецидивиста Януковича!разгорячился Чекалдыкин.
Когда же, в конце концов, закончится вся эта дикость!с аффектацией вскричал неутомимый говорун Хиврич, и театрально возвел руки к небу, сверкнув из рукавов пиджака бриллиантовыми запонками.
Как всегда, в начале своих выступлений, он тщательно артикулировал широким ртом (упражнялся), прежде чем излить на слушателей потоки своего красноречия. Эти блестящие запонки и мельтешащие руки, поглощали внимание Павла, не давая ему свободы мысли. Своей психотропной жестикуляцией Хиврич этого и добивался. Когда сказочнику Хивричу требовалось убедить кого-то в чем-то совершенно неправдоподобном, у него была манера кричать, как идиот, ломаться, вертеться вьюном, мотаясь из стороны в сторону и размахивать руками, как ветряная мельница, и это почему-то действовало весьма убедительно.
Борис Семенович Хиврич был одет в элегантный костюм вольного покроя из немнущегося твида, пошитый известным мастером (своим близким знакомым Борис Семенович давал его адрес в Лондоне), и в дизайнерскую хлопчатобумажную сорочку с вытканными полосками, демократично, без галстука. Этот простой на вид наряд обошелся ему в несколько тысяч фунтов стерлингов.
Несмотря на приятный голос и внешний лоск, Борис Семенович был из тех, чья привлекательность тает по мере знакомства. Он всегда говорил страстно, дополняя речь выразительной мимикой и жестами, в своем арсенале Борис Семенович имел несметное количество всевозможных гримас и ужимок. Увлеченно рассказывая о своих намерениях, он всех вокруг увлекал своими проектами. Говорил и говорил, вдруг, в один прекрасный день, умолкал, на этом все и заканчивалось. В результате: пшик и всеобщее разочарование.