Трудно сказать, какая версия правильная.
Но одно было ясно.
Мышка любила свое прозвище, пока не появилась Фальшивая Мама. А после этого уже не любила.
Сэйди
Я сижу на полу в вестибюле клиники. Передо мной стол с игрушками: он нужен, чтобы развлекать детей, ждущих приема. Темный ковролин подо мной тонкий, дешевый, весь в пятнышках, которые почти сливаются с ним. Их видно только мне, и только потому, что я совсем близко.
Я сижу за столом на полу, скрестив ноги, лицом к сортеру. И бросаю пластиковое сердечко в соответствующее отверстие.
Напротив менядевочка. У нее пара изогнутых косичек. Несколько светлых прядей волос выбиваются, падают ей на лицо и мешают, частично закрывая обзор. Но девочка не спешит убирать непослушные волосы.
Она в красной футболке. На ногах разные туфли: одначерная лакированная кожаная «Мэри Джейн», а другаячерная балетка. Их легко перепутать.
У меня затекли ноги. Вытягиваю их и принимаю позу, более удобную для тридцатидевятилетней женщины. Хочется сесть в кресло в приемной, но я не могу просто встать и уйти. Пока не могу: маленькая девочка выжидательно смотрит на меня из-за стола.
Ходи, приказывает она, странно улыбаясь.
Куда идти? сдавленно спрашиваю я. Откашливаюсь и повторяю вопросна этот раз почти нормальным голосом. Тело затекло от сидения на полу. Ноги болят. Голова тоже.
Мне жарко. Вчера я не сомкнула глаз и теперь расплачиваюсь. Я устала и плохо ориентируюсь в пространстве. Утренняя беседа с офицером Бергом сильно подействовала на нервы. И без того паршивый день стал еще хуже.
Ходи, повторяет девочка. Таращусь на нее, не двигаясь с места. Твой черед. Твой ход, добавляет она, картавя.
Мой ход?
Я сбита с толку.
Да. Твой цвет красный, помнишь?
Вот только она произносит не «красный», а «квасный».
Мотаю головой. Наверное, я была невнимательна, потому что и правда не помню ничего подобного. И не понимаю, о чем она вообще говорит, пока девочка не указывает на красные бусинки на игрушечных «американских горках». Бусины ездят по холмикам из проволоки, поднимаясь, опускаясь и закручиваясь по спирали.
А Я дотрагиваюсь до красных деревянных бусин перед собой. Хорошо. И что мне с ними делать?
У девочки течет из носа. Глаза немного остекленели, как будто ее лихорадит. Я прекрасно знаю, почему она здесь. Онамоя пациентка. Пришла повидаться со мной.
Девочка надсадно кашляет, забыв прикрыть рукой рот. Маленькие дети всегда забывают.
Надо вот так, малышка берет своей грязной заразной ручонкой вереницу желтых бусин, перемещает их по холму из желтой проволоки и по спирали. Вот так, повторяет она, когда бусины наконец доезжают до противоположного края горок. Отпускает их, подбоченивается и снова выжидательно смотрит на меня.
Я улыбаюсь ей и начинаю двигать красные бусины. Но далеко продвинуться не успеваю.
Доктор Фоуст, раздраженно шипит из-за спины женский голос. Чем вы тут занимаетесь, доктор Фоуст?
Оглядываюсь и вижу Джойс, стоящую, строго выпрямившись, с суровым лицом. Она сообщает, что пациент, которому назначено на одиннадцать, уже ждет меня в третьем кабинете. Медленно встаю, разминая затекшие ноги. Не понимаю, с чего мне взбрело в голову, что играть с девочкой на полухорошая мысль. Говорю ребенку, что мне пора работать и, возможно, мы еще поиграем в другой раз. Она застенчиво улыбается. Раньше она не стеснялась. Думаю, дело в моем росте. Теперь, стоя на ногах, я не одного роста с ней. Я на совсем другом уровне.
Малышка подбегает к маме и обхватывает ее колени.
Какая милая девочка, говорю я ее матери. Та благодарит меня за то, что я нашла время поиграть с ее дочерью.
Приемная кишит пациентами. Я иду за Джойс через вестибюль и дальше по коридору. Но не в кабинет, а на кухню. Наливаю воды из кулера и перевожу дыхание. Я усталая и голодная, а голова по-прежнему болит.
Джойс следует за мной и бросает недобрый взгляд: мол, хватает наглости пить воду, когда пациент ждет. Вижу по глазам: я ей не нравлюсь. Не знаю почему. Я никогда не переходила ей дорогу.
Твержу себе, что инцидент в Чикаго совершенно ни при чем и Джойс никак не может знать о нем. Прошлое осталось в прошлом, ведь я уволилась. Это было единственным выходом. Иначе моя медицинская карьера оборвалась бы из-за жалобы на халатность. Но буду ли я снова заниматься неотложной помощьюбольшой вопрос. Да, на моем резюме не осталось пятна, но уверенность в себе пошатнулась.
Обещаю Джойс, что сейчас пойду к пациенту. Тем не менее онабирюзово-голубой медицинский халат, руки уперты в бокапродолжает стоять и следить за мной. Поджимает губы. Только тогда я обращаю внимание на часы позади нее. Красные цифры информируют: сейчас час пятнадцать дня.
О господи, бормочу я. Нет, не может быть. Я никак не могла так сильно отстать от графика. У меня репутация вполне расторопного врача. Правда, я иногда слишком долго принимала пациентов и задерживалась но не настолько же!
Бросаю взгляд на свои часы. Наверняка они отстали, поэтому отстала и я. Но время на них совпадает со временем на настенном циферблате.
Чувствую, как в груди нарастает раздражение. Эмма ошиблась, назначив прием слишком многим больным в слишком маленький промежуток. Теперь мне придется наверстывать упущенное весь остаток рабочего дня, и всем расплачиваться за это: Джойс, Эмме, пациентам и мне. Но главным образом мне.
* * *
Дорога домой не занимает много времени: наш островок очень маленький. Это означает, что в скверные дни вроде сегодняшнего я не успеваю выпустить пар. Так что нарочно еду медленнее и нарезаю лишний круг вокруг квартала, чтобы перевести дух, прежде чем свернуть на свою подъездную дорожку.
Здесь почти крайний север, ночь наступает рано. В это время года закат начинается сразу после четырех, так что в нашем распоряжении всего девять часов светового дня. Потомсумерки и темнота. Сейчас небо уже темное.
Я незнакома с большинством соседей. Кое-кого видела мельком, но со многими вообще ни разу не сталкивалась. Поздней осенью и в начале зимы люди редко высовывают нос из дома. К тому же, например, соседний домчисто летний. В это время года он пустует. Уилл разузнал, что хозяева перебираются на материк сразу с наступлением осени, оставляя дом на милость Старика Зимы. Теперь мне приходит в голову, что пустующий дом легко взломать. Удобное укрытие для прячущегося убийцы.
Проезжая мимо, вижу, что в доме темно. Как и всегда до наступления семи часовтогда таймер включает в окнах свет, чтобы выключить около полуночи. Таймер призван отпугивать воров, хотя вряд ли от него есть хоть какой-то толк. Слишком предсказуемо.
Еду дальше. Миную свой дом и направляюсь в гору. Проезжаю мимо дома Бейнсовтам темно. На другой стороне улицы, у Нильссонов, горит светмягкий, едва пробивающийся сквозь плотные шторы. Я останавливаюсь перед их домом. Двигатель работает вхолостую. Смотрю на панорамное окно на фасаде. На подъездной дорожке стоит машинаржавый седан мистера Нильссона. Из выхлопной трубы вырываются клубы дыма.
Я уже подумываю свернуть на подъездную дорожку, припарковать машину, постучать во входную дверь и уточнить у старичков показания, о которых поведал мне офицер Берг. Что, по словам мистера Нильссона, он якобы видел мою ссору с Морган за несколько дней до ее смерти.
Но я понимаю, что это будет выглядеть дерзко, даже угрожающе. Не хочется, чтобы у Нильссонов сложилось такое впечатление.
Объезжаю квартал и возвращаюсь домой.
Через несколько секунд я уже стою в одиночестве на кухне и заглядываю под крышку сковородыпосмотреть, что Уилл готовит сегодня на вечер. Свиные отбивные. Запах божественный.
Я даже не разулась. На плечетяжелая сумка. Ее ремень глубоко впивается в кожу, но я почти не чувствую ноши из-за куда более сильной боли в животе. Я ужасно проголодалась: день выдался такой, что не хватило времени на обед.
Уилл бесшумно проскальзывает на кухню и молча встает за моей спиной. Кладет подбородок мне на плечо, проводит теплыми руками по рубашке и обхватывает за талию. Его большой палец скользит вверх-вниз по моему пупку, словно играя на гитарной струне. Я напрягаюсь.
Как прошел день?