Пуст, как прибранный стол. Ни единой крысы. Ни одной косточки, ничего.
Я присел на последнюю ступенькуноги больше не держали меня. Подвал совершенно пуст. Остался только витающий в воздухе животный запахсмешанный запах хищников и тления. Но этот запах смерти исходит, должно быть, уж от меня самого. Столько положить сил, и вот что в результате... Надо было прийти пораньше. Слишком долго я выжидал... Я тяжело выпрямился. Дом своей массой давил мне на плечи. Я обошел погреб в тщетной надежде отыскать какой-нибудь следдолжно же было хоть что-то остаться, к примеру, от ботинок... А пряжка ремняона-то точно крысам не по зубам... Внезапно мне открылась истина. Вернее, передо мной возник образ, жуткий, как видение. Симон!.. Симон был здесь... Накануне. Он-то все и убрал. То, на что не хватило мужества у меня, удалось ему. И теперь останки Сен-Тьерри закопаны в каком-нибудь укромном уголке парка, вне досягаемости. Так вот почему Симон выглядел перед похоронами таким усталым. И вот почему в письме он дал мне указание приступить к работам. Он следовал твердо намеченному плану. Плану, благодаря которому руки у него теперь развязаны. Из Милана он будет поддерживать иллюзию столько, сколько сочтет нужным. А потом Сен-Тьерри окончательно исчезнет. И я уже ничего не смогу сделать. Ничего!..
Я поднялся, погруженный в тоскливые размышления. Если я осмелюсь открыть рот, то тем самым признаюсь, что убил Сен-Тьерри. Из этого круга мне не выбраться. Двери я оставил открытыми. К чему предосторожности? Флигель теперь не играет никакой роли. Разумеется, если я приду с повинной, начнется расследование. Но Симона это серьезно не коснется, поскольку убил-то не он. Мне остается только молчать. И пьянствовать, чтобы все забыть.
Подавленный, я тронулся в обратный путь к Клермону. Какая чудовищная несправедливость! А что, если заговорить с Симоном?.. Если сказать: «Сен-Тьерри убил я, но ты еще худший мерзавец. Даю тебе двадцать четыре часа, чтобы ты убрался на все четыре стороны»?
Ну вот, снова пошли безумные идеи, идиотские планы!.. Правда, не такие уж и идиотские. Я вполне в состоянии заставить Симона раскрыть карты, я могу выжать из него, чего же он в конце концов хочет. Ну и что? Он предложит мне денег, как обыкновенному шантажисту. Ни один из нас не сможет выдать другого, но он сохранит надо мной преимущество, имея возможность в любой момент рассказать все Марселине, открыть ей глаза на меня... Я задыхался от унижения и омерзения. Я жаждал поделиться совершенным мной преступлением с кем угоднопросто потому, что оно слишком хорошо удалось, потому, что оборвалась последняя ниточка, связывающая его со мной; в общем, потому, что оно стало совершенно невероятным... Настоящие бредни алкоголика: крысы, загадочно исчезнувший труп... Катя по пустынной дороге, я один оплакивал его. То, что сейчас подстроил мне Симон, для меня несравненно хуже всего прочего. Лучше бы меня оскорбили, отхлестали по щекам. О, с каким удовольствием я бы его задушил!
Я поставил машину во втором рядувидимо, нарочно, чтобы натравить на себя полициюи поднялся к себе. Коньяка в бутылке оставалось на самом донышке. Я выпил его залпом. Так дело оставлять нельзя. Если я дам Симону уехать, все будет кончено. Больше я его не увижу. Надо ловить момент, пока он тут, по рукой. Сказать ему: «Я видел тебя позавчера вечером в парке... Мне там надо было еще раз кое-что промерить (или еще что-нибудь, или вообще ничегомне-то оправдываться незачем). Ты тащил что-то тяжелое... И по дороге обронил кое-какие штукия их подобрал...» Показать ему портсигар, зажигалку. Конечно, он попытается все отрицать. Будет обвинять меня. Но доказательств-то у него никаких. Я буду выступать в роли свидетеля. Положение изменится в мою пользу. Тогда я буду вправе требовать. «Если не хочешь, чтобы я все рассказал Марселине, выкладывай, что задумал... да поживей!» От денег я откажусь. И даже на правду мне в конечном счете наплевать. Он дрогнет и откроет карты. У меня было такое чувство, что после этого я наконец обрету покой.
Оглушив себя снотворным, я провалился в забытье. Когда я проснулся, меня ожидал мой гнев: отдохнувший, ярко-красный, пылающий. Я позвонил в замок.
Это вы, Фирмэн?.. Говорит Шармон... Могу я попросить к телефону господина Лефера?
Сожалею, месье, но он уехал.
Уже?
Он выехал вчера, ночным поездом. Он очень торопился вернуться к месье.
А госпожу де Сен-Тьерри?
Ей немного нездоровится, месье. Я получил указание не беспокоить ее. Передать ей что-нибудь, месье?
Нет, благодарю.
В ярости я швырнул трубку на рычаг. Я все больше распалялся. Выходит, мне суждено вечно опаздывать в погоне за правдой, в попытках перехватить инициативу. Он ускользнул. Пока я шарил в подвале, он был уже на пути в Милан. А теперь, когда я топчусь на месте, он довершает ограбление своего патрона, разорение своей сестры. И что потом?
Ведь он способен на все. Для человека, у которого хватило духу очистить подвал от его содержимого, не существует никаких преград. Покончив с Сен-Тьерри, он, по всей видимости, примется за сестру, чтобы завладеть ее состоянием. Нет никаких сомнений, Симонавантюрист с размахом, такой не отступит ни перед чем и ни перед кем. Разве что, может быть, передо мной!.. Я вынул из кармана зажигалку и бумажник с переплетенными буквами «Э» и «С» в уголке. Такой же вензель красовался и на портсигаре. Все равно что удостоверение личности. Я положил все назад в ящик, запер его на ключ и взял с нижней полки шкафа атлас и путеводители. Самый короткий путь в Милан пролегает через Лион, Шамбери и перевал Мон-Сени. Дальше я попадаю на Туринскую автостраду. Дорога небезопасная, но горы меня не пугают. Движение через все перевалы открыто, и уже довольно давно. Усевшись за стол, я принялся высчитывать расстояние, но вскоре отшвырнул карандаш в сторону. Еще один способ предаваться фантазиям вместо конкретных действий. Мне нужно в Милан? Хорошо. Тогда выезжать надо немедленно... или, по крайней мере, как можно раньше. Так. А что я буду делать в Милане? Во Франции я мог бы пригрозить Симону полицией, а в Италии?.. Все оказывается не таким простым. Я потянулся за бутылкой, но она была уже пуста. Сегодня во всем не везет. И все же надо двигаться. Я испытывал непреодолимую потребность действовать.
Я спустился на улицу. Машина стояла на том же месте, мешая движению, но никакой бумажки под дворником я не обнаружил: подтверждение того, что нахальствовторое счастье. Что ж, начало обнадеживающее. Я отвел машину в гараж сменить масло, а сам отправился выпить коньяку с содовой. Облокотившись о стойку, я размышлял, каким образом вытянуть Симона во Францию, но так ничего и не придумал. Одной рюмки явно недостаточно. Я выпил вторуюбез содовой, чтобы подхлестнуть воображение. После третьей наметились кое-какие туманные контуры плана. С помощью Марселины, может, что-нибудь и получится... Она не совсем здорова, и Сен-Тьерри, то бишь Симон, проявил бы бессердечие, продолжая торчать в Милане. Итак, встретиться с Марсели-ной и убедить ее написать мужу письмо с просьбой, чтобы тот побыстрей возвращался. Гордый собой, я позволил себе заказать виски. А этот болван Клавьер еще пытается меня лишить выпивки! Алкогольэто мой ум, мой талант, мой добрый гений. Выждав еще некоторое время, я добрался до гаража и поехал в замок. После долгих переговоров с Фирмэном мне удалось его убедить доложить обо мне Марселине, и та наконец приняла меня в гостиной... Ее вид меня встревожил.
Что с тобой?тихо спросил я.
Простудилась на кладбище... Видимо, грипп.
Почему бы тебе не вернуться в Париж?
У меня тут еще полно всяких дел. Но так или иначе мне придется туда поехать... Нотариус назначил нам встречу на конец той недели.
А муж твой знает?
Я только что написала ему. Ну и вид у нас будет у обоих. Он, едва оправившийся от бронхита, и я в разгаре простуды.
Ты вызывала врача?
Из-за такой ерунды?
И все-таки!.. Не забывай о себе, малыш.
Она грустно улыбнулась, и в глазах ее показались слезы.
Ну будет, будет тебе, Марселина!
Не обращай внимания. Я жутко устала... Скоро все пройдет.
Я окинул ее долгим взглядом. Может, всему виной чересчур свободный халат, но она показалась мне исхудавшей, больной куда серьезней, чем можно было предположить.