Визави Джиписи улыбалась ей (но больше окружающим), неестественно белой фарфоровой улыбкой, будто с рекламы зубной пасты. У нее были белые волосы и короткая стрижка «пикси» с удлиненно косой челкой. На ней была черная шифоновая блузка с пышным воланом отбитым алыми кружевами и розовые брючки в тонкую черную полоску, обтягивающие стройные ноги в алых ботильонах. Она, как воздухом дышала, жадным вниманием к себе. Картинно опираясь, как на трость, на изогнутую ручку ярко-красного зонтика, она охотилась за обращенными на нее взглядами, рискуя вывихнуть себе шею.
В десятом классе он влюбился в учительницу,с вдохновением рассказывала Джиписи.Она у нас на практике была после института. У них был такой роман, вся школа гудела. А потом она умерла от лейкоза, очень быстро. Все говорят, он ее и мертвую любит. Некрофил!..округлив глаза, поделилась страшной новостью Джиписи.
Павел удивился, как из продолговато миндалевидных, ее глаза сделались совершенно круглыми. Не перевелись еще такие артисты
Умопомрачительный тип!с восторгом присовокупила она. Заметив, что на нее смотрит Павел, Джиписи целомудренно загородилась ресницами, и тут же, с откровенным кокетством искоса посмотрела ему в глаза.
Со СтасикомВалентином Стасюлевичем, Павел был знаком. Слышал он и про учительницу, это была нашумевшая в свое время история, весь Виноградарь о ней говорил. Валентин был мальчишеского роста, тщедушный и невзрачный на вид, его ровесник, они были соседи по подъезду. Его большая кожаная куртка была вытерта до белизны, будто испачкана мукой и выглядела на нем, как пальто. Здороваясь с Павлом, он всегда смотрел на него с какой-то невысказанной надеждой, как будто ждал от него чего-то.
У Валентина были жесткие взъерошенные волосы и выразительные темно-вишневые глаза с открытым прямым взглядом. Он отличался трогательным смирением, был добрым, но уж очень простодушным, как говорится, человек без задних мыслей: что на уме, то и на языке. При этом он верил всему, что ему говорили. Более доверчивого человека Павел не встречал, безошибочно узнавая неприспособленных к жизни. Разумеется, Валентин не относился к тем, кто, войдя в зрелый возраст, верит в Деда Мороза, но в его простодушии было что-то детское. В своей невинности он ожидал от других лишь проявлений великодушия и любви, в каждом встречном он видел нового друга, даже с кем встречался впервые.
Он был слишком искренен, слишком правдив, душевно распахнут, что вызывало у окружающих только недоверие, усиливая отчужденность. Почему таким, как он, одиночкам, так трудно живется среди людей? Потому, что они более человечнее. И Бог их любит больше других. За что? За то, что они обречены на страдания, за то, что именно их, как и его когда-то, приносят в жертву.
Валентин занимался художественной фотографией и считал, что в нем живет непризнанный гений, и в один прекрасный день он создаст шедевр. Никто, кроме его самого, в это не верил, за исключением, той самой учительницы. Потеряв любимую, он не бросил фотографировать и продолжал ее любить, сомневаться, отчаиваться и опять, и снова на что-то надеяться. Живя в нищете, он не принимал выгодных предложений делать фотографии для рекламы, оставаясь самим собой,художником среди дельцов. Павел видел его фотографии, в них жила солнечная музыка. Может, они и не тянули на большее, чем потуги непрофессионала, но халтурой они не были. Они и не могли быть плохими, потому что тот, кто их сделал, глядел на мир изумленными глазами ребенка.
Кто-то невидимый добавил громкости на акустической системе и агрессивный черный рэп с рваными негритянскими скороговорками сменился белым: Потап и Настя Каменски принялись наперебой выкрикивать свои примитивные рифмы. Басы беспощадно били по ушам, как оплеухи.
Среди стоящих Павел безошибочно выделил двух лесбиянок. С ориентацией у Павла было все в порядке, но он остро ощущал тот сексуальный вызов, который бросают мужчинам красивые лесбиянки. Интересно, почему?.. Вероятно, потому, что никому из них, никогда не завоевать их любви. Одна, была в настолько короткой гофрированной юбочке, что из-под нее виднелись белые кружева трусов. Невольно притягивали взгляд ее серьги необычайно яркой бирюзы, чудно гармонирующие с ее фиалковыми глазами. «Бирюзазловещий камень,с неожиданно нахлынувшей грустью подумал Павел.Столетиями бирюза растет на костях людей, умерших от безнадежной любви».
На другой приверженце однополой любви, по какой-то причине была мужская шляпа, черный кожаный жилет, багряный батник и черные брюки клеш с красными лампасами. Они стояли друг против друга на расстоянии вытянутой руки, не замечая друг друга. Стоило одной из них случайно встретиться глазами с другой, как взгляд ее становился невидящим, будто она смотрит в пустоту. Вторая, отвечала ей таким же, незрячим взглядом. Смотрела в упор, как будто стоящей напротив ее, не существует в природе.
Так смотрят, вернее, не смотрят друг на друга девушки, у которых есть общее прошлое, такое прошлое, про которое не хочется вспоминать. Такое прошлое до чрезвычайности интригует некоторых мужчин. Как правило, тех, кто никогда не дрался, которых и мужчинами-то трудно назвать.
Обладательница шляпы и генеральских лампас с увлечением живописала стоящим вокруг о своих злоключениях:
Я в начале сезона в бутике на Крещатике купила себе дубленку. Захожу на днях в «Городок» на Петровке, а там такая же, но в два раза дешевле. Я облезла! А сегодня моя Мышка перчатки в кафе забыла, мы зашли в «Квадрат» на Лукьяновке, купить ей новые. Смотрю, висит точно такая дубленка, как у меня, а цена!.. Я чуть не повесилась!
Давно пора!бросила в сторону другая и, вильнув гофрированной юбкой, демонстративно ушла.
У стола с холодными закусками хозяйничала знакомая Павлу подруга Зябкиной по фамилии Калюжная, телесно обильная, задастая, неукротимо общительная девица лет за тридцать. Калюжная часто являлась на работу к Зябкиной, там она их и познакомила. Как ее зовут, Павел не помнил, потому что имена и отчества плохо запоминал. Зябкина же, обращалась к ней исключительно по фамилии. Калюжная была взбалмошна и криклива, и вела себя, то подражая манерам высокомерной начальницы, то впадая в развязное веселье. Встречаясь с Павлом, она до отвращения пошло с ним заигрывала, ее домогательства вызывали у него едва ли не позывы на рвоту.
Своими необъятными бедрами (у Калюжной было рейтузное ожирение), она напоминала Павлу обводы портового буксира, который он видел когда-то в Одесском порту. Этот «труженик моря», пыхтя трубой, своим тупым носом пытался развернуть белый океанский лайнер. Как он ни тужился, у него ничего не получалось. Затем подошел еще один, такой же толкач, и они его развернули.
Лайнер, уменьшаясь на глазах, пошел в открытое море. Его прощальный гудок долетел с далекого рейда, он звал Павла за собой. Не дождался и, ушел на закат, без него. Корабли, легкие и стремительные, самое благородное из того, что создают человеческие руки. А морская вода по составу похожа на кровь. Все мы вышли из моря, каждый из нас носит его в своих жилах, как символ свободы.
Павел любил море. С первой их встречи в пионерском концлагере в Одессе, море пленило его своею равной небу безграничностью. Увидев однажды, он навсегда заболел Синей далью. Прощаясь с морем, он каждый раз чувствовал себя моряком, сходящим на берег, отправляющимся во враждебный мир людей. Только моряк способен понять, как не хватает моря на берегу. Можно стать капитаном своей судьбы, но не хозяином. Настоящие моряки об этом знают, чаще других, на берегу, они попадают в беду.
Сотрясая толстыми щеками, Калюжная потчевала гостей, громко выкрикивая:
Так, дамы и господа! Милости просим к столу! Покорнейше прошу угощаться! Ешьте, раз наварено, не собакам же выкидатьее арбузоподобные груди колыхались, как пара ведер, налитых водой. Вдобавок она отпустила себе еще и усы.
«Жаба в христианской религии символ похоти»,отчего-то вспомнилось Павлу. Чтобы не встречаться с Калюжной, он свернул в полукруглую арку и вошел в примыкающую к столовой буфетную, обставленную мягкой мебелью, обтянутую черной кожей и огромным баром во всю стену. За стойкой из хромированного металла скучал бармен в розовато-лиловом смокинге. На диване сидело несколько женщин, его бывших коллег из ассоциации, специализирующихся на всяких мелочах: гадании на рунах, кармической чистке, снятии порчи, невезения и привлечении денег.